old - Читаю я
Любимые стихи
Из сборника "То были времена чудес" (православная поэзия)
***
***
Воскрешение Лазаря
О, Царь и Бог мой! Слово силы Во время оно Ты сказал, - И сокрушен был плен могилы, И Лазарь ожил и восстал. Молю, да слово силы грянет, Да скажешь "встань!" душе моей, - И мертвая из гроба встанет, И выйдет в свет Твоих лучей. И оживет, и величавый Ее хвалы раздастся глас Тебе - сиянью Отчей славы, Тебе - умершему за нас!
***
Алексей Хомяков
«Широка, необозрима...»
Широка, необозрима, Чудной радости полна, Из ворот Ерусалима Шла народная волна. Галилейская дорога Оглашалась торжеством: "Ты идешь во имя бога, Ты идешь в свой царский дом. Честь тебе, наш царь смиренный, Честь тебе, Давыдов сын!" Так, внезапно вдохновенный, Пел народ; но там один, Недвижим в толпе подвижной, Школ воспитанник седой, Гордый мудростию книжной, Говорил с насмешкой злой: "Это ль царь ваш? слабый, бледный, Рыбаками окружен? Для чего он в ризе бедной? И зачем не мчится он, Силу божью обличая, Весь одеян черной мглой, Пламенея и сверкая, Над трепещущей землёй?" И века пошли чредою, И Давыдов сын с тех пор, Тайно правя их судьбою, Усмиряя буйный спор, Налагая на волненье Цепь любовной тишины, Мир живет, как дуновенье Наступающей весны. И в трудах борьбы великой Им согретые сердца Узнают шаги владыки, Слышат сладкий зов отца. Но в своем неверьи твердый, Неисцельно ослеплен, Все, как прежде, книжник гордый Говорит: "Да где же он? И зачем в борьбе смятенной Исторического дня Он проходит так смиренно, Так незримо для меня, А нейдет как буря злая, Весь одеян черной мглой, Пламенея и сверкая Над трепещущей землей?" (1858)
***
Ночь тиха. По тверди зыбкой...
Ночь тиха. По тверди зыбкой
Звезды южные дрожат.
Очи Матери с улыбкой
В ясли тихие глядят.
Ни ушей, ни взоров лишних,
Вот пропели петухи —
И за Ангелами в вышних
Славят Бога пастухи.
Ясли тихо светят взору,
Озарен Марии лик.
Звездный хор к иному хору
Слухом трепетным приник.
И над Ним горит высоко
Та звезда далеких стран:
С ней несут цари востока
Злато, смирну и ливан.
***
Юдифь (1855)
[Посвящается Софье Григорьевне Мей] 1 Недавно, ночью, ассирийской стражей К шатру вождя была приведена Из Ветилуи беглая жена... Еврейский город, перед силой вражей, На смелый бой и тысячу смертей Готовяся в отчаянье упорном, Как старый лев, залег в ущелье горном И выжидал непрошеных гостей; Но обманулся он: враги не подходили, А голодом его и жаждою томили. И вот уж тридцать и четыре дня Народ выносит ужасы осады — И нет ему спасенья и пощады... Вотще воззвал он к господу, стеня; Вотще в нем вера праотцев воскресла; Вотще принес он на алтарь свой дар, И пеплом пересыпал свой кидар, И вретищем перепоясал чресла, И умертвил постом и покаяньем плоть: Во гневе отвратил лицо свое господь. От Дофаима вплоть до Экревила, От Ветилуи и нагорных мест, По всей долине Хусской и окрест Ассуров рать лицо земли покрыла. И конники, и пешие бойцы, И в ополченье бранном колесницы, И на слонах подвижные стрельницы, И челядь, и плясуньи, и ловцы, И евнухи, и вся языческая скверна — Всё станом стало вкруг намета Олоферна. Он вождь вождей... Ему самим царем, Властителем стовратой Ниневии, Повелено — согнуть народам выи Под тягостный, но общий всем ярем; Повелено — потщиться, в страхе многом, И истребить нещадно всякий род, Что в слепоте своей не признает Царя земли — единым, сильным богом... И на челе тьмы тем стал Олоферн тогда,— И царства рушились, и гибли города. И перед ним во прах главы склоняли Недавние кичливые враги И всепобедный след его ноги С подобострастным трепетом лобзали... И далее, успехом возгоржен, Он шел, без боя страны покоряя... Вдруг перед ним утесов цепь сплошная, И нет пути... Остановился он: Ничтожный городок залег в ущелье горном И преграждает путь в отчаяньи упорном... 2 Сатрап почил на пурпуре одра, Под сению завесы златотканой, В каменья многоценные убранной, Когда, со стражей, у его шатра Явилася еврейка... Разгласилось По всем шатрам пришествие жены, И собрались Ассуровы сыны, И всё их ополчение столпилось Вокруг пришелицы, и удивлялись все Евреям и ее неслыханной красе. И посреди невольников безгласных Вошла Юдифь в предсение шатра... Сатрап восстал от пышного одра И, в сонмище вельмож подобострастных, В предшествии серебряных лампад, Предстал перед еврейскою женою... Смутилася Юдифь перед толпою, И трепетом был дух ее объят, И пала в прах она, исполненная страха, И подняли ее невольники от праха. И Олоферн Юдифи: «Не страшись! Не сделано обиды Олоферном Тому, кто был царю слугою верным. И твой народ передо мной смирись И не противься в гордости — с победой В его горах не появился б я И на него не поднял бы копья... Не бойся же и правду нам поведай: Зачем ты от своих передалася нам?» И молвила Юдифь в ответ его речам: «Владыка мой! прийми слова рабыни, И лжи тебе она не возвестит: Она тебе, владыка, предстоит Пророчицей господней благостыни. Всем ведомо, что в царстве ты один И в разуме и в деле бранном чуден, И благ душой, и мудро-правосуден... Послушай же, владыка-господин! Мой род несокрушим — крепки его основы,— Пока угоден он пред оком Иеговы. Но на пути нечестия и зла Израиль стал — и погибает ныне... И повелел господь твоей рабыне Творить с тобой великие дела: Я поведу тебя к победам новым — И вся земля падет к твоим стопам». И Олоферн сказал своим слугам: «Еврейка нам угодна вещим словом». И все сказали: «Нет жены, подобной ей, Ни в красоте лица, ни в разуме речей». И Олоферн: «Спасла себе ты душу, От племени строптивого прийдя В победный стан ассурского вождя. Я говорю, и слова не нарушу, Пока я жив и власть моя жива! Ты в этот день прославилась пред нами И красотой, и мудрыми речами,— И если бог внушил тебе слова, Войдешь в чертог царя ты в ликованьи многом, И будет твой господь моим единым богом». 3 Три дня Юдифь меж вражеских шатров Свила гнездо голубкой непорочной, И третью ночь уходит в час урочный Молиться в сень пустынную дубров. Но занялась четвертая денница... Сатрап рабам вечерний пир дает... К еврейке евнух крадется в намет: «Не поленись, моя отроковица, Прославиться красой перед вождем вождей И быть с ним как одна из наших дочерей». И говорит ему еврейка: «Кто я, Чтоб отказать владыке моему? .. Иди и возвести слова мои ему». ...И вышел от нее ликующий Вагоя... Вечерний пир кипит уже в шатре: Торопят вина общее веселье... В запястиях, в перловом ожерелье, На постланном рабынею ковре, Вошедши, возлегла Юдифь перед гостями, Сверкая яхонтом подвесок и очами. И пил сатрап, так много пил сатрап, Как не пивал ни разу от рожденья.— И в нем в ту ночь дошла до исступленья К Юдифи страсть,— и духом он ослаб... Позднело... Гости вышли всей толпою; Вагоя сам замкнул шатер отвне — И пребыли тогда наедине Ассурский вождь с еврейскою женою,— Он — на пурпурный одр поверженный вином, Она — пылавшая и гневом и стыдом... Спит Олоферн... Полуденною кровью Горят его ланиты и уста. И всё в нем — мощь, желанье, красота... И подошла еврейка к изголовью — Меч Олоферна со столпа сняла, Одним коленом оперлась на ложе И, прошептав: «Спаси народ твой, боже!» — В горсть волосы сатрапа собрала И два раза потом всей силою своею Ударила мечом во вражескую шею - И голову от тела отняла, И, оторвав завесу золотую, Ей облекла добычу роковую, Шатер стопой неслышною прошла, Прокралася к внимательной рабыне И миновала усыпленный стан... 4 Бежит ассур, испугом обуян, С зари бежит, рассыпавшись в пустыне, Затем что свесили с зарею со стены Главу его вождя Израиля сыны. От Дофаима вплоть до Экревила, От Ветилуи и нагорных мест, По всей долине Хусской и окрест Бежит ассура дрогнувшая сила. И вражий стан расхищен и сожжен; Возмещены сторицею евреи, И к господу воззвали иереи,— И, посреди хвалебных ликов жен, Воскликнула Юдифь в опустошенном стане: «Хвалите господа в кимвале и тимпане! Пришел ассур от севера — и тьмы Его стрельцов лицо земли покрыли, И водные истоки заградили, И конница покрыла все холмы. Хвалился он пожечь мою обитель, И юношей мечами умертвить, И помостом младенцев положить, И дев пленить... Но бог и вседержитель — Непреборимый бог и мира и войны — Во прах низверг врага десницею жены! Не силою земного исполина Враг сокрушен и гибнет до конца — Его красой победною лица Сразила дочь младая Мерарина, Затем что ризы вдовии сняла И умастилась благовонным маслом, И увенчала волосы увяслом, И взор вождя соблазном привлекла: Моя сандалия ему прельстила око — И выю вражию прошел мой меч глубоко. Велик наш бог! Воспойте песнь ему! Погибнул враг от божья ополченья, И мало жертв, и мало всесожженья, Достойного владыке моему! Он — судия и племенам и родам; И движутся, словам его внемля, И небеса, и воды, и земля... Велик наш бог! .. И горе тем народам, Которые на нас, кичася, восстают,— Зане их призовет господь на страшный суд!»
Лев Александрович Мей
***
Моление о чаше
И, прешед мало, паде на лице
своем, моляся и глаголя: отче мой,
аще возможно есть, да мимоидет
от мене чаша сия: обаче не яко же
аз хощу, но яко же ты.
День ясный тихо догорает;
Чист неба купол голубой;
Весь запад в золоте сияет
Над Иудейскою землёй.
Спокойно высясь над полями,
Закатом солнца освещён,
Стоит высокий Елеон
С благоуханными садами.
И, полный блеска, перед ним,
Народа шумом оживлённый,
Лежит святой Ерусалим,
Стеною твёрдой окружённый.
Вдали Гевал и Гаризим[1],
К востоку воды Иордана
С роскошной зеленью долин
Рисуются в волнах тумана,
И моря Мёртвого краса
Сквозь сон глядит на небеса[2].
А там, на западе, далёко,
Лазурных Средиземных волн
Разлив могучий ограждён
Песчаным берегом широко…[3]
Темнеет… всюду тишина…
Вот ночи вспыхнули светила, —
И ярко полная луна
Сад Гефсиманский озарила.
В траве, под ветвями олив,
Сыны божественного Слова,
Ерусалима шум забыв,
Спят три апостола Христовы.
Их сон спокоен и глубок;
Но тяжело спал мир суровый:
Веков наследственный порок
Его замкнул в свои оковы,
Проклятье праотца на нём
Пятном бесславия лежало
И с каждым веком новым злом
Его, как язва, поражало…
Но час свободы наступал —
И, чуждый общему позору,
Посланник Бога, в эту пору,
Судьбу всемирную решал.
За слово истины высокой
Голгофский крест предвидел он.
И, чувством скорби возмущён,
Отцу молился одиноко:
«Ты знаешь, Отче, скорбь мою
И видишь, как Твой Сын страдает, —
О, подкрепи меня, молю,
Моя душа изнемогает!
День казни близок: он придёт, —
На жертву отданный народу,
Твой Сын безропотно умрёт,
Умрёт за общую свободу…[4]
Проклятьем черни поражён,
Измученный и обнажённый,
Перед толпой поникнет Он
Своей главой окровавлённой.
И те, которым со креста
Пошлёт Он дар благословенья,
С улыбкой гордого презренья
Поднимут руки на Христа…
О, да минует чаша эта,
Мой Отче, Сына Твоего!
Мне горько видеть злобу света
За искупление его!
Но не Моя да будет воля,
Да будет так, как хочешь Ты!
Тобой назначенная доля
Есть дело вечной правоты.
И если Твоему народу
Позор Мой благо принесёт,
Пускай за общую свободу
Сын человеческий умрёт!»
Молитву кончив, скорби полный,
К ученикам он подошёл
И, увидав их сон спокойный,
Сказал им: «Встаньте, час пришёл!
Оставьте сон свой и молитесь,
Чтоб в искушенье вам не впасть,
Тогда вы в вере укрепитесь
И с верой встретите напасть».
Сказал — и тихо удалился
Туда, где прежде плакал он,
И, той же скорбью возмущён,
На землю пал он и молился:
«Ты, Отче, в мир Меня послал,
Но Сына мир Твой не приемлет:
Ему любовь Я возвещал —
Моим глаголам он не внемлет;
Я был врачом его больным,
Я за врагов моих молился —
И надо Мной Ерусалим,
Как над обманщиком, глумился!
Народу мир я завещал —
Народ судом Мне угрожает,
Я в мире мёртвых воскрешал —
И мир Мне крест приготовляет!..
О, если можно, от Меня
Да мимо идет чаша эта!
Ты Бог любви, Начало света,
И всё возможно для Тебя!
Но если кровь нужна святая,
Чтоб землю с небом примирить, —
Твой вечный суд благословляя,
На крест готов Я восходить!»
И взор в тоске невыразимой
С небес на землю он низвёл,
И снова, скорбию томимый,
К ученикам он подошёл.
Но их смежавшиеся очи
Невольный сон отягощал;
Великой тайны этой ночи
Их бедный ум не постигал.
И стал Он молча, полный муки,
Чело высокое склонил
И на груди святые руки
В изнеможении сложил.
Что думал Он в минуты эти,
Как Человек и Божий Сын,
Подъявший грех тысячелетий, —
То знал Отец Его один.
Но ни одна душа людская
Не испытала никогда
Той боли тягостной, какая
В Его груди была тогда,
И люди, верно б, не поняли,
Весь грешный мир наш не постиг
Тех слёз, которые сияли
В очах Спасителя в тот миг.
И вот опять Он удалился
Под сень смоковниц и олив,
И там, колени преклонив,
Опять Он плакал и молился:
«О Боже Мой! Мне тяжело!
Мой ум, колебляся, темнеет;
Всё человеческое зло
На Мне едином тяготеет.
Позор людской, позор веков, —
Всё на себя Я принимаю,
Но Сам под тяжестью оков,
Как человек, изнемогаю…
О, не оставь Меня в борьбе
С Моею плотию земною, —
И всё угодное Тебе
Тогда да будет надо Мною!
Молюсь: да снидет на Меня
Святая сила укрепленья!
Да совершу с любовью Я
Великий подвиг примиренья!»
И руки к небу Он подъял,
И весь в молитву превратился;
Огонь лицо Его сжигал,
Кровавый пот по нём струился.
И вдруг с безоблачных небес,
Лучами света окружённый,
Явился в сад уединённый
Глашатай Божиих чудес[5].
Был чуден взор его прекрасный
И безмятежно и светло
Одушевлённое чело,
И лик сиял, как полдень ясный;
И близ Спасителя он стал
И речью, свыше вдохновенной,
Освободителя вселенной
На славный подвиг укреплял;
И сам подобный лёгкой тени,
Но полный благодатных сил,
Свои воздушные колени
С молитвой пламенной склонил.
Вокруг молчало всё глубоко;
Была на небе тишина, —
Лишь в царстве мрака одиноко
Страдал бесплодно сатана.
Он знал, что в мире колебался
Его владычества кумир
И что бесславно падший мир
К свободе новой приближался.
Виновник зла, он понимал,
Кто был Мессия воплощенный[6],
О чём Отца Он умолял,
И, страшной мукой подавленный,
Дух гордый молча изнывал,
Бессильной злобой сокрушенный…
Спокойно в выси голубой
Светил блистали мириады,
И полон сладостной прохлады
Был чистый воздух. Над землёй,
Поднявшись тихо, небожитель
Летел к надзвёздным высотам, —
Меж тем всемирный Искупитель
Опять пришёл к ученикам.
И в это чудное мгновенье
Как был Он истинно велик,
Каким огнём одушевленья
Горел Его прекрасный лик!
Как ярко отражали очи
Всю волю твёрдую Его,
Как радостно светила ночи
С высот глядели на Него!
Ученики, как прежде, спали,
И вновь Спаситель им сказал:
«Вставайте, близок день печали
И час предательства настал…»
И звук мечей остроконечных
Сад Гефсиманский пробудил,
И отблеск факелов зловещих
Лицо Иуды осветил.
7 января 1854
***
Владимир Соловьев "Имману-эль"
Во тьму веков та ночь уж отступила, Когда, устав от злобы и тревог, Земля в объятьях неба опочила
И в тишине родился С-нами-Бог.
И многое уж невозможно ныне:
Цари на небо больше не глядят,
И пастыри не слушают в пустыне,
Как ангелы про Бога говорят.
Но вечное, что в эту ночь открылось,
Несокрушимо временем оно,
И слово вновь в душе твоей родилось,
Рожденное под яслями давно.
Да! С нами Бог, — не там, в шатре лазурном,
Не за пределами бесчисленных миров,
Не в злом огне и не в дыханьи бурном,
И не в уснувшей памяти веков.
Он здесь, теперь — средь суеты случайной,
В потоке шумном жизненных тревог.
Владеешь ты всерадостною тайной:
Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог.
1892
***
Ольга Николаевна Чюмина
Три Ангела
Под дубом Мамврийским сидел Авраам,
И очи возвел он к далеким холмам,
И тут же очам не поверил своим:
Три ангела светлых стояли пред ним.
Блистали их лики красою лилей,
И снега одежды казались белей, -
И пал Авраам перед ними во прах,
И странников чудных, в смиренных речах,
Молил отдохнуть он в тени, у шатра,
Пока не спадет над долиной жара.
Он путникам ноги босые омыл
И сам за трапезой Господней служил.
Он выбрал им лучшего агнца из стад;
Душистые фиги, миндаль, виноград
И мед золотистый, густой, как смола,
И хлебы, которые Сарра пекла,
Поставил пред Ними в древесной тени.
Вкусив, вопросили у старца Они:
"Где Сарра - подруга твоя и жена?" -
Сказал он: "В шатре, за работой она".
И молвил из чудных Пришельцев Один:
"Чрез год у жены твоей родится сын!"
Услышала Сарра и слову тому
В душе рассмеялась, не веря ему.
"Возможно ль, чтоб это случилося вдруг?
Стара я, и в летах преклонных супруг".
Но Странник чудесный промолвил в ответ:
"Узнай, для Творца невозможного нет, -
Сказал Он, - и будет! Чрез год Я опять
увижу здесь Сарру - счастливую мать".
И, молвив, восстали Они и пошли,
И скрылися скоро в волнистой дали.
Чудесных Гостей проводил Авраам,
А Сарра стояла, не веря очам,
И долго вослед им, тревогой полна
И трепетом тайным, глядела жена,
Не в силах сомнений своих побороть.
Чрез год совершилось, как молвил Господь.
***
Муки Элеазара
В Израиле был муж благочестивый,
По имени Элеазар. Богам
Он не служил, и жертвоприношений
Не только им не приносил он сам,
Но для того, чтоб избежать мучений,
Не согласился даже сделать вид,
Что жертвенное мясо он вкушает,
И молвил он: "Вероотступным - стыд:
Ужель затем достиг я лет преклонных,
Чтоб юношей в соблазн постыдно ввесть?
Не легче ли мучения земные,
Чем вечное проклятье, перенесть?
Пускай же я, не послужив обману,
Безропотно отдамся палачам,
И без пятна на совести предстану
Всевышнего всевидящим очам.
Пусть палачи неумолимо люты,
Но и на казнь ужасную влеком,
Я Господа в последние минуты
Коснеющим прославлю языком".
***
Адамово ребро.
На ветхій пергаментъ красивой и нѣжной рукой указуя
Мудрому равви—сѣдому и блѣдному старцу,
Со смѣхомъ задорнымъ промолвила патриціанка:
— „Какъ поступилъ бы Зевесъ-громовержецъ — не знаю,
Но, равви,—вѣдь это не въ честь и хвалу Саваоѳу:
Богу, Зиждителю міра, Владыкѣ вселенной,
Какъ татю ночному, похитить у смертнаго часть его тѣла,
Имъ-же, Владыкой, изъ праха рожденную, плоть, и къ тому же—
У спящаго, равви, у спящаго!"... Съ кроткой и свѣтлой улыбкой
Равви взглянулъ на прекрасную дочь всепобѣднаго Рима.
— „Однажды,— сказалъ онъ,— подъ кровъ мой убогій порою полночной
Хищникъ проникъ и похитилъ мой старый, желѣзный свѣтильникъ,
А вмѣсто него мнѣ оставилъ — злодѣй — золотую лампаду
Тонкой работы"... — „Но... равви!"... — „Тончайшей работы
Со множествомъ крупныхъ, блестящихъ алмазовъ"... —0, равви!
Равви! — воскликнула римлянка: — хищникъ—сказалъ ты? Какой же...
Какой же онъ хищникъ?.. Взамѣну лампадки желѣзной"...
И не окончила. Мигомъ горячей, стыдливою краской
Зардѣлось цвѣтущее личико римлянки юной...
И, улыбаясь и взглядомъ веселымъ и яснымъ любуясь
Румянцемъ смущенья на свѣтлыхъ чертахъ красоты покоренной,
Равви склонился главою своей бѣлокудрой,
Съ любовью цѣлуя священныя строки завѣтнаго свитка...
Семен Григорьевич Фруг
***
Федор Сологуб
Красота Иосифа
Залиха лежала, стеная, на пышной постели,
Пред нею супруги вельмож, египтянки, сидели.
«Залиха, скажи нам, какой ты болезнью страдаешь?
Печально ты смотришь, горишь ты, — как свечка, ты таешь».
«Подруги, я стражду, больная мятежною страстью,
Желание жгучее пало на сердце напастью».
«Тебя погружает богатство в поток наслаждений, —
Тебе ли знакомы несытые вздохи стремлений!»
«О, если б имела, подруги, я все, что б хотела!
О, если бы воля моя не знавала предела!»
«Но что невозможно, о том бесполезны и грезы
Безумны желанья, безумны горючие слезы!»
«Для вас, о подруги, мои непонятны мученья,
Но вам покажу я предмет моего вожделенья,
Вы сами желанья почуете лютое жало».
Залиха за чем-то рабыню тихонько послала,
И снова к подругам: «Покушайте, вот апельсины.
Ах, если бы в сладком забвение было кручины!»
Едва к апельсинам коснулись ножи золотые,
У входа зазыблились быстро завесы цветные.
Тяжёлые складки рукою проворной отбросив,
Вошёл и склонился смиренно красавец Иосиф,
И по полу твердо ступая босыми ногами,
Приблизился к гостьям, — и долу поник он очами.
Горячая кровь на ланитах его пламенела,
Смуглело загаром прекрасное, стройное тело.
И вскрикнули жены, с Иосифа глаз не спускают,
Как руки ножами порезали, сами не знают.
Плоды окровавлены, — гостьям как будто не больно.
И рада Залиха, — на них улыбнулась невольно.
«Вы полны восторгом, едва вы его увидали, —
Судите же сами, какие терплю я печали!
Он — раб мой! Его каждый день, как рабыня, прошу я,
Никак не могу допроситься его поцелуя!»
«Теперь, о подруга, твои нам понятны мученья,
Мы видели сами предмет твоего вожделенья!»
<15 марта 1892 года> *
***
Зинаида Гиппиус
ЛЮБОВЬ
В моей душе нет места для страданья: Моя душа - любовь. Она разрушила свои желанья, Чтоб воскресить их вновь. В начале было Слово. Ждите Слова. Откроется оно. Что совершалось - да свершится снова, И вы, и Он - одно. Последний свет равно на всех прольется, По знаку одному. Идите все, кто плачет и смеется, Идите все - к Нему. К Нему придем в земном освобожденьи, И будут чудеса. И будет все в одном соединеньи - Земля и небеса.
1900
***
РОЖДЕНИЕ Беги, беги, пещерная вода, Как пенье звонкая, как пламя чистая. Гори, гори, небесная звезда, Многоконечная, многолучистая. Дыши, дыши, прильни к Нему нежней, Святая, радостная, ночь безлунная... В тебе рожденного онежь, угрей, Солома легкая, золоторунная... Несите вести, звездные мечи, Туда, туда, где шевелится мга, Где кровью черной облиты снега, Несите вести, острые лучи, На край земли, на самый край, туда - Что родилась Свобода трехвенечная И что горит восходная Звезда, Многоочитая, многоконечная... 24 декабря 1920, Париж
***
ХРИСТУ Мы не жили - и умираем Среди тьмы. Ты вернешься... Но как узнаем Тебя - мы? Все дрожим и себя стыдимся, Тяжел мрак. Мы молчаний Твоих боимся... О, дай знак! Если нет на земле надежды - То все прах. Дай коснуться Твоей одежды, Забыть страх. Ты во дни, когда был меж нами, Сказал Сам: "Не оставлю вас сиротами, Приду к вам". Нет Тебя. Душа не готова, Не бил час. Но мы верим - Ты будешь снова Среди нас. 1901
***
БЕЛАЯ ОДЕЖДА Побеждающему Я дам белые одежды. Апокалипсис Он испытует - отдалением, Я принимаю испытание. Я принимаю со смирением, Его любовь - Его молчание. И чем мольба моя безгласнее - Тем неотступней, непрерывнее, И ожидание - прекраснее, Союз грядущий - неразрывнее. Времен и сроков я не ведаю, В Его руке Его создание... Но победить - Его победою - Хочу последнее страдание. И отдаю я душу смелую Мое страданье Сотворившему. Сказал Господь: "Одежду белую Я посылаю - победившему". 1902
***
Иван Бунин
ГРОБНИЦА РАХИЛИ «И умерла, и схоронил Иаков Ее в пути...» И на гробнице нет Ни имени, ни надписей, ни знаков. Ночной порой в ней светит слабый свет, И купол гроба, выбеленный мелом, Таинственною бледностью одет, Я приближаюсь в сумраке несмело И с трепетом целую мел и пыль На этом камне выпуклом и белом... Сладчайшее из слов земных! Рахиль! 1907
***
Брюсов
Прошел печально день субботний,
Сияет небо новым днем,
И в душах всех бесповоротней
Разуверение во всем!
Он говорил: «Как свет зарницы,
Приду, и воззову на суд…»
И вот лежит во тьме гробницы,
И стражи тело берегут.
Но женщин души не устанут,
Как горный ключ, струить любовь:
«Он обманул… иль был обманут…
Но Он страдал и пролил кровь!»
Несут ко гробу ароматы,
Но пустотой зияет он…
И тут же веет слух крылатый,
Что труп врагами унесен.
Тогда, всем горестям услада,
К Марии сходит сам Христос,
Но в нем ей мнится сторож сада, —
Она к нему: «Не ты ль унес…»
И, слыша речи роковые
Не могшей победить искус,
«Noli me tangere, Maria!» —
Ей отвечает Иисус.
Март 1906
***
Николай Гумилев
Христос
Он идет путем жемчужным По садам береговым. Люди заняты ненужным, Люди заняты земным. "Здравствуй, пастырь! Рыбарь, здравствуй! Вас зову Я навсегда, Чтоб блюсти иную паству И иные невода. Лучше ль рыбы или овцы Человеческой души? Вы, небесные торговцы, Не считайте барыши. Ведь не домик в Галилее Вам награда за труды, - Светлый рай, что розовее Самой розовой звезды. Солнце близится к притину, Слышно веянье конца, Но отрадно будет сыну В доме нежного Отца". Не томит, не мучит выбор, Что пленительней чудес?! И идут пастух и рыбарь За Искателем небес. ***
***
Семен Григорьевич Фруг
Суд Соломона
На заре тех дней счастливых,
Что настали для Сиона -
Дней могущества и славы -
С воцареньем Соломона,
В зале царского чертога
Две жены на суд предстали.
В этот час в блестящем зале
Пир веселый шел. Сверкали
Меж колоннами лампады;
Дым курильниц благовонных
Над гирляндами клубился;
Хор гремел. В стопах граненных,
В дорогих сосудах вина
Золотистые сверкали.
Вкруг царя на пышных ложах
Гости мирно возлежали.
И властитель с лаской кроткой,
Пир прервав и вставши с трона,
Молвил женам: "Я внимаю, -
Что вам, дочери Сиона?"
"О, могучий повелитель! -
Так одна из жен сказала, -
Мать несчастного с мольбою
Пред лицом твоим предстала.
С этой женщиной жестокой
Под одним мы кровом жили,
И в одну неделю обе
Первенцев своих родили.
Сын ее скончался вскоре,
И, тайком к моей постели
Ночью позднею подкравшись,
Моего из колыбели
Унесла она, оставив
Жалкий труп, немой и бледный...
О, великий царь мой! Сжалься,
Сжалься над рабыней бедной!.."
"Нет! - воскликнула другая
Вслед за нею, с громким стоном
И обильными слезами
Повергаясь перед троном, -
Нет, великий царь, неправда!
Это сын ее скончался..."
Царь стоял, пытливым взором
В лица женщин он впивался...
"Принесите меч", - он молвил.
Меч приносят. "Рассеките
Пополам дитя живое
И меж ними разделите..."
Но едва успел промолвить
Царь жестокое решенье,
Страшный, дикий вопль раздался,
Крик безумного мученья
Огласил чертог блестящий...
"Нет, могучий царь, не надо!
Не губи ребенка... Лучше
Ей отдать его я рада,
Лишь бы жил он, мой малютка!" -
Так одна из жен молила.
"Возвратите ж ей живого, -
Молвил царь. - Святая сила
Правды вечной да послужит
Мне опорою для трона..."
Крик восторга был ответом
Этой речи Соломона.
***
Валерий Яковлевич Брюсов
Библия (отрывки)
Библия
О, Книга книг! Кто не изведал,
В своей изменчивой судьбе,
Как ты целишь того, кто предал
Свой утомленный дух — тебе!
Не меркнут образы святые,
Однажды вызваны тобой:
Пред Евой - искушенье змия,
С голубкой возвращенной - Ной!
Все, в страшный час, в горах, застыли
Отец и сын, костер сложив;
Жив облик женственной Рахили,
Израиль-богоборец - жив!
И кто, житейское отбросив,
Не плакал, в детстве, прочитав,
Как братьев обнимал Иосиф
На высоте честей и слав!
Кто проникал, не пламенея,
Веков таинственную даль,
Познав сиянье Моисея,
С горы несущего скрижаль!
1918 г.