Старое военное кладбище

Одесские новости, № 3422, 03/15.10.1895

Из книги "Одесский кадетский корпус за первые семь лет его существования" 

(Одесса, типография Е. Фесенко, 1906)

... „дневники" воспроизводят печальную картину смерти и погребения товарища. Разным классным отделениям пришлось в течение семи лет четыре раза принимать участие в тяжёлом похоронном обряде. Первым скончался кадет 2-го класса — Нециовский [18.01.1901]. Его смерть, неожиданная для товарищей,—он находился в отпуске у матери, — была встречена искренними слезами кадет. Тотчас же собрали деньги на венки. 20 января в день погребения Нециовского, вся рота присутствовала на отпевании и под звуки похоронного марша провожала тело до могилы. Два года спустя, пришлось таким же порядком опустить в раннюю могилу кадета Стойчева, смерть которого подействовала тем более удручающе на кадет, что покойный был весёлый, жизнерадостный мальчики и умер на глазах товарищей. Наконец, в марте 1903 года скончался от чахотки кадет Теремецкий 4-го класса. Покойный был переведен ещё в начале этого учебного (1902— 1903 года) из Ярослав—го корпуса, для климатического лечения. Жить в роте ему почти не пришлось. „Разрушительный процесс, —говорит кадетский „дневник",— шёл медленно, но верно. В течение зимы его поддерживали тщательный уходи, в котором принимали сердечное участие супруга и дочь Директора корпуса.

Ранней весной на Теремецкого было страшно смотреть: это был не человек, а скелет, обтянутый кожей: в лице ни кровинки, из глубоких темных впадин орбит блестели, лихорадочно горевшие, глаза. В последние дни он не мог уже двигаться. Скончался тихо, под утро. Вечером в этот день было чтение о „Святой земле"; стояла первая неделя поста. После чтения, желавшие почтить память покойного, отправились читать над ним псалтирь и чередовались в чтении всю ночь. На другой день, 13 марта, утром, после церковной службы началось отпевание. Тяжело было видеть, как угасала молодая жизнь, пока Теремецкий лежал в лазарете; ещё тяжелее было стоять в церкви, во время отпевания. Всеми вспоминался, не так давно прошедший, радостный день освящения храма. На душу навевали уныние печальное пение церковного хора, тёмные облачения священнослужителей, гроб; приходило на мысль, что это у нас уже третий покойник. В гробу Теремецкий казался ещё меньше, ещё худее, чем был при жизни. Он умер с улыбкой на лице. Казалось, смерть для него была желанным концом страданий. После отпевания, товарищи подняли гроб и понесли на военное кладбище. Провожали кадеты всей старшей роты. На гроб было возложено насколько венков; среди них особенно выделялся роскошный венок от Директора, ротного командира и воспитателей. На дворе чувствовалось совсем тепло и идти было бы хорошо, если бы недавние дожди не сделали своего дела. 

Во время пути, то и дело приходилось обходить большие лужи, чтобы не попасть в грязь, особенно плоха дорога была в проулке к кладбищу, за ипподромом. Но вот и кладбище. Влево от часовни — корпусный участок. Тут уже две „наших" могилы, а рядом с ними приготовлено место и для третьего. По сторонам могилы — кучи жёлтой, сырой глины: скоро скроет она на веки гроб товарища. На душе у всех тяжело. По лицам видно, что многие ждут не дождутся, когда кончится лития и весь печальный, гнетущий обряд. Пропета „вечная память”; опущен гроб; о крышку его глухо ударились комья глины, и эти удары сначала сильные, потом все мягче и мягче, отдались, как эхо, в наших сердцах. Кругом, кроме нас— товарищей, ни одного близкого лица. Ни одного подавленного стона, ни одной горячей, родной, отцовской, или материнской слезы, упавшей на свежую могилу. Невольно думалось: вот, все, что теперь здесь собрались, через какую-нибудь четверть часа разойдутся, немного первое время поговорят, а потом и забудут про Теремецкого, и останется он в могиле один, всеми покинутый. И должно быть, такие мысли приходили в голову многим кадетам, потому что все возвращались в корпус угрюмо, мрачно настроенными.