Галина Павловна Марцышек (1904 г. рождения, агент НКВД, подписывавшая свои донесения псевдонимом «Гартмудт») была одной из немногих уцелевших членов группы капитана госбезопасности Владимира Молодцова (Бадаева), действовавшей в Одессе в конце 1941 – начале 1942 гг. После войны она приняла активное участие в создании официальной версии истории его резидентуры.

Марцышек была арестована румынами 6 июня 1942 года, провела некоторое время в одесских тюрьмах, а затем была переведена в Бухарест, оттуда в лагерь #6 Дорнешты (Калафат); после освобождения Румынии репатриировалась из плена и вернулась в Одессу, где ее допрашивали в НКВД и СМЕРШе. В моем распоряжении есть ее многостраничный отчет по отряду Бадаева, отправленный Начальнику 4-го Управления НКГБ СССР Судоплатову, а также донесения тех, кто сидел с нею в румынских тюрьмах, плюс показания выживших членов отряда. В своих исследованиях я опираюсь только на оригинальные документы, а не на причесанные версии, опубликованные в советской и постсоветской печати.

Пожелтевшие страницы старой машинописи рисуют нам страшноватый и во многом таинственный портрет. Галина Павловна была во многих отношениях исключительным человеком, о чем говорит хотя бы то, что ей удалось выжить и в катакомбах Одессы, и в румынских тюрьмах, а после ускользнуть из цепких лап своих подозрительных коллег – и не просто ускользнуть, а остаться на работе. Рядом с ней десятками гибли люди, за которыми не числилось и сотой доли того, что можно было повесить на нее, а она осталась жива.

Начнем ab ovo. Как Марцышек сама признавалась в одном из своих рапортов в НКВД, она была незаконной дочерью князя (sic!) Орлова-Давыдова от его работницы. Фамилию и отчество она взяла от отчима, и узнать, какой из трех братьев графов Орловых-Давыдовых, подходящих по возрасту, был ее отцом, мне не удалось. Судя по тому, что Галина Павловна была человеком с культурными интересами, любила театр, литературу, а также имела вкус к обеспеченной жизни, о чем не стеснялась писать в отчетах, отец не оставлял дочь своим попечением, во всяком случае до октябрьского переворота. В анкетах о своем происхождении Марцышек на указывала подлинное имя отца, о чем впоследствии просила прощения у советской власти, но на допросах в полиции его не скрывала. Следователь сигуранцы <Николау> Аргир, бывший белогвардеец, явно симпатизировал Галине Павловне, ведь она имела таких родственников! Принцессой называл арестантку в бухарестской тюрьме бывший прокурор Одессы и Тирасполя Савулеску, госпожой – резидент английской разведки Жоржеску.

В советской России человеку с подобным сомнительным социальным происхождением, тайна которого в любой момент могла быть раскрыта, приходилось нелегко, и графиня сделала свой выбор. На службе в НКВД Галина Павловна демонстрировала исключительное рвение: до войны она работала старшим делопроизводителем в ГПУ Украины, а затем трудилась по специальности в Черноморском пароходстве. В 1937 году Галина Марцышек становится руководителем спецбюро треста «Дортранспит» Одесской железной дороги. Она быстро обнаруживает недостатки в работе организации и сообщает об этом в ЦК партии. Разбирательство заканчивается расстрелом начальника Одесской железной дороги, его заместителя и других сотрудников. Летом сорок первого, когда в Одессу приезжает по заданию Судоплатова чекист Молодцов (Бадаев) для организации резидентуры на случай оккупации города противником, Галина Марцышек вместе с мужем И. Ивановым входит в состав его отряда в качестве связной. Ее кандидатуру утверждает одесский НКВД. Не исключено, что именно Иванову и Марцышек было поручено приглядывать за Молодцовым-Бадаевым и его бойцами. Владимир Александрович Бадаев знал, что среди его подчиненных есть такие люди, да и комиссар отряда Морозовский, бывший охранник врага народа (секретаря Одесского обкома) Вегера, на которого Марцышек успела написать донос, тоже на ее счет иллюзий не питал. Как бы то ни было, с Галиной Марцышек резидент Бадаев вынужден был считаться. Она писала, что после смерти мужа была не в себе, и командир подземного отряда Клименко предложил Бадаеву застрелить ее, на что тот не согласился, a только на две недели отобрал у нее оружие.

Через несколько месяцев после ареста Бадаева и большей части наземной группы, Марцышек выправила себе документы при помощи гравера Левы Быка из еврейского отряда Фурмана, и первая покинула катакомбы. Показательно, что надежные бумаги были только у Марцышек и чекиста Виноградова. Остальные не получили практически ничего, за исключением бойцов Шемберга, Неизвестного, Лейбенцуна, Вигдермана и Петренко, которые имели фальшивые документы об освобождении из плена.

Галину Павловну арестовали в Одессе 06.06.1942; она была выдана сигуранце некоей Марией Владыкиной и ее мужем. По словам Марцышек, ее выпустили из тюрьмы 14 июля 1942 года. Очевидно, целью сигуранцы было найти и арестовать друга Галины Павловны, комиссара Морозовского, но, поскольку ничего не получилось, ее снова посадили в тюрьму и больше оттуда не выпускали. Вадиму Коробу, одесскому приятелю, Марцышек рассказывала впоследствии, что румыны не знали, что с ней делать: уж очень им нужно было ее завербовать.

Из отчета Марцышек и донесения агента НКВД «Голубины» выяснилось, что при обыске в катакомбах в чемоданах Галины Павловны были найдены документы, подтверждающие ее подлинный статус, что вызвало большой интерес у румынских спецслужб. Покойный муж Марцышек, И. И. Иванов, бывший механик судна «Красный Профинтерн», деятельностью которого интересовалась полиция, тоже сотрудничал с органами безопасности и был оставлен в Одессе, как утверждала его вдова, «в качестве начальника диверсионно-разведческой группы»; затем планы руководства изменились, и вместо указанной группы был создан партизанский отряд. «К чести моего мужа, – писала Марцышек, – никогда он мне не называл ни одной фамилии из нашей заграничной сети, хотя доверял мне».

Когда Галине Марцышек зачитали список партизан-бадаевцев, пойманных полицией, она поняла, что карта ее бита, и надо лавировать, иначе – не выжить. Существовала негласная инструкция НКВД, согласно которой в чрезвычайных обстоятельствах можно было пойти на «сотрудничество» с оккупантами. О ней рассказывал секретарь Пригородного райкома партии Одессы С.Ф. Лазарев: «в помещении санатории им. Дзержинского… инструктаж проводил работник одесского УНКВД, который сообщил, как надо вести себя в случае ареста оккупантами… Если другого выхода не будет, можно “сотрудничать” …на пользу нашей Родине. Тогда мы все заявили, что лучше пустить себе пулю в лоб… Инструктирующий на это сказал, что, если не будет другого выхода, а дело будет проводиться на пользу нашей Родины, как исключение можно будет пойти на это».

Следователь Аргир, по словам Галины Марцышек, пытался добиться от нее не просто информации, а анализа причин провала резидентуры Бадаева; помимо этого, он проявлял большой интерес к методам работы советской контрразведки. Аргир агитировал ее за Россию без большевиков, говорил, что там ввели золотые погоны… Известно, что секретарь подпольного обкома Петровский дал подписку о сотрудничестве с румынской контрразведкой. Что мешало пойти на подобный шаг Марцышек? 

Галина Павловна пишет, что в тюрьме голодала и холодала, но проговаривается, что подрабатывала гаданием на картах, а ee сокамерница утверждает, что вместе с Галиной занималась шитьем, за которое воры платили провизией. Находясь в заключении, Мaрцышек успевала приглядывать за людьми Бадаева, ей свободно удавалось входить в нужные камеры и видеться с теми, кто ее интересовал. Так, например, она узнала от хозяйки конспиративной квартиры Екатерины Васиной, что ту опознала на очной ставке связная Бадаева Шестакова. По ее словам, Васина просила передать на волю, что Шестакова по своей халатности ходила не туда, куда ее послали, а из квартиры в квартиру, и была арестована тогда, когда исчерпала весь запас адресов. В результате следом за ней арестовали еще 19 человек.

Предатели (истинные и мнимые) чудились Галине повсюду, ее изворотливый ум генерировал причудливые комбинации. На комиссара отряда Морозовского, который, сотрудничая с сигуранцей, просил сохранить ей жизнь, она готова была повесить обвинение в провале – ни много ни мало – деятельности подпольного обкома, что отрицал даже сам Петровский, его секретарь. Обладая феноменальной памятью, харизмой и шармом, Галина Марцышек быстро сканировала окружающих и пускала в ход всевозможные манипуляции для достижения своих целей. Со следователем Харитоновым и его коллегой Аргиром она «играла как на клавишах», и все же переиграть опытных профессионалов ей не удалось.

По словам Марцышек, ее осудили заочно, но не сообщили приговор и переправили вскоре в военно-политическую тюрьму в Бухаресте. Одесское УНКВД, устроившее Марцышек тщательную проверку после репатриации из плена, не слишком доверяло ее словам, о чем свидетельствует документ, отправленный в Москву Судоплатову начальником Управления НКГБ Одесской области подполковником госбезопасности Лебиным. В этом рапорте упоминаются показания некоего Кирилова, а также Бойко-Федоровича о том, что Марцышек была завербована капитаном СС-И (Секретной Службы Информации) Аргиром и старшим следователем Харитоновым.

О том, какой интерес представляла для спецслужб Галина Марцышек, свидетельствуют показания Федоровича-Бойко, предателя, ставшего сотрудником румынской тайной полиции в Одессе (первый документ за текстом).

Сигуранце ничего не стоило придержать до поры до времени Галину Павловну за решеткой с перспективой в нужный момент вовлечь в свою игру. Ее не расстреляли, как остальных связных Бадаева, а перевели в особую тюрьму в Бухарест, а затем в лагерь Калафат. В лагерной карточке Марцышек приводится полное имя узницы – Анна (Галина), последнее место службы – 25 дивизия (sic), место пленения – Одесса, дата пленения 06.06.42. Специальность – библиотекарь, звание – прапорщик (младший лейтенант) 25-ой дивизии (sic!).

В бухарестской тюрьме Марцышек сидела по соседству с Петровским, незадачливым руководителем одесского обкомовского подполья, который порой давал ей полезные советы. Окружающим было известно, что новая арестантка из отряда НКВД. В тюрьме судьба свела ее с резидентом английской разведки Рикой Джоржеску, который заинтересовался графиней, как потенциальным агентом. Оправдываясь тем, что у нее не было разрешения на свободу действий, Марцышек старалась вести себя так, чтобы «не быть ни умной, но и не глупой. Немного трусливой, чтобы… запутали куда-то, делать некоторые промахи, которые могли бы быть истолкованы, как недооценка фактов и отношений. Дать себя немного скомпрометировать, но не взять на себя никаких обязательств». Она признается, что скомпрометировала себя тем, что взяла у Джоржеску 20 тысяч лей и добавляет, что, если бы ей предложили дать подписку английской разведке, она пошла бы на это и точно также доложила бы своим.

Когда наши войска овладели Румынией, Галина Павловна пришла в отделение советской контрразведки в Браиле и изложила свою версию событий, но ее рассказам не поверили и оправили в Галац, а оттуда в другое место, где «посадили в яму с жабами» (sic!). Каким-то образом Марцышек удалось вырваться и оттуда. 19 сентября 1944 года она прибыла в Одессу и на следующий день отчиталась в местном УНКГБ. В январе 1945 года Марцышек была арестована СМЕРШем: ее обвинили в том, что она дала подписку о сотрудничестве следователю сигуранцы Харитонову. 

История закончилась тем, что Галину Марцышек не только не осудили, а предложили продолжить работу в органах безопасности. Возможно, Судоплатов решил не давать хода ее делу по вполне понятным причинам; к тому же именно такой человек мог быть полезен при сотворении легенды об отряде Бадаева. 

Оценивая деятельность Бадаева, генерал КГБ Куварзин писал, что его резидентура оттягивала на себя до 16000 румынских солдат и офицеров, однако запись в Наградном Листе В. А. Молодцова (Бадаева) дает меньшую цифру – «до 10000 человек». Наградной Лист подписан Судоплатовым, начальником 4-го Управления НКГБ СССР. В отчете Васина, заместителя Бадаева, стоит более скромная цифра – 4000. Есть мнение, что резидентура Молодцова оттянула на себя целую румынскую дивизию, которой так не хватало Гудериану под Москвой, а Паулюсу под Сталинградом. При этом не учитывается, что немцы использовали румын главным образом на защите береговой линии Одессы. Поскольку никакого десанта советских войск, подобно керченскому, которого так опасался Антонеску, там не имело места быть, войска 10-й пехотной дивизии успешно выполнили возложенные на них полицейские и карательные функции. 

Следует отметить, что боеспособность румынских войск была исключительно низкой, что впоследствии дало себя знать под Сталинградом, поэтому для Гудериана или Паулюса дополнительные румынская часть стала бы только балластом. Тем не менее, в борьбе с партизанами и подпольщиками румыны добились намного больших успехов, чем их коллеги из вермахта, поскольку к осени 1942 года одесское сопротивление было практически разгромлено.

Генерал Куварзин утверждал, что группа Бадаева пустила под откос четыре эшелона противника, но в Наградном Листе Бадаева указано только два воинских эшелона. И при этом там нет ни слова об участии Бадаева в акции на Маразлиевской, о которой писал Куварзин. 

Бывший командир инженерных войск одесской оборонительной группировки Аркадий Хренов в своих мемуарах приводил сведения: Молодцов 22 октября 1941 г. переслал в Севастополь шифровку о времени совещания в штабе военного коменданта Одессы, благодаря чему эффект от взрыва и был столь впечатляющим. Однако в показаниях пленных бадаевцев, включая и командира отряда, нет этих данных. 

Действия людей Бадаева с первых дней оккупации сказались роковым образом на дальнейшей судьбе отряда, поскольку благодаря перестрелке с румынскими войсками были демаскированы входы в катакомбы. Обратимся к архивам. Из официальных воспоминаний Якова Васина: 

«16 октября 1941 г… отряд в полном составе находился в расположении лагеря в катакомбах, а группа бойцов… под руководством Бадаева, находилась близь главного входа в катакомбы в засаде. В 13 часов в селе Нерубайское появились первые колонны вступающих вражеских войск, с которыми и вступили в бой находящиеся у входа. Бой длился в течение полутора часов, и только после подхода к румынам подкрепления мы ушли в расположение лагеря…». 

Однако мало кому известно, что после войны с Яковом Федоровичем Васиным беседовал в ЦК Компартии Украины инструктор Ваксман, и стенограмма этого допроса сохранилась.

Вот что ответил Яков Васин на вопрос инструктора о первых днях жизни отряда в оккупации: (стилистика подлинника сохранена): 

«Когда наши части уходили, мы выехали на машине к Хаджибееву Лиману, захватив с собой операционные инструменты. Нагрузили машину матрацами с санаториев. Машина испортилась. Мы погрузились на две подводы, а машину взорвали; на дороге уже нельзя было проехать. Мы спустились в шахту, разгрузили матрасы. В колхозе уже ходила румынская разведка; когда мы вошли, нас захватила разведка (sic!). Мы перескочили забор и спустились в шахту. Нас было человек двенадцать; мы открыли стрельбу и завязали бой, это было первое столкновение.»

Третья версия приведена Васиным в его докладе НКВД; из нее следует, что во время отхода наших войск из Одессы Клименко, Васин, Бадаев, Петренко и Харитон (Лейбенцун – ЕЦ)) находились в конторе артели «Объединённый горняк». Получив сведения о вступлении румынской разведки в Нерубайское, они отправились к месту расположения отряда и по пути вступили в перестрелку с румынами13. Итак, бой с румынами не был запланирован Бадаевым, а принят в виду непредвиденных обстоятельств. Факты, изложенные Васиным, подтверждает в 1945 году Одесское НКВД:

«Расположение партизанского отряда в катакомбах стало известно оккупационным войскам в первые дни оккупации, вследствие произведённой беспорядочной и неорганизованной стрельбы по румынским войскам из выходов в катакомбы. Румынские войска блокировали входы в катакомбы, поставили сильные засады, в результате чего боевая деятельность отряда была парализована, так как выходы партизан на выполнение боевых операций были усложнены14.

Обратимся к мемуарам Судоплатова: «В спешном порядке мы укомплектовывали резидентуры в Одессе, Николаеве и затем в Киеве… Они должны были отслеживать, как используются порты, водный транспорт, выводить из строя судоверфи, сделать все, чтобы захваченное противником зерно не шло через эти порты для нужд немецкой армии… Выбор Молодцова, несмотря на его недостаточный опыт работы во внешней разведке был в целом оправдан.» (Павел Судоплатов, «Победа в Тайной войне. 1941–1945 годы.» М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005)

Бадаев был подчиненным Судоплатова; информация о нем похоронена в архивах НКВД, а оценка действий противоречива. Продолжительность жизни резидентуры в городских условиях по Судоплатову не превышала одного года, а отряд Бадаева действовал эффективно менee четырех месяцев.

Последствием выбора Судоплатова стала демаскировка отряда с первых дней его существования, а затем предательство его командира и бойцов одним из «проверенных и надежных людей»; позже – другими, и, как результат, – гибель большей части отряда. Опытный чекист Судоплатов подстраховал себя от нежелательных последствий и подписал ходатайство на представление Молодцову-Бадаеву звания Героя Советского Союза.

Находясь в румынской тюрьме и анализируя причины провала своей резидентуры, Бадаев обвинял руководство Одесского НКВД и секретаря Одесского обкома КПУ по кадрам Найдека в том, что они рекомендовали ему предателя Федоровича-Бoйко16. Это верно, но Бадаев и сам набрал много случайных людей. Он взял в подземную группу отряда проштрафившегося чекиста Сергея Виноградова, которого начальник местного НКВД хотел расстрелять за пьянство и демаскировку. Комиссар отряда Морозовский тоже был сильно пьющим человеком, но это не остановило резидента. Убийство предателя Садового было поручено Бадаевым неопытному конспиратору Яше Гордиенко, в результате неосторожных действий которого полиция в конце концов напала на след Григория Козубенко, который рассказал все, что знал. Связная Шестакова пренебрегла конспирацией и навела полицию на конспиративную квартиру Екатерины Васиной. Где были карты катакомб, когда бадаевцев атаковали румыны, почему всем миром искали выходы, а не подготовились к аварийной эвакуации заранее? Где были карты Одесской области, когда партизанам приказали идти в Савранские леса, дороги к которым они не знали?

Деятельность Бадаева в НКВД совпала с годами Большого Террора.

В отличие от верхушки аппарата госбезопасности, мы не знаем ни подлинных биографий его сержантов и лейтенантов, ни того, как они жили и что чувствовали, выполняя и перевыполняя чудовищные приказы о «массовых операциях». У нас нет данных, чтобы инкриминировать Бадаеву выполнение подобных приказов, но и представить себе офицера НКВД скромным канцелярским служащим невозможно. На допросе в сигуранце 2 мая 1942 года Бадаев заявил, что он находился на службе Центрального НКВД в Москве с 1934 года и работал в отделе, ведавшем контринформацией на предприятиях17. Не стоит забывать, что Мoсква тех лет – это Лубянка, Бутырка, Сухановка и расстрельный полигон Бутово, а не санаторий Дзержинского в Одессе осенью сорок первого.

К чести Бадаева надо сказать, что держался он на допросах стойко и дал показания только о тех бойцах, которые были схвачены по доносу Бойко. Ни от Бадаева, ни от арестованного впоследствии Василия Ивановича Иванова полиция не узнала о группе подпольщиков из одесского порта.

*****

Известно, что в результате предательства, случившегося в наземной группе, и сотрудничества с полицией некоторых бойцов подземного отряда, пойманных жандармами летом 1942 года, пострадали многие бадаевцы. Предателей еще надо было разыскать и наказать, и Галину Марцышек (агента «Гартмудт») вернули в ряды НКВД, где она с энтузиазмом продолжила работу по выявлению изменников Родины.

Показательно, что в ходе охоты за предателями, Марцышек оговорила Аснат Янке, врача отряда, которая была осуждена на 25 лет заключения в ИТЛ. Органы НКВД пытались изобрести пристойный вариант гибели подразделения Молодцова (Бадаева): все грехи были свалены на «случайно» попавшую в ряды партизан немку Янке.

Слух о предательстве Аснат Янке-Глушковой был запущен в 1944 году на допросах спецкомиссией НКВД Валентиной Мазур, двоюродной сестрой комиссара бадаевского отряда Петра Морозовского (находясь под арестом в сигуранце, пытался покончить с собой; расстрелян в подвалах Лубянки). Версию Мазур охотно подхватила Галина Павловна Марцышек. Она, согласно показанием ряда свидетелей по данному делу, еще в катакомбах пыталась застрелить ни в чем не повинную немку-врача. Г.П.Марцышек и в 1956 году продолжала настаивать на «вредительской деятельности» партизанского врача в катакомбах! Это обвинение было снято благодаря показаниям бывшего партизана бадаевца Д.Г.Мытникова.18 В 1956 году Аснат Фридриховна Янке была освобождена, поскольку в результате дополнительного расследования по ее делу не было установлено фактов измены Родины.

Не пожалела Марцышек «добрых слов» и в адрес Татьяны (Тубы) Бухгалтер из отряда Григория Фурмана, обвинив ее в том, что та в тюрьме помогала полиции. Походя обвинила она и ее сына, 14-летнего Мишу (Лейзера) Бухгалтера, расстрелянного впоследствии немцами, который узнал ее на очной ставке, и повара отряда Веру Дашкевич. Но когда привели на опознание арестованного радиста Ивана Неизвестного, который назвал ее имя и сказал, что в сигуранце знают даже то, что не знают они, это не вызвало у Галины Павловны никаких негативных коннотаций. Вера Дашкевич в результате ее доноса (составленного на уровне дворовой кумушки) получила 20 лет лагерей; ее освободили в 1955 году, а реабилитировали только в 1992. Между делом Марцышек обвинила в предательстве расстрелянных оккупантами Ксению Булавину и Ивана Гаркушу; ей это ничего не стоило.

Отчет Г.П. Марцышек содержит столько злобных инсинуаций, что, анализировать его следовало бы психиатру. Эту женщину в отряде не любили, и, как она сама признавала, не доверяли ей. С чужих слов своим невольным предателем Галина Павловна называет партизанку Женю Фурман, расстрелянную в октябре 1942 года. Веру Дашкевич Марцышек обвиняет в организации засады с целью ее ареста. Агент «Гартмудт» не раз негативно отозвалась и о Якове Васине (она, к счастью, не знала, что тот был сыном кулака), который, в отличие от Марцышек, писал не доносы на товарищей по оружию, а просьбы во все инстанции – от обкома партии до Судоплатова и Берии – об оказании помощи оставшимся в живых родственникам погибших бойцов и ветеранам отряда.

Судя по словам Марцышек, дисциплина в катакомбах хромала еще при Бадаеве. Его заместитель Клименко, человек из местных, завез в катакомбы много спирта, поощрял пьянство и не следил за расходом продуктов. Мужа Галины Павловны Афанасий Клименко и его родственники недолюбливали («подумашь, якый незаменимый, такых богато»). После его смерти в ноябре 1941 года противоречия между городской и сельской частью отряда (то есть чекистами и людьми Клименко) стали проявляться повсеместно, что впоследствии, после ареста Бадаева, привело к полной деморализации бойцов. Когда запасы продовольствия подходили к концу, Марцышек высказала комиссару Морозовскому свои соображения о том, что «костяк отряда: Петренко, Шемберг, Неизвестный, Либенсун, да и Васин, пожалуй, не прочь отделиться от Клименковского колхоза, иначе нас ждет гибель». На первых порах она предложила группе питаться за счет ценных вещей, которые ее заставил (sic!) взять в катакомбы Бадаев. Но, поколебавшись, комиссар Морозовский не согласился, заявив, что тогда остальные умрут голодной смертью…Однако сострадание к ближнему графине было неведомо. По прошествии времени Марцышек с горечью сетовала о том, что предатели не только растоптали ее дневник, зарытый в катакомбах, но и раскопали могилу ее мужа и надругались над останками. Какова же была ненависть простых людей к чекистам, если они пошли на такое…

После гибели И.И. Иванова от пули румынского снайпера у Галины Марцышек была странная связь с комиссаром отряда Петром Морозовским, за которым она преданно ухаживала, когда тот болел. Свою привязанность к Петру Леонтьевичу она мотивировала тем, что без Морозовского отряд превратился бы в банду уголовников. Марцышек постоянно интересовалась судьбой Морозовского и в тюрьмах Одессы и Бухареста, но не забыла дать ему крайне негативную оценку в своих отчетах НКВД, зная, что тот уже найден и арестован.

После войны Галина Марцышек стала официально утвержденной героиней одесского подполья. Крупных административных постов она больше не занимала, но водила группы туристов в катакомбы и даже написала «правильную» по тем временам книгу об отряде Бадаева с предисловием своего куратора, генерала КГБ А.И. Куварзина. «Я знал, что Галине Павловне не полагается с кем-либо фотографироваться вдвоем. Это было связано с ее работой», – вспоминал Вадим Короб. Работой? Какой?

Имени графини Орловой-Давыдовой нет среди пантеона выдающихся советских разведчиц, таких, как Лиза Горская, Мара Будберг или Маргарита Коненкова. Повернись колесо Фортуны иначе, она жила бы в Лондоне, Париже, Марселе, но амбициозная, привлекательная и не лишенная талантов женщина закончила свои дни в безвестности в Южной Пальмире.

Sic transit gloria mundi.

Елена Цвелик