По Казанско-Сибирскому тракту проезжали в Сибирь и «высочайшие особы». Так в 1824 году проезжал император Александр 1-й. Летом 1837 года пронеслись курьерские тройки путешествующего по России наследника — царевича, будущего Александра II. Вот что об этом рассказывала жительница, близлежащей деревни от Острожки, старушка Гладких Екатерина Федоровна, свекровь которой непосредственно угощала царевича: «Было жаркое лето. Примчавшийся курьер известил, что из Казани на Пермь выехал его императорское величество царевич — наследник Александр Николаевич. Все готовились к встрече. Мой свекор Иван Петрович Гладких был волостным головой. Отдых для царевича назначен был в нашем доме. Движение по тракту было отведено по другим побочным улицам села. В день приезда улица до моста была застлана коврами и половиками, а дальше до конца села пихтовыми ветками. По сторонам, близ нашего дома, выстроился конвой с офицерами, группы старичков — крестьян с хлебом и солью, духовенство, сам голова в кафтане с серебряными позументами держал на блюде хлеб - соль. Показался всадник на взмыленной лошади, остановился перед головой и крикнул: «Царский поезд едит!». Все замерли в ожидании. На мосту показалась царская карета, запряженная шестью парами, за ней три кареты, запряженные тройками. Поезд сопровождал конвой казаков, на шапках которых были конские хвосты (вероятно драгуны). На колокольне зазвонили во все колокола, как на пасхе. Поезд остановился. Из царской кареты вышел небольшого роста толстенький человек. Думали, что это царевич. Караул крикнул: «Здравия желаем, ваше императорское величество!» Кругом закричали: «Ура! Государь — наследник!» Толстенький человек улыбнулся и снял шапку с плешивой головы. Вдруг из кареты выпрыгнул юноша лет семнадцати-восемнадцати в мундирчике и фуражке с красным околышем. Толстенький человек (это был воспитатель царевича писатель Жуковский), поклонился голове и, указывая на юношу? сказал: «Вот государь-наследник!». Все опустились на колени. Было около пяти часов дня. Царевич пожелал закусить. И хотя много было наготовлено всякой всячины, царевич захотел холодной простоквашки. Свекровь подала не тронутую крынку. Дорожный врач снял сметану, вынул из дорожного ларца несколько сухариков и подал царевичу. Царевичу, видимо, простоквашка понравилась, и он съел ее всю. Затем пожелал пить. Свекровь спросила: «А что подать, ваше императорское величество: есть медок, пиво, бражка?» Царевич пожелал бражки. Свекровь на подносе подала большую кружку теплой бражки. Царевич выпил всю, поблагодарил, а Жуковский положил на поднос свекрови ассигнацию в двадцать пять рублей (по тем временам деньги очень большие).

Через час царский поезд двинулся дальше, сопровождаемый криками: «Ура! Счастливого пути, государь!». Все разошлись. Прошло часа четыре. Вдруг из Дубровы (недалеко от села Острожка) пригнали адъютант, врач и исправник со стражниками. Оцепили наш дом, всех взяли под арест. В чем дело? Адъютант потребовал той простоквашки и бражки, которой свекровь угощала царевича. Заставили нас есть и пить. Остатки опечатали. Спешно вызвали священника, привели нас к присяге — не злоумышляли ли мы против царевича. Мы ни живы, ни жертвы — дрожим. Ну, видно, смертонька наша пришла. Уж не умер ли царевич! Всю ночь мы не спали. А утром на другой день — опять гонец из Дубровы — снять караул и освободить всех из-под стражи. Что же случилось? А оказалось, что простоквашка да бражка в брюшке царевича поссорились, и случился…. После свекру видимо, за напрасные подозрения, пожалован был кафтан, шитый золотом и медаль, а свекрови бархатный чепчик, усыпанный жемчугом и самоцветными камнями».