Зерцало вселенной
«Разделение миров»
Страдая от тоски, ледяная вода и прах небес переплетались в неразрывную паволоку.
Творец Вселенной - совушка по щепотке доставала судьбы из пламенеющей зарницы.
Дыханием жизни и звучащим духом наполнилась бесплодность в истоках мироздания.
Раздавала горстями осколочки звёзд - будущность душ стихиям, явлениям, животным.
Луна засветилась из мысли, из дыхания вырастал ветер, чувства порождали вершины.
Разум лепил из лучей Солнце, воззрение упало с облаков, олени поднимались из росы.
Голодная птица от страха точила острые коготки о распахнутые тропинки сторон света.
Клювом щелкала поднебесную тьму, к мерцанию Утренней звезды выдернула рассвет.
Познав земное бремя, рвала усталую плоть студёной зари в кружево чарующего покоя.
В вихрях страстей путаных миров двенадцать месяцев убегали, изменяли времена года.
«Хозяин гроз»
Странник нашёл в гнезде глухарки похожий на орлиное яичко прозрачный метеорит.
Камень заключал внутри чуткую душу, берегущую отблеск будней и секреты времени.
Выносил камень на солнечный свет, встряхивал дуновение между небесами и землёй.
Вызывал летом ураган с градом, дождь со снегом, зимой оттепель, капель с ледников.
Чистый дух человека возрождался три раза - таёжник, внук и дальше птичьим предком.
Каркая вороном, камень обносил вокруг костра, закреплял жизнь детей меткой пепла.
Сохранял равновесие в измученной судьбе запорошенной мглой, восходил на перевал.
Небесный хозяин передавал молнию грозовым облакам, дождями задышал ягельник.
Давал заклинателю суть силы, отмечал песенную стезю, оберегал от лютых хищников.
Вдыхая всполохи зарниц, притягивал изогнутое пламя молнии, огнём возжигал мечты.
«Пламя грёз»
Из искры являясь в таёжную жизнь, огонь неторопливо разгорался жарким пламенем.
Дух отсвета стихией дышал внутри души между золой, дымом, мерцанием и мечтами.
Через хмурую тучу движение огненных страстей повторял танцы теней с проблесками.
Пылкое поветрие вдыхал в бездушную темноту ночей, время неотвратимо ускорялось.
В обжигающем вихре распахнув объятия, языки кострища сплетались в солнечный рот.
Взлетая в утренней заре и падая ниц, лучом зазывал не воплощённую охотничью удачу.
Опалив жаром позабытые грёзы, накал перегоревших чувств не угасал усталостью угля.
Дух зарева вдохнул разгар пепла в простор, не выгорая притяжением земного счастья.
В потухшей золе хозяин не потухающего очага прикармливал вспышки алчущего пламя.
Сжимаясь в мерцание, незримое пламя взрастил в сердце, выжигая сон, душу оживлял.
«Осыпание хвои»
Из кручины сумерек завируха срывала узоры надежд на перекресток звёздных миров.
Отчаянно вспыхнул закатным заревом небосклон, одарив душу крыльями для полёта.
В терпком запахе хвои в млечных скитаниях с истоком бытия соединились лунные сны.
Продрогнув в рыданиях капелек преломляющих свет, живица заживляла сущую рану.
Для обладания свободой ветра нахохлилась птицей хвоя на перекосах осенних стихий.
Сквозь пожелтевшую хвою Лунные рожки загорелись сиянием, слетая в пропасть неба.
Без страха в сердце осыпала лиственница зыбкое золото хвоинок на рыхлые мшаники.
Постигая покой бессонных ночей, крона дерева сбрасывала с ветвей смолистый дождь.
Не выбирая судьбу без забот, безмятежные души хвоинок, танцуя во тьме волновались.
Способные излучать лунные отсветы бродяги приютились в тени юного снега на ночлег.
«Терзание мечты»
До закатной зари кочевало материнское Солнце, измеряя вершины глухариным шагом.
От огненной метели прищурившись, взошла Луна, рогами надломив спину небосклона.
На крыльях удерживая пожарище пурпурных зарниц, куропатка обнялась с позёмкой.
Внимая раскатистому грому, в ночной путанице света и темноты заискрились планеты.
У мглы хмурых дождей звёздный пастух просил душу взлетев, вдохнуть ветер свободы.
Воплотившись в жизнь, страдала мечта, обливалась слезами душа в угнетении невзгод.
Распахнув истрёпанные крылья, грозового грома притяжение сердцем учуяла синичка.
Сожжённая сомнениями, разбитая опасениями кружила наперекор судьбе до падения.
Озябшая в гари невежества, искала смысл в разуме, каплями плача испытывала жизнь.
Сквозь развилки молний рассвета лучом отмечала живой душе счастливый путь к заре.
«Судьба-ниточка»
В неустанном движении ночи звезды первозданные сущности одарялись чуткой душой.
Мерцанием огня в заревом пламени показов Луне и Солнцу путь идти до конца времён.
По кайме зарниц кривизной изменяла уготовленную жизнь искристая россыпь молний.
Свет дня прожигал ночную темноту, коснулся увядающих сомнений сердечных недугов.
Неодолимой болью сновидений звезда упала с вершины небес в стремнину раздумий.
По границам непонимания, прохладные капели росы придали мечту к сестре надежде.
Немеркнущие лучи жизненные ниточки судьбы скручивали нервные узелки на память.
Пронизывая насквозь грядущим небесную колыбель, рождалась уверенность верности.
Сердцевину начала, соединив с обиталищем душ, рассветная нить тянула свет из тьмы.
В небесном вращении солнечного огня разливалась суть свободно выбирать свой путь.
«Осеннее зазимье»
В свете утренней зари заморозив кедровую тень, погрустнела белым снегом метелица.
В угасающем сомнении звёзд алеющий рассвет озарил живицу на переспелой шишке.
Идущая навстречу зиме на кусочки раскололась осень, низко взлетающим солнышком.
В ягель сбитая выдохом завирухи шишка-паданка в мерцании лучей засияла позолотой.
С моховой поляны подлунных небес срывалась на заледеневший проблеск проталинки.
Со стаей птиц пронзая убежище тайги, шишки упали щедрым угощением для медведя.
Под ножками бурундука на ощупь трещал оледенелый голод лишений зимней спячки.
Отзимок снегом укутал мечты, отражаясь в стылых зеркалах призраком вьюги и пурги.
Запутывая следы на снегу, в берлоге позёвывал тайком зверёк от сытости тучной осени.
Остановив Луну, затянула шуга единством спокойствия стылую грусть кромки полыньи.
«Солнечная дорожка»
Лунная грань остриём кроила просвет в облаках, вечность сеяла семена млечного снега.
От гогота пролётных птиц проснулся рассвет над скалистой кручей простывшего озерца.
Разворачиваясь в луче солнечного света, посреди утонувшей проталины птица кричала.
Ветра судьбу нежила дыханием чувства зеркальным потоком в бездушной оправе льда.
В кружевные хлопья оделся стылый тальник, опрокидывая дно небес в глубину заводи.
Прорывалась в бесконечность яви огненная дорожка, сжигала в небыль мглу и тень сна.
Шагая с камня на камень ближе к терзаниям разлуки, встала на крыло перелётная стая.
Проседью покрылась вода, захворавший таймень спрятался под когтистой шугой ручья.
Заглаживая прежней жизни следы сердечной муки зябкой дрожью по кожице заструги.
Облик крылатого и рогастого зверя, задевал высоту небес, отразив зенит, стал завертью.
«Снежноягодник»
Предвестник первого заморозка ледяная ночь укрывала тайгу в плотный занавес снега.
Эхо шептало листопадным кустам заговоры на любовь посвистом надзвёздного ветра.
С клочьями тумана наползали сумерки, наполняя осеннее детище зрелой твёрдостью.
У белой ягоды с легким румянцем, как у Лунного круга вырастали и вызревали крылья.
Искрясь в мглистой радуге, снежноягодник тайно ждал возвращение зимующих птиц.
Светом звёзд, зажигал капли талой изморози, воспринимая звёзды снежным облаком.
Охваченные пылающей мглой метелей скалистые вершины стремились к зениту небес.
Сухая листва потайной тревогой шелестела мечтой, снежинка распускалась звездочкой.
Встречая студёные видение, ягодные гроздья ощутили за хребтом выдыхание крыльев.
Угощение подарило свиристелям чарующие силы столковаться с оживлением зимушки.
«Мотыльковая весна»
В неизвестности мучительно терзалась совесть у игольчатой пропасти кедровых ветвей.
Метель на крыльях снега носила чувство, зовущее кочевать за мечтами звёздных огней.
С сотрясающим душу восторгом мотылёк увидел встающего солнца заревой проблеск.
Сквозя между жизнью и снами, льдинки слёз растопил, луч биение сердца встревожил.
Порхая сокрытым огоньком, к сиянию рассветной зари пригласил мотыльковое облако.
В мимолётности парения над выпадающей росой выгорал, вдыхая лунное дуновение.
С закатной зарёй безвозвратно улетела суета, оставляя одиночество на границах небес.
Забыв тропу в прошлые сомнения, миг беспечности кружил искупительным пламенем.
Искристой золой оставлял след неземной, улыбался мотылёк счастьем лететь к звезде.
В блеске росной радуги выгорал над подснежниками, затепливал весну мотыльковую.
«Душевный порыв»
Прародитель небесных и земных миров охранял в странствиях очаг таёжных охотников.
Порождал живые души, охранял от невзгод, правил доброй удачей при помощи духов.
В пути ориентируясь по Полярной звезде, ожидал воссиявший проблеск Утренней зари.
Обожал отражённое во времени торжество света Солнца и начало осмысленной жизни.
Заплетая мысли о тальник, заботился о камнях, реках, мхах, тайге, горах - внуках земли.
Дымом костра разъедающего тучи ублажал душу ветра, высекающую искры из молнии.
Гневом похожим на пламя оживлял гром, прогоняющий от небесной души печаль эхо.
Отзывая прочь грозовую бурю рёвом просыпающегося зверя, ударил дождём в скалы.
Незримой силой просыпался душевный порыв предка в виде мысли, дыхания, чувства.
Лёгкий на подъем вьючный верховой олень по тропам сближения душ потащил судьбу.
«Веснянка перезвон»
С проталины закатной зимы подснежник приветствовал прилёт курлычущей стаи птиц.
В бессонной оттепели клекот трепетным эхом зазвучал по лунной равнине небосклона.
По весеннему солнцу с теплым ветром возвращались клиновым строем гуси и журавли.
Меж скальных пиков спускаясь к родовым речкам с оттаявшей облачно-пенной водой.
Светом луча дышала смола на кедровой коре, разморозилась прошлогодняя брусника.
В кочкарниках болот птицы вывивали гнёзда, откладывали яички, выводили потомство.
Не утратился боевой дух вожака охраняющего молодняк от разбоя свирепых хищников.
Бесприютный скиталец, щебетал песню, веснянка перезвон протяжно рвала душу реке.
Соединяя стихии воды и воздуха, птенцы открывали путь течения в отчужденные миры.
Погружая клювы в мох мелководья, сторожили свежий ветер, в крыльях растили силы.
«Лучистая паутинка»
Золотым прахом осыпалась хвоя на скалистую тропинку, ведущую к сердцу Вселенной.
Паутинка-ниточка тонким кружевом влюбленности парила в зареве лучистой красоты.
С грустным вздохом встречая пожелтевшей рассвет, устремлялась в объятья свиданий.
Не огорчаясь неудаче, вздохом ветра трепыхалась в неволи ненастья изгибом отчаяния.
Ловила в кружевах тайге мгновения убегающей Луны раздающей всемогущие отсветы.
Поймав солнечного зарева тонко сотканный луч, сворачивалась в тугой узелок жизни.
В прозрачность хрустального неба, лучиком взлетая, не страшилась потерять мудрость.
С вершин срываясь в сплетение сновидений, окуналась в разделённую тьму созвездий.
Пролетая насквозь снежное падение облаков, умывалась в инее, изнутри прояснялась.
Трепетная ниточка наполняла осень шепотом надежд, разрывалась на кусочки счастья
«Морозь первозимка»
В водопадной пелене тумана унылой слезой дождевой рыдал неуловимый отзвук эхо.
Горький привкус дымка в закатном багрянце грёз претворял мечту небес в реальность.
Усталое Солнце над стужей гололедицы, отогревалось одеялом опавшей листвы ольхи.
Увядающая душа сырости и дух слякоти лихорадочно льнули к румянцу лунного лика.
На плечо мшистого камня присела снежинка, всхлипнул шугой бурлящий поток ручья.
В осыпании острых хвоинок почуяв парную живицу кедрачей, завьюжил первозимок.
Над озерком скальных духов продрогшая заверть свистнула резким посвистом синиц.
В заснеженном отблеске вершин осенним миражом истлевало мерцание алых зарниц.
Ветер отпустил облачко вольно выгорать в пурпурно-золотистой лиственничной парче.
Взлетая и падая в отповедь капризов ночи, целовали снежинки нежную изморозь хвои.
«Кочевой очаг»
Сменяя стойбища в суровых горах, кочевая семья дорожила собственным огнём очага.
Любила ясные отношения, центр жизни, грань целей, надежду здоровья, величие духа.
Ценила тепло чувств, родное дыхание, сердец биение, отблески света, сияние пламени.
Под неистовое завывание метелей охраняла огонь от единения с чуждыми напастями.
Разгораясь дровами чужбины, огонь кашлял, грустно выдыхал душный дымок разлуки.
Отчуждаясь от части начального пламени вспоминая родные вершины, светлел душой.
Пугаясь урагана, убегая от грозы, не разогревали кочеводы кусочки холодного питания.
Кипятили чай, коптили мясо, пекли лепёшки хлеба на угольках наследственного очага.
После тягот скитаний в дни встречи очага и стада оленей в душах затапливалось пламя.
К пользе огня предков прибавляла семья воплощённую искру от молнии созидающей.
«Мягкая метель»
По необозримым просторам горных хребтов с оленем кочевник идёт тропой творения.
В уснувшем первозимье заснеженных вершин светлая душа не погружается в уныние.
Рождаясь в кедровой тайге, выживает у ягеля карликовых берёзок каменистой тундры.
Восходя на острые грани пиков, олень рогами в тучах режет просветы к глубинам небес.
Под ногами верхние миры, ссутулив горб, Луна подпирает суетность неуловимых комет.
Камень с сердца свалился, звёзды далёких вершин глянули на будущее из прошедшего.
У бездны пустоты куропатка без надежды на полёт нежится в дыхании пушистой пурги.
Вьюгой подвывают облака, принимая в объятия синиц взлетевших целовать созвездия.
Метель уносит хвоинку с тёплой тропинки солнечных лучей в тленность невозвращения.
Стекая прозрачной живицей по стволу Мирового Древа, дух светил срастается с Землей.
«Певец рассвета»
На зиму в запас тетерев глотал мелкие камни растирать пищу из грубой кедровой хвои.
У пропасти забвения изнутри сияя перьями, конец с началом соединил пернатый косач.
С красными бровями крючковатым клювом вздыхал свежий запах с весенних проталин.
Токуя в тальнике на луну, рыдал навзрыд, плакал на заревое утро, терял слух от любви.
Зачаровывал в гнездо тетёрку, бормотал во сне стихи, смыкал крылья, прыгал к зениту.
Токующий тетерев вил ложные гнёзда, из ночной мглы жестоко кидаясь на соперника.
Сцепившись клювами, яростно бился косач, оглянувшись, щипал кровожадную лисицу.
Певец рассвета вникал в бездну Утренней звезды, душу ощущал частичкой Вселенной.
С лаской в лазоревом взоре исступлённо жених надрывал сердце в объятиях суженой.
Увернувшись от ястреба молнией прожигающей небо, перекрикивал звонкий голос эхо.
«Росная заря»
Утренняя звезда мерцанием завораживала восход зари над изморозью скалистых гор.
Из росной прохлады проталины саранка надеялась согреться в метании заревого луча.
К неистовому ветру прижалась сердцем, душу соединила в единое целое с рассветом.
В мгновенье целой вечности окунула лепестки в росинки-дождинки солнечной радуги.
Растопырив ладошки-соцветия к солнечной душе, оглянулась в закутки уходящей ночи.
Скользя между прошлым и будущим, судьбоносный луч пробивался в пропасть берлог.
Испытывая муки безумства страстей, в солнечном огне пыльца не выгорела до копоти.
Оставив бремя невзгод, багряным огнем грусти душевных ран блики росные запылали.
Росная заря, укутанная кудрями туманными, склонялась к дыханию цветка на ягельник.
Бездной неба, свободой ветра, солнца светом удерживала слезу, капающую в луч тени.
«Вьюжная ночь»
За таёжной просекой гор в туче прозябает Луна, испепеляясь в луче уставшего Солнца.
По верхушкам кедров с чувством беспечности безотрывно уносится ненастье облаков.
В огне изодранных просветов вспыхнули немеркнущие следы на звёздных тропинках.
Черпая лунный свет ладонями, кометы ниспадают в потоки облетающей небеса хвои.
Серебром ложится иней на прозрачные тени каменных расщелин, заснул олений мох.
В глухариной перекличке олень карабкается вверх к перевалу, не страшась истощения.
Шишкой паданкой озорничает горностай вокруг обнищалых веток кедрового стланика.
Вспыхнула огнистым всполохом полудрёма мороси по россыпям слезинок дождевых.
Лунное мерцание шалит в видениях кустика багульника унизанного багряной листвой.
Холодной хваткой темноты испуганная глухарка прислушивается к завыванию метели.
«Ранний снег»
Парящими хлопьями снега ниспадает на простывшие вершины заплатанный небосвод.
Смешивая золотистые росписи пуховых цветов тальника в озноб хвойных узоров тайги.
В ледяное дыханье закутался помрачённый слой темноты на окладе из горных клыков.
Лунная кайма облачила замёрзшие хвоинки в мягкое одеяние из звёзд Млечного Пути.
Касаясь Полярной звезды, листопадной струёй на изморози оставил оттиск-след ручеёк.
В серой полутьме каменного мешка оттаивала слезой обледеневшая струя водопадная.
Вздохнув о весне, олень на покорённой седловине перевала обнимался просинью неба.
В муках ожидания побрёл по отметкам из лоскутов материи к очагу родного стойбища.
На острые когти скалы уселись на ночлег перелётные птицы, лось забыл про голодовку.
Белый, невинно ранний снег Оленёнок-Облако принёс к костерку удачу на всю зимовку.
«Искра радости»
Пробивая силу камня, извиваясь вглубь подземного мира, уходили корневища дерева.
Из истока жизни, скитаясь во мгле души предков, от родника даря начало реке памяти.
Наполнялись соком корни, в нежной тени ветвей разрозненные души искали убежище.
Из земного мира протягиваясь к своду неба, ствол вскормил росной пищей детёнышей.
Сплетаясь с колючками, стержень жизни защищал вьющих гнёзда зверьков и пернатых.
Небесной кроной, глотая звёздное мерцание, вбирая грозовую влагу, развеивал страхи.
Чуя бессмертие судьбы, падали на скалу семена, из щелей прорастали молодые ростки.
В стужу и в дождь сухие сучки огнём обогревали очаг добывающего счастье странника.
Сгибаясь под ветром, обгорая молнией до коры, живица текла прозрачными ручьями.
Леденея от изморози источник жизни, поджидал оттепель, отражая искристую радость.
«Имя-амулет»
Ребёнка рождённого в луче восхода солнца таёжник нарекал родным именем - Жизнь.
Предугадывая будущее житье, проводил смотрины узнавания духом дальних предков.
Вопрошая небо, понимал, чья душа-хранитель на парящих крыльях птиц возвернулась.
Кочующее имя не жило отдельно от молодого носителя, знаком снов прибавляло силы.
От нечеловеческих кличек с медвежьим духом хандрил ребёнок, сердце разбивалось.
Уставшее от многократного повторения семейное имя обменивал на фамилию-оберег.
По мере сезонной смены стойбищ, заменял скрытное, прибавлял тепло отчества весны.
Прочитав настоящее имя, получал власть над могучей судьбой, превращал в династию.
Под упругим ветром к надписи добавлял чтимое прозвище с доброй чертой характера.
Имя-амулет смелость движения Кочевода желало превратить в добычливого Охотника.
«Земная колыбель»
Угрожающе взревев на закатное зарево зари, сохатый рогами бодался с тенью облаков.
Словно пасынок ветра тлением времени отирался лопатками о выступ лунного комочка.
Сменив одинокий дух кочевий, очищал от бархатных кож рога перед свадебным гоном.
С ревнивым сердцем горделиво утаптывал копытом горный пик в лазурной шкуре неба.
Духом отважным, тучей угрюмой, низвергался на зыбучее днище брачных состязаний.
Раненый зверь, спотыкаясь о камни, раскрытый настежь вырывался грозовой молнией.
Шальная душа смерчем кружила, мысленно торопилась вдоль звёздных узоров к заре.
Сбросив ветвистые рога в невесомую тень земной колыбели, делал шаг к новой судьбе.
Обжигаясь в углях солнечных затмений с остатками прожитых дней, резал стоном душу.
Грудью, вдыхая прохладу небес, кружил в листопаде, обретая новый мех, прибавил вес.
«Зримая темнота»
В крайней точке тьмы, здравый смысл волка опёрся на чувственное постижение мира.
Откровенно духи ветра объясняли зверю жизненное предназначение и духовное имя.
По Обжигающей реке плыть вглубь земли, делать тьму видимой и искать тропу к свету.
В водовороте отречься от земли, в промоине от внутренней души, на дне от осознания.
В нижней части отчуждения расстаться с последней частицей тепла, духовным началом.
Желать вынырнуть к небесам, стать обычным зверем, воссиять в рассветном свете зари.
В свободном шатании, переходя границы сознания, соединиться с духом вещей птицы.
Обязаться, лишнего не брать, не вкушать сорной пищи, самозабвенно жить во имя стаи.
С лабиринта ледника зреть в безысходность сумерек, увидеть солнечный отсвет разума.
В источнике и конце Вселенной совесть зверя и дух начнут разговаривать друг с другом.
«Изгарь притворства»
Острые скулы частично окрашивал в цвета костровой изгари, укреплял мимику пеплом.
Налобную повязку обшивал оленьим волосом, шапку клювами птиц и мехом зверьков.
Спереди находились охранители - глаза, нос, рот и уши, сзади летели духи-помощники.
Вдоль верхнего края повязки пришивал лучи крылья глухаря для небесного облетания.
Многоликий облик головного шлёма-маски кормил неосязаемым содержанием мысли.
Оперившимся зрением видел то, чего не замечали простые добытчики пушного соболя.
Духа узнавал по принадлежности к роду-семье, задавал вопрос об имени зверя предка.
Вспоминая души зверобоев незамеченных поколений, обращался с просьбой к Зениту.
Во мгле ночи, совершал хождение по звёздам, костью Солнца побеждал в схватке Луну.
Лучезарно превращаясь в духов камней, скал и вершин к очагу возвращался бес страха.
«Снежное гнездо»
Позабытая бездна небесная закатным заревом пламени озарила листопадный тальник.
Отсвет звёзд разбивал загустевшую смолу лиственничной хвои в прозрачности воздуха.
Размотанной моросью туманные облака торопились в источник рождения снегопадов.
В тусклом блеске изморози теснился опадающий березняк, манил судьбу первозимок.
Дух томления брызгами озноба трепетал узорами шишек на мохнатых ветвях кедрачей.
Крупинки снега с ледяными блёстками укрыли дупло соболя, в берлоге уснул медведь.
Осинник, осыпанный на радужный олений ягель, менял золотую расцветку на серебро.
Вихрь-шатун тешился над сироткой глухарём, загнанным на ночёвку в снежное гнездо.
Срезав рваный порыв ветра, собирались в стаю пролётные птицы лететь в начало начал.
Кочевод рогатой Луны заклинанием пересмешника изгонял суетность с Млечного Пути.
«Вороний распадок»
Крыло птицы замерло при взмахе к лучу Луны, сверяя статус зверя в природном мире.
Мелькание копыт оленя по вороньей ложбине передавало ощущение свирепой пурги.
Волнение подвесок на костюме каюра не одержимо встревожило бисерный нагрудник.
Скрипели клыки о когти, пугались души добытых зверьков в охотничьей сумке их меха.
Протоптанные следы лютых хищников сухо мерцали снегом в дымчатой хвое стланика.
Шалым инеем покрылись птичьи обереги, амулеты из шкур, зуба, рогов и копыт оленя.
К полесью из оленьих рогов склонилось Солнце, осветив зубчики берестяных чумиков.
Собираясь на взлёт беспризорная вьюга, кормила осеннее зарево опадающей листвой.
Ворон каркал о студёных метелях зимы, сквозь истёртый мех сердце медведя холодил.
Не ругая дающую жизнь вершину, спотыкаясь, зверь забрался в берлогу крепко заснуть.
«Облетевшие перья»
Постарела Луна, летняя радость Солнца усыхала, вызывая уныние горластой стаи птиц.
Выдохнув ветер, над заводью дух перевёл, в камусы вложив стельки из сушёной травы.
В обозе из вьючных оленей шёл за ведущим быком над пропастью, не ведавшей грани.
Не спеша вышагивал олень с детской люлькой, в странствии размахивал крылом птицы.
Скатывался дождь по одежде вверх перьями, луч проблеском падал на оленью голову.
Окроплял обшитый кожей и волосом оленя мешочек с набором сухожильных ниточек.
Усыпанными разноцветными листьями кустарников переплетал тропинки на перевал.
Вьюга кружила одеяло из опавших перьев, зазывала кочевать за улетающими птицами.
Кедры оголились до изморози звездами Млечного Пути, возвращая вспять первозимье.
Из трещины облака меховая мозаика Большой Медведицы не спугнула оленьи игрища.
«Родная душа»
Отец дикого Оленя-Облако взошёл на самый дальний угол надзвёздного уровня неба.
К матери-прародительнице каравана кочующей сквозь туманы Млечного пути оленят.
Двигаясь на сияние, искал безродные души, сонливо блуждающие в сумеречной мгле.
В колючем заморозке старался дотянуться до обманчивой мечты во сне прозреть суть.
Приручил не родившуюся душу оленёнка к наконечнику луча предрассветного солнца.
Оленёнок родился из небесной шерсти Оленихи-Земли и бодался с собственной тенью.
Новорожденному оленёнку даровал успокаивающе прозвище предка - Отблеск Луны.
Согревая дыханием незыблемость жизни скалистых гор покрытых изморозью и росой.
Родная душа танцевала в оковах обечайки бубна из солнечной шкуры и лунных рогов.
Ощущая камни, обнимала за плечи свет и тень, переплетающие нити судеб будущего.
«Солнечное поколение»
В нежном зареве рассветной зари не замечал олень угасание побледневших созвездий.
Вырисовывались в синем просторе горизонта склоны гор с заснеженными вершинами.
На могучих скалах олень, ветвистыми рогами поддерживая в небесах Утреннюю звезду.
Рожденный для кочёвок олень жадно глотал лучистое Солнце, о далёких мирах мечтая.
В дебрях рыдал свирепый ветер, люто выл волк, хищный ястреб об облако когти точил.
От клыков теряя клочья шерсти, гордо носил голову оленёнок, проявляя твёрдый дух.
Не исчезала искра грядущего огня в чёрной пурге затмений от ущербной лунной тени.
На стужей скованных льдах отогревал сердце светом лучезарных солнечных вспышек.
Узкой тропой маточное стадо брело длинной вереницей друг за другом по ягельникам.
Солнечная важенка и оленята, ближайшие к Солнцу дети шли по кругу бродячих светил.
«Верховой олень»
Охотник на верховом олене гнал сохатого по чуточку заметным меткам против ветра.
Падала собака от изнеможения, сбивалась со следа зверя, но погони не прекращала.
Изредка останавливался передохнуть, чай заваривал с сушёными листьями багульника.
Угощал пламя огня с просьбой подать удачу в промысле, упрямо поднимался догонять.
Мать - земля дарила равноценные души человеку и оленю, ведомые к победной цели.
Оленя оберегал, не обижал, на привязи не удерживал, он от злобной стужи ограждал.
Задыхался от бега, надежды обращались в прах, лоб оленя вымазывал сажей из очага.
Взором выцеливал сумерки, добычу жарил в золе, тушил с лиственничной заболонью.
Мороженую строганину нарезал длинными стружками, собака взвизгивала от радости.
Добавлял калёные орехи кедра и ягоду, запивал чаем, оленя угощал солью-сладостью.
. «Лосиное чаепитие»
Сияя в верхнем мире небес, путеводная звезда удачи любила выносливость и ловкость.
Таёжный мужчина, способный к охоте сам был одинокий добытчик, сам себе сбытчик.
Изловчился зверя добыть, устраивал Лосиное чаепитие, одаривал стаю волков и ворон.
С везучего места, где было добыто пропитание стадо оленей за старичками не уходило.
Бросал кусочки в медвежий котёл, вырывалась душа из объятий невзгод, участь ждала.
Рог подарок ненастьям вешал на дерево, в чёрную пургу верный зверь жизнь сберегал.
Уснувшее сердце не узнавало радости, не ощущало будущее, воля судьбы спотыкалась.
В поединках со стихией текучей смолой просил прилив сил, везение и душевный взлёт.
Содрогаясь на охоте заблудиться, говорил внутри сердца с оленьей и звериной душой.
В таёжном чуме вечной кладовой, Большая мама сшила из лосиных камусов сапожки.
«След изюбра»
Из туманной пелены облака встречал каюр восходы, провожал закаты Солнца и Луны.
Радуясь шишке-паданке на снегу, зелёные ветви жизни кедра родовой тайги не ломал.
По скальным склонам вершин сквозь зиму и лето честно волочил бесконечную тропку.
Сухими сучьями угощал пламень кострища, вслушиваясь в клёкот птичьих пересвистов.
Приметив стёжку следов чуткого изюбра, следовал по знакам в каменном редколесье.
Для пропитания рода, у солонца коротал долгие часы охотничьей тревоги, чаяния ночи.
Бесшумно стопой сплелись лунный луч и тень на рогах изюбра с отрепьем из мха-меха.
Кедры согнулись в дуги, в глазах потемнела пылкая душа, шёпот заклятия удачей затих.
Молнией расколотый могучий зверь необычно ухнулся на колени, склонил рога в снег.
Омывая слезой любви судьбу, сложил заклик скулёж об обновлении опустевшей души.
«Пестрокрылая птица»
Таёжная душа жизнедействовала в пелене очага Мира, откликалась на знамения звёзд.
Избегал рубить кедр на топливо, не топтал орех, не садился в тени дерева, любил песни.
Неподалёку неспроста кричала птица, в ожидании закружить во вьюгу порочную душу.
Похищая отравленные лжеприсягой жизненные силы, улетучивалась в пламени зарниц.
О добытом медведе для питания семьи на куске бересты отмечал порядок выживания.
Перьями пророческой хищницы вырезал насечки заплутавшего промыслового счастья.
Пёстрыми крыльями пищуха металась, щебетанием напевая вещие песни о грядущем.
В необратимости и конечности времени очищала охотничью судьбу от сумерек суеты.
На дерево развешивал вынутые из тайги шкурки пушные, на перья ленточки материи.
В круговороте примет душа земного медведя входила в новую оболочку вселенского.
«Ледяное облако»
На остроконечной вершине жилище духов спряталось в тени узоров ледяного облака.
Снег с дождем таинственно возвращается, смешивая студёные кристаллы с маревом.
Сквозь завесу зыбкой пелены бледные звёзды смотрят на дно заледенелого распадка.
На краю перевала небесного прибрежья лунные рожки бодаются с полночной радугой.
Слёзы ледяной измороси осыпаются искрами внутреннего отсвета на звериные следы.
По промёрзшему льду Тайменевой реки туманы охотятся за блеском вечной мерзлоты.
У бездны гололедиц скользит созвездие Большой Медведицы, бросая отблеск на иней.
По не сбитой ветром мокрой мороси охотник тропит тропинку за безымянную вершину.
Съёжившись от сырости, послушный олень тащит на своем хребте соболиное богатство.
Из распутицы ветвистыми рогами вновь на наезженную колею неба поднимает Солнце.
«Дух душехранилищ»
Мироустроитель олень, ветвистыми рогами поднял Солнце, оживил тайгу, реки, горы.
В пламени огня окаменел, возвысился до звёзд, связав небо и пики, людей и предков.
Восточная солнечная и западная подлунная гряда гор охраняли мир чащоб от невзгод.
Расстилая меховой ковер со шкурой топи мшаника, текущими реками и древом жизни.
В душехранилище дух-хозяин птица кормила младенчика птенца упавшими звёздами.
В пронзённом заревом зарниц полёте щегол наполнял блеск разума чувством молнии.
Тревожное сердце, пугало дитя в бессмертности свершать судьбу душевным мучением.
Не укоряя туманность вселенной, нетленная душа берегла доверенную земную удачу.
С небесных вершин на дно нижнего мира падали слёзки застывшие в приметы-памяти.
Сжигая боль утрат, забот, терзаний в чистилище души, пеплом тлел свет воспоминаний.
«Отвага первоцвета»
На вершинах заплетаясь в узоры талого снега, хмурое облако догрызало лунную спину.
В глухариной мороси гора породила солнце, ледяная речка зарыдала зыбкой наледью.
К лучикам солнца пробивая заснеженное покрывало хвои, вырос нежный подснежник.
Глоточек высокого неба среди сияния, народился на свет звездой в оттаявшем кедраче.
По распадкам на птичий шаг отступая, прогретый снег стаивал на прошлогодней листве.
Дрожа от стужи, первоцвет не испугался жгучей вьюги, пережил холод и рано расцвёл.
Посреди колючей проталины весенний дух мятежно прикоснулся к скалистому взгорью.
Сновидением наяву первенец оттепели, к Солнцу протянул нежные объятия лепестков.
Видя сойку, тонким шёпотом соцветия разбудил от студёной спячки в берлоге медведя.
В звёздном стойбище ненастье новолуния подмораживало Весну, танцующую с Зимой.
«Замерзающая вода»
Мшаник густо усыпан опавшей лиственничной хвоей, холодом позёмки задышала гора.
Золотая тайга загляделась на прозрачную шугу, потревожив роток засыпающего ручья.
На ледовой броне заплакал свиристель, взлетающий сквозь густеющий туман к звезде.
Под хруст наледи, затрещали рога, захоркали олени, гон согревал замерзающие сердца.
В разбитом копытами снегу копошился зимующий глухарь в поисках лунки для ночлега.
Лютая стужа дразнила медведя-шатуна, разбивался голод об озноб крошевом радуги.
Белесая муть ледяной кромки на речном берегу склонилась до дна под ревом изюбрей.
Загорелся промысловый огонь, очищая обломки злых мыслей по свежим следам зверя.
Отражённая пучина задыхалась в полынье, глубина манила тлеющую в закате прорезь.
Упрямая речка из промоин льда целовала метелью нежную грусть опрокинутого неба.
«Правило добывания»
Тёплое изобилие слов - подобно медвежьему меху с живыми крыльями душ глухаря.
В лютую метель под снегом куропатке встревоженной видением Луны выжить теплее.
Человеку с хорошей судьбой охота в чащобах в охоту расширяющая тропу к горизонту.
На одетой в стужу снега земле удачливо добывал для семьи необходимое пропитание.
С собакой по мелкому снегу гнал изюбра, трепетала в капкане душа пушистого соболя.
Подкармливал зимующих птиц, самок с детёнышами, у сирот сердце слезой истекало.
Отводил месть обидчивых духов покровителей зверей, оплакивал утраченные судьбы.
В урожайные на орех годы поднимал с берлоги сонного медведя в свет гаснущего дня.
Добытую голову с серьгой обращал к Полярной звезде, комок огорчений откатывался.
Из клыков и когтей под первым лучом Солнца вырезал талисман приносящий счастье.
«Коготь счастья»
На стойбище по дедовским обычаям напутствовали родителей с рождением первенца.
Ради изобилия и удачи провели обряд очищения, укутывал младенца в волчью шкуру.
На оленью люльку прикрепили наследственные обереги охраняющие душу ребёночка.
Дребезжание спилов из оленьего рога в шатании отпугивал хищных обитателей трущоб.
Развивал острый слух младенца, вплетал ощущение ветра в повязку из перьев журавля.
Почувствовав кочевой уклад оленьего табора, у костра поверил в промысловую судьбу.
С детства не разрушал запретов предков, стараясь сродниться с окружением вершин.
На тропинках выцарапывал таёжную прибыль, даже крохи не выбрасывал от добычи.
Не взимал много зверя, знал - за жадность потеряют охотничье счастье коготь-оберег.
От неизбежных случайностей и возмездия в странствие защищали опасение и радость.
«Надевание серег»
Обходя стороной на берлоге медведицу с малышами, преследовал раненного шатуна.
С мокрой от пота спиной в тревоге глотая позёмку, о наледи оттачивал охотничий нож.
В отчуждённых небесах солнечный луч пробивал сомкнувшийся оскал мглистой пурги.
В поисках жизненного предела помятый медвежьей лапой таёжник остался невредим.
Уложил задние лапы сзади головы, передние вперёд прошагать душе по доброй тропе.
Снимая шкуру, ел резаный от сырого сердца кусок, обретал живительную силу предка.
Просил прощение у добытого зверя, надевал на ухо серьгу служителя требований тайги.
Прислушиваясь к дребезжанию серёг, сквозь время узнавал голос и знамения Вечности.
В будущее воспаряя, душа не блуждала безвозвратно, чутко мыслила явиться повторно.
Блеснув серёжкой на голове медведя, душа направлялась в рассвет оживляющий зарю.
«Большая Медведица»
Огни Большой Медведицы вовлекали в круг временного хоровода небесные планеты.
Позабыв лучистое солнце, взлетела хищная совушка за лютую черту леденящих пустот.
Символ живой вечности олень начинал кочевать осенью параллельно линии горизонта.
Невысоко на Северном небе, в негаснущих вспышках зари, выглядывал лунный восход.
С небес вокруг Мировой горы кружилась сорока у тлеющих углей костра на стойбище.
Кормила мама лунным молочком медвежонка детёныша в мерцании Млечного пути.
Не вспугнув сладких снов полуночи укутанных в снега гор, медведица встала на дыбы.
Из плотности облаков подтягивала Утреннюю звезду к лучезарным складкам заревым.
В закатах и рассветах запечатлевая ночное время, отмечала точное урочище созвездий.
Сквозь падающую изгарь светил зимовать уводила шатунов к судьбе берлоговой тьмы.
«Летучая звезда»
Об точёное лезвие стрелы наконечника Млечного Пути отрывались лохмотья облаков.
Между звездными туманностями Большая Медведица гналась за лосем с детёнышем.
Размечтавшись об удаче горевших надежд сотканных мехом на шкуре добытого зверя.
Упустила добычу - летучую звезду, пасущуюся от марева яви до мглистых сновидений.
В яркую судьбу поверив, мечтательный зверь прижался к резкому краю лунных рожек.
Прощаясь с прошлым, Лось-звезда сошла снежной кометой на вершину горбатой горы.
В искристой изморози замерзающих душ засветилось в ветвистых рогах величие мощи.
Сохатый улыбался на пёстром покрывале ночи, медвежий стражник привстал на дыбы.
На шкуре прикреплённой к небесам сгоряча крапинками инея обозначал борозду зари.
Солнечной искрой водил неоглядное время, по бесконечности взнуздывая всполохами.
«Ожерелье мудрости»
Искрящийся на Солнце снег сохранял тайну следов людей выслеживающих хищников.
Дикие звери в испуге скрывались в дремучих убежищах под кедрами в щелях камней.
В дебрях обнаружив нетронутую медвежью берлогу, охотник запаливал огонь костра.
На землю укладывал в ворох свою старую одежонку и мастерил из тряпья страшилище.
Чувствуя запах дыма, медведь просыпался, вылезая на воздух надежду на жизнь терял.
Охотник стрелял, отбегал за стволы деревьев, зверь зловеще тряпье рвал, но не убегал.
Слезой инея стонала терпеливая тайга, взлетал и истошно кричал обезумевший ворон.
Чуя запах человека, раненый зверь заново бросался на груду одежды, в клочья терзал.
Вмиг прицелившись, охотник без осечки делал шаг навстречу разъярённому медведю.
С открытой душой, ожерелье мудрости закреплял оберегом из кривых когтей прадеда
«Медвежье игрище»
Призванный блюсти порядок честный медведь не причинял вреда окружающей тайге.
Ходовой хищник проверял устройство жизни в распадке, но был сражён стрелой огня.
Ворон желал помирить пять душ добытого зверя не заблудится в охотничьих видениях.
Мучаясь бессонницей, очищал снегом голову зверя и укладывал между когтистых лап.
С гостя снял шубу, устремил нос на неподвижную звезду, дымом чаги окуривал клыки.
Неведомая птица стрекотала для духа-прадеда, стараясь не обидеть хищного двойника.
Призванной отдышкой из берлоговой грозы неоплатную радугу направляла в будущее.
Давала совет жизненной силе скитаться по не гаснущим звёздам к счастью спокойствия.
Крылом изменяла небо, по когтям и клыкам птица гадала о предстоящей охоте-судьбе.
В свисте вспышки молнии вольная душа возрождалась в новорожденном медвежонке.
«Кружева метелицы»
Из кружева метелицы взлетая за качающийся кедр, попала совушка во внеземной мир.
Цепляясь за крону звёздной ниши, не раскрывая клюв, мыслями перекрикивала вьюгу.
Не пошла к звёздным родственникам, ночная хищница стала беззаботной странницей.
От забот и хлопот путешествовала через множество Вселенных в поисках впечатлений.
В Верхнем мире на крыльях мчалась в разы быстрее, чем от тоски убегала земная лень.
Воплощаясь в реальную жизнь, духам посвящала растущую Луну и рассветное Солнце.
Вспоминая, что будет в безвременье, когтями разделила жизнь на прошлое и будущее.
Из вечно настоящего мига взлетела стезёй бесконечности в вечно вращающееся время.
Ощутив стужу чужого неба, мечтами связала нарождающуюся жизнь с скальной горой.
Возвращаясь в колыбель-гнездо, вечно обновлялась восходящим поколением птенцов.
«Породнённый зверь»
Волчья стая считала абсолютно законным испытывать новорождённого детёныша.
Одарённая царапинами от клыков и когтей, кормящая душа оберегала от несчастий.
Слабый волчонок старался походить на рычащих хищников внешним уподоблением.
Не охотился на телёнка во сне, давал животному возможность вырасти и разводиться.
Свирепый дух младшего брата охранял дитя изюбрёнка, приносил нежданную удачу.
Чутьё предупреждало об опасности свирепого зверя, мерцающего в спокойной душе.
Оскаленной судьбой в суровом колебании терзаний острые резцы не ведали пощады.
Разгрызая клыками пелену страха, в подлунном скитании пересекал охотничью тропу.
Изменения блеска новых звёзд отражало нещадность и жалость породнённого зверя.
Перед нападением насквозь прощупывающего взрослого изюбра хищным взглядом.
«Чёрный ястреб»
В неторопливом полёте чёрный ястреб освежающим ветром кромсал в клочья облака.
Потрясая лезвиями грозных когтей, над заснеженной вершиной высматривал добычу.
Солнечные лучи отражали сомнения в прищуренных глазах, наполняя сердце страстью.
Вдыхая штормовую хлябь, оперением стремительно пронзал насквозь бесконечность.
Меж просветами теней, внутрь впускал заревой луч, ощущая ухабистую безупречность.
Озарённая восходами хищная птица, зорко и свирепо рыскала близь живой погибели.
Моросила солнечная крошка, крючковатым клювом щелкал, ощипывал с гнезда снег.
Льдом глазниц, отразив душу, плоть и путь доверчивой пищи, резкой искрой крушил.
Разорвав застывший от страха прах, ненароком развеял сожаление в таящих сумерках.
К силе солнца величаво взлетая, угрожающим клювом не опасался во тьму оглянуться.
«Провидение Неба»
Наивно дух стихий наудачу вращал землю в нравственную истину возвышенного неба.
По недосмотру, чувства снизу восходили наверх, разумность вверху ниспадала наземь.
Рождались, развивались, старели звери, росла, расцветала, зрела, дряхла горная тайга.
Оскудевал плодоносный кедрач, от стяжательства сокрушался на судьбу брусничник.
Чуя уныние из истока мироздания падал огонь в воздух и воду, на суше выжигал ягель.
Из грозовых туч лился потоп, разливаясь по таёжным выгарям, смывал золу в щебень.
Не паслись олени, не добывался пушной зверь, сохатый не кормился для строганины.
Над верхушкой молнии Луна и Солнце перестали сменять день на вечер, ночь на утро.
Пройдя чрез роды в огненной воде, прорастали семена, слегка дыша, оживилась тайга.
На острие скалистой вершины возродилась жизненная силища в первозданной чистоте.
«Оживающий бубен»
Верный друг обечайка выгибалась развесистыми рогами над открытым огнем очага.
Натянутая на древо обруча оленья шкура оживала бубном в пространстве и времени.
Грезила гора окаймленная мглой, звездами, солнцем, луной и перелетными птицами.
Щель между куполом неба и краем земли, стремилась в неустанную погоню за светом.
Звёздный бисер семи небесных рядов украшал отсвет Луны и лучистый отблеск Солнца.
Ремешками зари и железными подвесками комет закрывал глотку в подземные миры.
Касание оленьего рога, обернулось в луч-рукоять, словно мыслями быстрокрылых птиц.
Родовой пернатый дух-помощник связал воедино звёздный мир с брусничной тайгой.
Из бездны вселенной по зову предков души в виде снежного пуха нисходили на землю.
Заветными чувствами, целительным духом вселялись в алчущих птиц, зверей и людей
«Дочь огненного грома»
Женщина-зверь в медвежьей шкуре и шапке из птичьей кожи с железными крыльями.
Дочь Хозяина Неба небожитель Олениха-медведица по вьюге кружилась не замерзая.
С Великих небес, через отверстие меж звёзд вошла в многомерные ярусы мироздания.
Светом солнечного луча обрела разум, память, зрение, смысл, вызывая в душе радость.
Ходила быстрее мысли, излечивала от недугов, оживляла гром, внушала трепет огнем.
От прозрения пережитых дней открывались ей тайны мира и пророческая нить счастья.
Шла охотиться вверх по течению Обжигающей реки, возвращалась с добытым зверем.
На обратном пути тайгу измеряла медными котлами с кипячёным на огне костра чаем.
Не сгорела в алчном пламени молнии, не озябла в не щадившем холоде лютого страха.
Взглянув звёздам в очи осознала, души зверья обречены наугад, блуждать в потёмках.
«Небесная искра»
Среди гор звёзд и земли к искре небесного огня не поведет оленей изгибистая тропа.
Падающая звезда любви найдёт путь сама и с небесным стадом покочует среди звёзд.
Неведомая искра надежды затеплится в сердце, осветит путь жизни в небесной тверди.
В озарении предрассветного света лучевым теплом отогреет подзвездную даль и ширь.
Духом огня возгорится небесная радость, повзрослеет душой - прияв дар новой жизни.
Пастушка небесная, зажжённая в туманной мгле пылкостью засветит мерцание зенита.
Загодя рождённый оленёнок превратится в рассвет - освобождаясь из когтистой тьмы.
Пылающие Солнце и Луна взойдут и спустятся воздействовать на земную жажду жить.
Трепетным маревом вознесётся чувство неземной любви, в заревых лучах разгораясь.
Чудный свет искры не потухнет с ледяной росой - пепел рассыпая в нетленных буднях.
Читать авторские книги
