Вспоминается В. В. Навроцкий необычайно колоритная и яркая фигура старой Одессы. Говорили о нем, что он пришел в Одессу босым и голодным, малограмотным мальчишкой, ловил голубей в силки и этим питался. Поступил подметальщиком в типографию, и, в конце концов, стал издателем крупнейшей на юге России газеты. Выстроил для редакции и типографии сво- ей газеты дом рядом с Городским театром и первый в России купил ротационную машину. Потом он стал владельцем Сибиряковского театра, (нынешнего им. Шевченко), в Аркадии имел собственную дачу. Когда появился автомобиль, он был в числе первых, приобретших машину.

Человек необычайной талантливости, энергии и трудоспособности. Чутье у него было исключительное. Это он отыскал и вытащил в люди В. М. Дорошенко, самого блестящего фельетониста начала нынешнего века. Потапенко — тоже его создание. В маленьком служащем Городской Управы, который никогда ничего не писал, кроме докладов, В. В. Навроцкий почувствовал талант, взял в газету сначала корректором, потом поручил писать и из чиновника Потапенко получился писатель со всероссийским именем.

Утром, чуть свет, как неофидиальный градоначальник, В. В. Навроцкий объезжал каждый день город — базары, окраины. 

Его знала вся Одесса от мала до велика.

— Василий Васильевич, здравствуйте! — приветствовали его на улицах старики, дети, коммерсанты, рабочие, домовладельцы, жулики, босота.

Он чувствовал себя как бы хозяином города, со всеми шутил, острил. Деловые круги уважали его, как дельца, одесское дно гордилось им, как своим «удачником», и весь город звал его фамильярно:

— Василь Васильевич!

Когда открывались кафе, он уже был там и оживленно беседовал со всеми.

От целый день был на улицах в общественных местах и когда и как успевал вести свое большое хозяйство — было неизвестно.

Около 12 он, бодрый и жизнерадостный, обязательно забегал в редакцию с новостями, с яркими анекдотами и темами для фельетонов и статей, которые он всегда наскоро, за столиком в кафе или на ходу на улице, записывал карандашом на крахмальных манжетах сорочки — записных книжек он терпеть не мог.

Навроцкий был в полном смысле этого слова «селфмэн», как говорят англичане — человек сам себя создавший. Его жизнь — поэма труда.

Судьба была милостива к нему, умер он до большевизма и не видел ни коммунистического рая, ни того, как в этот рай загоняют револьверами.