Автор: Владимир Градов

«Стихи – не форма речи. Это форма молчания».

С. А. Степанов

I. Вхождение в тишину

В поэзии Сергея Степанова нет стремления быть услышанным. Есть – необходимость быть высказанным. Эта разница кажется тонкой, почти незаметной – но именно она определяет его художественную природу. Он пишет не потому, что хочет, чтобы ему аплодировали, а потому что не писать – невозможно.

Я впервые прочитал его стихи в поздний вечер. Простая подборка на авторском сайте. И неожиданно обнаружил, что не могу читать быстро. Как будто кто-то взял меня за плечо и попросил: возьми паузу, помолчи внутри.

Так и началось моё молчаливое слушание его поэзии. Не внешнее чтение, а внутреннее присутствие.

II. Поэзия как способ не исчезнуть

В поэтических книгах Степанова – «Азият», «Ха́ос и хао́с», «Свет тьмы», «Чары речи», «Постлюбовь» и многих других – нет очевидных сюжетов. В них – состояния. Речевые поля. Небольшие вспышки интуиций, за которыми скрывается куда более широкий пласт чувств, мыслей, утрат.

В «Азияте» он странствует по пространствам внутренним, хотя использует внешний антураж и пейзаж как контур. В «Свете тьмы» происходит почти библейский диалог с тьмой, как формой света. В «Чарах речи» – язык становится почти телесным существом, одушевлённым, непокорным и прекрасным.

Но, быть может, самое человеческое его произведение – «Постлюбовь». Книга, в которой любовь не романтизирована, а прожита. Пронесена сквозь потерю и осталась – не как чувство, а как след в дыхании.

III. Лирика эха

Есть поэты «начала»: у них всё происходит здесь и сейчас – чувство, порыв, столкновение. А есть поэты «после».

Степанов – из вторых. Его поэзия начинается после того, как произошло. После признания. После прощания. После смысла. И именно это придаёт ей особую плотность.

Читая «Постлюбовь», я чувствую не страсть, а след от прикосновения. Не голос, а его эхо. Не событие, а то, что остаётся, когда событие растворилось.

Это – редкое состояние. Когда любовь не как буря, а как память. Когда чувства не объясняются – а несутся в себе, как тёплый пепел несёт след ушедшего огня.

IV. Хаос, который говорит

В книге «Ха́ос и хао́с» – другое напряжение. Здесь язык теряет свои берега. Слово уже не знает, зачем оно сказано, но всё равно звучит. Это зона распада, где поэт не спасает форму – он позволяет ей распасться.

Иногда стихотворения в этой книге напоминают клочья мысли. Но именно в этой разорванности, в отсутствии «стройности» – подлинность. Слова сопротивляются, рвутся, дрожат. И ты веришь: перед тобой не текст, а сознание в состоянии кризиса. И оно – честнее любой выверенной композиции.

Степанов умеет не только молчать. Он умеет не уметь говорить. И это не слабость. Это достоинство человека, который позволяет хаосу звучать – не чтобы его победить, а чтобы его услышать.

V. Музыка слова

Особое место в его творчестве занимает сборник «Чары речи». Это – поэзия для слуха. Язык здесь не просто носитель смысла, он – субъект, он – дыхание.

Стихи в этой книге воспринимаются как музыкальные партитуры. Не просто рифма, не просто ритм – а внутренняя звуковая ткань. Слова как будто вибрируют внутри. Это те редкие случаи, когда ты читаешь не глазами – а телом.

В мире, где поэтическая форма часто становится лишь формальным атрибутом, Степанов восстанавливает язык как ритуал. Он не декларирует, не поучает. Он произносит – как древний жрец произносит заклинание: точно, бережно, с уважением к звучанию.

VI. Пространство без ответа

Что объединяет эти книги?

Наверное, вот что: в них нет желания объяснить. Есть – потребность выразить. Или даже – быть.

Это поэзия не ответа, а паузы. Она не предлагает решений, она создаёт пространство, где читатель сам начинает слышать себя.

Лирический герой у Степанова – не победитель, не исповедник, не судья. Он – свидетель. Он не спорит с миром, он его слушает. И поэтому – остаётся. Даже когда мир рушится, даже когда слово уже не спасает.

VII. О внутренней честности

Что делает Степанова поэтом, которому я доверяю? Его внутренняя честность. Он не скрывается за стилем, не уходит в игру. Он пишет так, как чувствует. И чувствует – так, как боятся чувствовать многие.

В его текстах нет авторской позы. Только голос. Иногда срывающийся. Иногда обнажённый до боли. Но – настоящий.

А в мире, где нас всё чаще окружают литературные фасады, такая честность – редкость.

VIII. И всё-таки: зачем всё это?

Мы живём во времена, когда слово обесценивается. Инфляция языка стала повседневностью. Всё сказано, всё прокомментировано, всё переведено в клише.

Поэзия в этом мире – не манифест. Она – сопротивление.

Стихи Сергея Степанова не развлекают. Они возвращают тишину. Возвращают молчание как пространство для подлинного слова.

И если мы ещё способны чувствовать – значит, поэзия работает.

IX. Послесловие

Я не литературный критик. Я – читатель. И, может быть, это даёт мне право сказать главное: поэзия Степанова стала для меня местом, куда можно вернуться, когда в мире становится слишком шумно.

Он не учит. Он не просит. Он – пишет.

И этого – достаточно.