VI
Озеро Тургояк было последним на нашем пути. Оно залегло в горах и по открытому берегу рассыпало свои домики большое село того же имени. Издали картина очень красивая, но вблизи она теряет свою прелесть, как почти все русские живописные местности,— избы вытянулись в грязную широкую улицу, и хоть бы один садик или кустик. Да и горы здесь смотрят очень сурово своими серовато-синими тонами, что показывает на высокое положение над уровнем моря. В Тургояке есть каменная церковь, мельница и, кажется, больше никаких достопримечательностей.
— А как у вас насчет земли? — спрашиваю я у хозяина, где мы остановились.
— Ряндуем у башкыр...
— В Селянкиной?
— У их у самых... Рупь с десятины. Ничего, земля добрая... Межевые наезжали, так вот што будет нам: отведут надел али на прежнем положении останемся.
— А озеро?
— А озеро сдаем в аренд одному купцу... Сто цалковых в год платит ренды, да только нашу рыбу трудно взять: озеро большое, а колдобистое. Коряжнику много, ну, неводом немного ухватишь, потому как настоящая рыба стоит по глубине...
Теперь необходимо сказать несколько слов о зауральских озерах, которые подразделяются на горные и степные — сначала поговорим о первых.
Прежде всего, глядя на карту Урала, вам бросается в глаза то обстоятельство, что озера исключительно расположены по восточному склону этого горного кряжа, причем получается громадная озерная цепь из сотен озер, редко лежащих отдельно, а в большинстве случаев соединенных между собой протоками. Это служит самым наглядным и неопровержимым доказательством того, что вся эта озерная местность служила когда-то дном Арало-Каспийского бассейна.
Приведем пример хотя той же Кыштымской заводской дачи: вся площадь равняется приблизительно 3000 квадратных верст, а из нее целая треть находится под озерами — их насчитывают здесь около 70, причем одно озеро Увильды, «краса зауральских озер», как говорит г. Сабанеев, из книги которого мы берем эти данные,— одно Увильды занимает площадь в 250 квадратных верст, озера каслинские имеют в окружности больше 90 верст, и т. д. С вершины горы Аракуль невооруженным глазом можно насчитать больше ста озер, начиная с сысертских увалов и кончая Таганаем. Между степными и горными озерами существует громадная разница: первые имеют округленную форму, иловатое дно и редко достигают глубины в какую-нибудь сажень; берега зарастают камышом и затягиваются пловучими лавдами; благодаря быстрому истреблению башкирских лесов, эти озера мелеют и, может быть, недалеко уже то время, когда они превратятся в болота и трясины. Вообще, степные озера по сравнению с горными кажутся мертвыми — эти последние имеют чрезвычайно развитую береговую линию, покрыты десятками островов (на Увильдах насчитывают больше 70 островов) и при глубине, достигающей 20 сажен, кипят жизнью совсем не в фигуральном значении этого слова. Самая картина растительности, приютившейся около этих озер, невольно поражает глаза своим разнообразием и новыми разновидностями. Мы уже говорили о вишневых зарослях, которыми около Каслей покрыто несколько квадратных верст, еще замечательнее растительность островов хоть на том же оз. Иртяше: здесь растут вязы, громадные ветлы, боярышник и карагачи — это уже гости из более теплых краев, и удивительнее всего то, что сейчас же на берегу их уже нет, а сплошь идут сосновые боры и березняки.
К этим отличительным чертам остается добавить еще то, что степные озера по большей части лежат изолированно, разрозненными водоемами, а горные соединены между собой протоками, образуя живую сеть постоянно обновляющейся воды. Бесчисленные горные речки служат для них главными питательными ветвями, а из горных истоков образуются уже настоящие реки, как Синара, Теча и Мияс. Прибавьте к этому еще то, что в большинстве горных озер вода совершенно прозрачная, как в Увильдах или Иткуле, так что видно на глубине нескольких сажен каждый камушек на дне. На Иткуле каменистый берег спускается в воду правильными широкими уступами, как ступени какого-то исчезнувшего колоссального храма; в других озерах встречается нечто подобное, но не в такой рельефной форме. Благодаря неиссякаемому источнику живой воды, сбегающей с гор, эти озера останутся вечно такими, какими мы их видим сейчас.
Можно представить себе, какое обилие всевозможной животной жизни накопляется около этой горной текучей воды. По горным падям, непроходимым болотам и лесным чащам привольно живут олени, дикие козы, волки и много всякой другой бегающей и прыгающей твари, а около воды и на воде уже целое царство болотной и водоплавающей птицы. Нужно видеть эти озера весной, когда вскрывается лед и начинается прилет пернатых гостей — буквально стон стоит, особенно по островам, где птица вьет себе гнезда. И гуси, и утки, и лебеди, и гагары, и чайки — всем есть место и обильный корм. Птица плодится на полной свободе, и озера пустеют только поздней осенью, когда улетают последние стаи.
Большинство озер раскинулось в почти необитаемой местности, охотников нет, и можно себе представить эту единственную в своем роде картину птичьего царства. Летом мало кто показывается на озерах даже за рыбой, потому что главная ловля происходит зимой, когда встанет лед.
Переходим теперь к самому главному, чем прославились наши зауральские горные озера, именно, к их баснословным и неисчерпаемым рыбным богатствам. Необыкновенно хорошая проточная вода, изрытое недоступными глубинами дно и обилие питательных веществ составляют главные условия для развития здешней рыбы. Здесь прежде всего следует упомянуть о маленьком и ничтожном рачке мормыше (gammarus pulex), который служит главной пищей для рыбы; по наружному виду это желтенький паучок, ростом меньше обыкновенного таракана-прусака. В озерах он водится в таких количествах, что вся рыба почти исключительно питается им и растет в пять раз быстрее, чем в обыкновенных реках, как Кама или Волга. Есть целый ряд специально «кормовых озер», которые служат как бы естественными садками для «молоди», т. е. молодой рыбы. Пересаженный весной в такое озеро маленький чебак к осени увеличивается в пять раз, а через полтора года в шестнадцать раз — и все это благодаря исключительно мормышу. В результате получаются сказочные чудеса: ерш — фунтовик в здешних озерах не редкость, а попадается и 11/2 фунта; вылавливают окуней в 12 фунтов, и даже был случай, лет 30 тому назад, что поймали одного окуня в 30 фунтов; плотва, последняя из рыб, достигает веса в 5—6 фунтов. В озере Увильдах, лет пятнадцать тому назад, была поймана щука в 31/2 пуда. В некоторых озерах живет по преимуществу одна крупная рыба, как в Кызылташе, в других — ровняк. По мере увеличения в росте рыба переходит на более глубокие места, причем в выборе места, конечно, много зависит от породы: щука, окунь, чебак, карась, линь — всякий ищет свое.
Как много бывает в некоторых озерах рыбы, показывает тот факт, что во время «нереста» или в жаркие летние дни озеро, видимо, колышется от кишащей в нем рыбы — «рыба на себе воду носит», как говорят рыбаки; затем, как по сигналу, она целой тучей вспрыгивает на воздух и падает опять в воду с таким ужасным шумом, что издали его можно принять за раскат грома. Такое баснословное количество рыбы встречается только в низовьях Волги и Дона. Самой простой удочкой здесь науживают в день по 3 пуда, а бывали примеры, что даже 15 пудов (озеро Ташкуль); одной острогой набивают по 10 пудов за один прием. Когда рыба идет метать икру в горные речонки, ее ловят прямо подолами, рубахами и даже штанами... Рыбные тони кажутся невероятными: из оз. Каругуза арендатор Белиньков в одну тоню средним числом добывал около 1500 пудов рыбы, но это только средняя тоня, а бывают и бывали больше. К счастью для горных озер, из них нельзя зараз вычерпать всю рыбу, как в степных, где одна тоня достигает цифры в 5000 пудов — оз. Маян в былые времена.
Насколько действительно велики рыбные богатства, лучшим доказательством служит такой пример: озера Кыштымской дачи приносят больше дохода, чем самые заводы, считающиеся одними из лучших на Урале, хотя рыбопромышленность ведется самым хищническим образом, и о каких-нибудь приемах писцекультуры не бывало даже помину. Можно сказать с уверенностью, что каслинскими рыбопромышленниками сделано было решительно все, чтобы извести рыбу в озерах, но самые героические усилия оказались напрасными: рыба плодится с изумительной быстротой и вызывает для своего истребления новых гениальных предпринимателей.
Как-то производится эксплуатация этих несметных рыбных богатств, сбыт которых сейчас тут же под боком?..Ведь одни озера могли бы озолотить своих владельцев-башкир, а мы видим как раз наоборот, именно, что эта озерная область, за исключением двух-трех заводов и помещичьих имений, представляет настоящую пустыню... На даче кыштымских заводов эта пустыня объясняется очень просто: земля принадлежит заводовладельцам, а вода — башкирам, т. е. арендаторам озер. Обе стороны вечно враждуют между собой, так что если вы за башкир — это значит само собой «противность» заводовладельцам, и наоборот. Положение безвыходное, и поэтому-то, . проезжая из Каслей в Кыштым, по замечательно благодатной местности, где природа рассыпала свои дары с безумной щедростью, вы на расстоянии 30 верст едва встретите две-три самых жалких избушки, как и по дороге из Кыштыма к Соймановским промыслам, здесь можно только грабить тем или другим путем, но жить честным трудом «не у чего»... Вот вам странички из наших мудреных уральских порядков.
Мы уже сказали выше, что центр зауральских рыбопромышленников — это Касли, где создавались и создаются из ничего миллионные состояния: Наседкины, Трутневы, Злоказовы, Белиньковы и т. д. Весь секрет быстрой наживы заключается в том, что все зауральские озера принадлежат башкирам, а обманывать этих «сынов степей» не труднее того, как ловить рыбу штанами и подолами. В самом деле, возьмите хоть те же каслинские озера, самые ценные и надежные из всех. Они с начала настоящего столетия арендованы были фамилией каслинских купцов Наседкиных на таких условиях: до 1819 г. арендная плата была 1900 рублей ассигнациями, с 1819 по 1830 г.— 10 000 рублей серебром, с 1830 по 1840 г.— 23 000 рублей, с 1841 по 1852 г.—43 000 рублей и с 1863 по 1875 г.—64 000 рублей. До чего низка эта аренда, можно судить по тому, что озера в первые 3—4 года, окупают все затраты и аренду, а остальные 8 лет приносят владельцу уже чистый доход. То же самое повторяется и в других озерах. Башкиры-озеровладельцы только и существуют этой арендой, поэтому их очень искусно опутывают за несколько лет до истечения срока новыми задатками, спаивают водкой и вообще кабалят. Интереснее всего то, что эти же несчастные башкиры сами нанимаются потом к арендаторам ловить рыбу... Вообще, все дело поставлено «в лучшем виде», и кучка каслинских миллионеров держит в своем кулаке не только своя кыштымские озера, но и все остальные, какие рассыпаны по Екатеринбургскому, Шадринскому, Челябинскому и Троицкому уездам. Сколько вылавливается рыбы — никому неизвестно, хотя можно смело остановиться на миллионной цифре, судя по известным уже уловам. Так, например, один Иткуль дает ежегодный улов рыбы в 30000 пудов, а это озеро значительно меньше Иртяша, Маяна, Увильды.
Как свою добычу, так и условия аренды «рендатели» содержат в строжайшей тайне, хотя время от времени и выплывают самые вопиющие факты, вроде того, как Трутнев арендовал озеро Айдакуль за 25 рублей ассигнациями, а сам получал с него 25 000 рублей ассигнациями. Войти новому человеку в эту кучку специально башкирских паразитов труднее, чем поймать свою собственную тень—задавят капиталами хоть кого да, кроме того, еще застращают башкир. Конечно, вывертывались и такие случаи, что homo novus воссияет из ничего, но, на счастье, как и на милость, образца нет...
— Может быть, эти баснословно дешевые аренды и еще более баснословные уловы рыбы — дела давно минувших дней? — спрашивал я одного знакомого каслинца.
— А вот судите сами: три года назад один из Злоказовых арендовал на 12 лет озеро Маян за 1500 рублей и в эти три года уже добыл 43 тысячи пудов рыбы, т. е. около ста тысяч чистого дивиденда. Операция недурная, как видите...
Таким образом, все эти зауральские озера с их баснословными богатствами существуют исключительно только для того, чтобы набивать тугую «арендательскую» мошну, а владельцам этих озер и русскому населению предоставлено удовольствие работать на больших и маленьких толстосумов. По дороге вы на каждом шагу слышите одно и то же, что арендаторы не дают даже удить в озере — это какая-то насмешка для всего зауральского населения, и понятно само собой, что такое запрещение вызывает бесчисленные нарушения арендаторских прав, беспорядки и нескончаемые драки, увечья, членовредительства и даже убийства. При настоящих порядках мне кажется, что зауральское население много бы выиграло, если бы возможно было уничтожить эти озера со всеми их несметными богатствами, от которых раздувается ничтожная кучка лиц.
— Неужели нет уж никаких средств, чтобы избавиться от этих рыбопромышленников? — спрашивал я того каслинца.— Ведь интересы башкир и русского населения тоже имеют свое значение... Всего лучше, если бы владельцы-башкиры сами ловили рыбу в своих озерах или сдавали в аренду по крайней мере крестьянским обществам, а не кулакам.
— Э, батенька, с башкирами ничего не поделаешь: самый пропащий народ. В этом вся сила...
— Устроить над ними казенную опеку, наконец, как над расточителями или малолетними.
— Ну, это будет похуже всех этих рендателев, потому что тогда и озера у них отымут, как в Уфимской губернии. Погодите, вот проведут железную дорогу, тогда наши озера заговорят не так и везде новые порядки пойдут. Уж это верно...
Странная вера у русского человека в эту железную дорогу, которая является средством от всяческих зол и несовершенств. Печальный опыт тех местностей, которые уже имеют «свою» дорогу, нисколько не умудрил не имеющих таковой, и все Зауралье все свои надежды возлагает на будущую дорогу: «Вот проведут дорогу, тогда уж пойдет все другое»...
Даже наш возница Андроныч, закладывая лошадей в Тургояк, заявил самым решительным образом:
— Уж в Златоуст наехали анжинеры, дорогу будут налаживать, ну, тогда и трахт, может, выправят. Верно... А то вот теперь надо ехать в Сыростант, две дороги в ево, в Сыростант-то, и одна другой хуже.
Последнее оказалось печальной действительностью; можно и прямо горкой проехать, около озера, и через Миясский завод, только это дальше верст на десять.
— А где дорога лучше? — в десятый раз спрашивали мы хозяина квартиры.
— Да оно как будто через Мияс получше, ну, а горкой-то ближе...
— Где вы сами-то ездите?..
— Мы-то обыкновенно горкой, как же можно: десять верст ближая.
— Ну, и мы горкой поедем...— решили мы в один голос, разрешив вечную задачу всех путешественников.
Прямой путь на кумыс лежал нам через Миясский завод, но нам нужно было повернуть в сторону, на Златоуст, чтобы посмотреть южноуральскую Швейцарию. Всего две станции, значит и разговора не стоит. Дорога «горкой» осталась для нас самым ужасным воспоминанием на все пути: перед нами в горах стояло ненастье и всю дорогу так «испохабило», что, мне кажется, даже лошадям делалось совестно за нас. Везут-везут, остановятся и смотрят назад, дескать, в уме ли вы, господа-люди?.. И действительно, вся дорога состояла из одной цепи колдобин, невероятных затор и каких-то волчьих ям. Экипаж сваливался на сторону, где-то и что-то трещало, мы рисковали вылететь в первую водороину или окончательно засесть в грязи. Андроныч постоянно балансировал на своих козлах и делал напрасные попытки объехать некоторые ямы как-нибудь бочком или сторонкой: искусство было бессильно, и наша повозка «ухала» из одной ямы в другую с треском и грохотом.
— Держи левее... ну, теперь правее... еще немножко поддержи!...— советовал я Андронычу и втайне решил про себя, что он совсем не умеет ездить.— Послушай, Андроныч, ты разве не мог повернуть вот туда...
Я чувствовал, что еще один момент, и мы все потеряем всякое чувство справедливости, как это бывает только вот на таких дорогах, где вымотает из вас всю душу и несчастные пассажиры накидываются на кучеров. Но Андроныч предупредил меня и, обернувшись, с самой добродушной улыбкой проговорил:
— А тургоякский-то мужик здорово нас подвел... Вот тебе и «горкой»! Да не супостат ли... а?... Десять, говорит, верст дальше, да я не десять, а двадцать проеду, только бы не по этакой чертоломине. Прямо сказать: пьяный чорт проехал этой «горкой».
Виноватый нашелся, и это облегчило наши страдания, да к тому же мы скоро выехали и на настоящий тракт, который ведет из Мияса в Златоуст. Нельзя не сказать здесь двух слов о Сыростанте, большом и очень красивом селе, которое так привольно раскинулось по берегам какой-то бойкой горной речонки. Горы справа, горы слева, горы впереди, и только одна речка катится по красивой ложбине. Главная улица вытянулась у подошвы одной из этих гор, и надо отдать справедливость, и эта улица, и дворы и самые избы — все кругом потонуло в непролазной грязи, какой мы еще не видели ни в одном селении. Всего замечательнее то, что материал для мощенья тут же, над самой дорогой: стоит влезть на гору с лопатой и сбросить оттуда мелкий щебень, которым усыпан весь скат. Ничуть не бывало: гора щебня стоит сама по себе, а целая деревня тонет в непролазной грязи тоже сама по себе.
— Вот бить-то их некому! — повторял Андроныч, поглядывая на гору.— Ведь тут и есть... Да не оказия ли, а еще называется: трахт. Начальство-то чего смотрит?.. Вот ужо наладят чугунку, так тогда подтянут всех. Тогда, брат, шабаш...