Глава 8. Первые уроки: Проблемы божественных поколений

Ночь прошла как обычно – то есть, волшебно и удивительно, причем, что характерно, волшебно и удивительно в мире смертных. Все-таки, что-то в этом есть – жить там. Ну, может не постоянно, не каждый день... короче, если не путать туризм с эмиграцией, но есть в том мире какой-то шарм.

А утро мы бессовестно прогуляли по пляжу с Алей, перемежая это лишь недолгими чаепитиями. Кстати, мы вполне могли бы это делать прямо там, на пляже, но Аля почему-то настаивала на возвращении в избушку как на каком-то странном языческом ритуале... А, ладно, какая разница?

Заодно я первый раз искупался. Подбила меня на это, разумеется, Аля, поскольку сам я хоть и люблю воду, но рефлекс загорать-покупаться, раз уж на море, у меня давным давно прошел. Нет, правда, идиотизм какой-то лежать ничего не делая пластом и ждать пока кожу бомбардирует ультрафиолет, разрывающий цепочки белков и ДНК, и, как вроде бы уже вполне убедительно доказано, не так уж редко приводящий к раку кожи. Вряд ли мое новое тело было этому подвержено, но тем более было как-то глупо терять время таким образом. А уж погружаться в холодный солевой раствор явно можно было только с терапевтическими целями, как я обычно на этот процесс и смотрел.

Однако у Али, даром что богиня, рефлекс этот присутствовал во весь рост, так что ей приспичило лезть в воду, а заодно она и меня уломала. Что, как вы и сами догадываетесь, ей удалось без малейших усилий, несмотря на мое отчаянное сопротивление. Получив мое согласие на участие в заплыве, она одним изящным движением скинула свою хламиду на песок, оставшись опять в своем белоснежном купальнике. Я же тем временем воспользовался плодами тренировок и простым мысленным пожеланием сменил свое одеяние на те самые пушистые трусы-шаровары, в которых впервые проснулся в этом мире. Интересно, зачем она скидывает одежду на песок, пододевает заранее купальник, если наверняка тоже может сменить одно на другое мгновенно одним движением мысли? Наверное, опять какая-то мудреная психология...

А все-таки, хороша у нее фигура... очень хороша... слов нет как хороша... настолько, что идея лезть в холодную воду начинает казаться вполне уместной. Войдя в зону прибоя я тут же ощутил, насколько иным оказалось мое новое тело. Во-первых, доходящие до плеч волны не сбивали с ног, и вообще эта жуткая смесь соленой воды и взвешенного прибоем песка воспринималась как своего рода джакузи – приятно, чуть щекотно, но и только. Я скосил глаза на Алю, застывшую примерно по пояс в воде, как какая-то прекрасная античная статуя. Каменная статуя. Ее волны тоже не брали, а разбивались об эту каменную статую как о волнорез с фонтанами брызг, водоворотами и клочьями пены. Примерно то же самое происходило и вокруг меня. Интересно, а вода-то теплая... В реальном мире здесь близко к берегу подходит холодное течение, так что от Сан-Франциско и на север вплоть до Канады и Аляски тут в океане без гидрокостюма особо не покупаешься. И нате вот, сюрприз...

– Аль, а тут что, действительно климат подправлен? – спросил я ее, – Вода ж теплая.

– Это, Алеша, не столько климат подправлен, хотя это тоже есть, – ответила богиня, – сколько твое новое тело на холод совсем иначе реагирует. Ему ведь холод не страшен, вот и не вызывает ни малейших неприятных ощущений, и потому и воспринимается как теплая вода.

Я, почти вовремя вспомнив, что не следует на нее слишком заглядываться, отвернулся в сторону океана и решительно пошел вперед. И тут же обнаружил третью особенность. Это тело явно было тяжелее воды, причем заметно тяжелее. Для проверки, я попробовал было поплыть и тут же камнем опустился на дно. Поднявшись на ноги и отфыркиваясь, я поймал взгляд Али и поинтересовался:

– Ну, и как же тут плавать? Я же тяжелее воды. Физических законов вроде никто еще не отменял?

– Как и летать, – ответила она легко пожав плечиком, – Левитацию тоже пока что еще никто не отменял.

– А мы, что, и летать умеем?

– А ты попробуй.

Я попробовал, и ничего не вышло. Потом я вспомнил поучения профессора: "Главное – четко себе представь, что ты хочешь." Я представил на ногах летучие сандалии Гермеса, поднимающие меня вверх, и тут же оказался висящим вниз головой над волнами. Мда-м, законы механики в отношении центра тяжести тут явно тоже никто не отменял. Тогда я развеял сандалии, и тут же плюхнулся в воду. Возмущенно фырча и отплевываясь под алиным взглядом, я вообразил у себя за спиной крылья. Оказывается, представлять в моем положении было чревато, поскольку они действительно появились именно там, где я их и представил. Причем они не были частью тела, а крепились на ремнях, как парашют, что имело смысл, поскольку без огромной птичьей грудной кости-киля, им просто не было к чему крепиться в скелете. Сначала крылья оказались маловаты, но я их увеличил, укрепил, и дело начало налаживаться. По крайней мере, я теперь висел над волнами головой вверх и тяжело махал крыльями как грузовой вертолет... но как перейти на полет – все равно не было понятно.

– Ну, ты и горазд издеваться над собой, – не выдеражала обычно куда более вежливая Аля, – Не мудри и не придумывай ты никаких костылей. Просто представь себе что каждая частица твоего тела движется в том направлении, куда ты хочешь.

Я решил попробовать, и развеял крылья. С предсказуемым результатом, но на этот раз еще и зачем-то нахлебавшись воды. Поднявшись на ноги, я задумался над алиным советом. А что, верно, в первый раз я как будто пытался разогнаться на заднеприводной машине без сцепления с дорогой, вот меня и занесло. Второй раз я попытался приложить силу недалеко от центра тяжести, и с нужной стороны от него, но не позаботился о том как менять ее направление. А если вот так представить себе, что каждая клетка тела как в птичьей стае сама летит в одном и том же направлении, то получится что-то вроде полного привода и полной управляемости. После чего я наконец-то взмыл над волнами в некоторой контролируемой форме, сделал несколько кругов, а потом погрузившись на три четверти в воду стал и правда плыть, хотя и очень странно, поскольку грести не только было не нужно, но и совершенно бесполезно. Дело в том, что божественный движитель пер меня по воде как какой-то катер на подводных крыльях, так что я просто не успевал бы грести с такой скоростью, не говоря уже об нулевом эффекте подобного действия, кроме, быть может, небольшого торможения. Сделав круг, я вернулся к Але, встал от нее в паре метров и сообщил первые впечатления:

– Бред какой-то, совершенно бессмысленное занятие. Даже непонятно зачем держаться на воде.

– А ты и не держись, – ответила она, – Я ведь вообще не предлагала плавать, а просто по воде побродить. А можно еще пойти вглубь и побродить по дну. Там красиво. Пошли?

– А дышать как?

– А зачем тебе дышать?

Хм-м-м, хороший вопрос. Я задержал дыхание и через пару минут понял его справедливость. Привычки, привычки, от которых так тяжело избавляться, как выразился бы Мартик...

– А для удовольствия, – нашелся я, чтобы просто не выглядеть идиотом. Хотя, наверное, не получилось.

– Ну, вылезешь из воды и получишь свое удовольствие, – пожала плечами Аля, – А по дну гуляя, можно кучу других удовольствий получать. Вообще-то вентиляция этому телу тоже нужна, но совсем не в таких обьемах, как человеческому, так что несколько часов без дыхания ни малейшего вреда не принесут. Пошли?

И она взяла меня за руку и повела прямо вглубь. Вода покрыла нас с головой, но взвешенный в ней песок все равно ничего не давал видеть. Зато пройдя еще десяток-другой метров, уже полностью погруженные с несколькими метрами воды над головами, мы оказались вне зоны прибоя с относительно чистой водой. "Относительно" поскольку в верхних слоях воды постоянно плавает планктон, затеняя и так защищенное от излишнего света толщей воды дно.

Что удивительно, когда человек открывает глаза под водой, он обычно видит размытую картину, поскольку человеческий глаз настроен на коэффициент преломления воздуха, и для нормального зрения под водой просто не хватает фокусного расстояния. Глаза моего нового тела явно были сконструированы, чтобы это не было помехой, да еще и похоже задевали чуть более широкий диапазон, так что видел я все четко и хорошо.

Был отлив и мы попали на ту часть дна, которая никогда не оголялась от воды и была заселена причудливыми и разноцветными морскими созданиями. Яркие оранжевые, розовые, пурпурные морские звезды сидели, присосавшись к поросшим темными зелено-коричневыми водорослями камням. Большой валун невдалеке зарос, как густым толстым розовым мхом, клубничными анемонами, а длинный кусок металлической трубы порос, как бело-прозрачными сыроежками с пушистыми шляпками уже другими, пурпурными анемонами. Поверхность дна была явно непригодна для ходьбы, да и дискомфортно было давить всю эту красоту, однако, видимо не без помощи все той же левитации, никаких неудобств мы не испытывали и следов за собой не оставляли. На ближайшем камне, как огромный оранжевый георгин размером с морскую звезду, с плотными коническими зачесанными по часовой стрелке лепестками, сидел моллюск из семейства голожаберных – дальних и без раковин родственников улиток. Я загляделся на него, когда в голове вдруг раздался голос Али:

– Ой, какая прелесть! Посмотри, осьминог!

Ага, еще одна тайна мироздания стала понятна – как общаться под водой. Как говорил профессор, "телепатию еще никто не отменял". А в нескольких метрах от нас действительно сидел небольшой, весь в желто-оранжевых и на вид твердых пупырышках, розовый осьминог.

Прогуляв еще минут пятнадцать, я настолько насытился впечатлениями, что начал отвлекаться на посторонние темы.

– Аля, – мысленно обратился я к ней, – А почему у нас с тобой только по одному имени, а у профессора имя и отчество?

– Как почему? Он же старший бог, – раздался в сознании голос богини.

– А что это означает?

– Ну, он знает, кто он на самом деле.

– В смысле?

– Ты помнишь, я уже говорила, Алеша, да и профессор должен был сказать, – стала терпеливо обьяснять Аля, – Когда бог решает воплотиться, он отделяет небольшую часть себя и она воплощается во вновь рожденнном смертном теле. Но что она бог, или часть бога, она, естественно, не помнит и должна пройти через целую серию открытий, чтобы наконец разобраться, кто же она такая. Одну из них ты уже прошел, другая большая трансформация – это как раз когда выясняешь, кто же этот бог, из которого ты получился. Вот тогда к смертному имени добавляется высшее, что-то вроде отчества, по имени первоначального бога.

– Так получается, что первоначальный бог – это вроде как и не ты сам, а что-то вроде родителя?

– Ну, можно и так сказать, только это неточно будет. Поскольку подсознание у вас одно общее, и все эти бесконечные ресурсы и привилегии, которыми бог обладает – это все ресурсы именно их общего подсознания. Это только смертное сознание отделено и не может сразу проникнуть в свои глубины. Так что, бога и его развивающееся сознание можно назвать и одним и тем же, а можно родителем и растущим ребенком, а можно предыдущей жизнью, реинкарнацией. Но и то, и другое, и третье неточно, не передает всех деталей.

– Троица какая-то, отец, сын и святой дух...

– Вот именно. Причем, заметь, правильно говорят христиане – полностью единый феномен. Бог, его отделенное сознание, и субстрат, информационная среда из которой сам бог был выделен, как специализированная функция. Среда – это Гайя или Изида, собственно, Гайя – это просто планетарная земная часть Изиды.

Так-так-так, а вот это уже интересно. Все-таки не зря я подляны какой ожидал. Даже странно, как это я такой простой вопрос еще задать не додумался?

– А что дальше с сознанием случается? Ну, ладно, что с ленивыми случается – это мне профессор обьяснил, а что с неленивыми? Мы ж с тобой не такие уж и взрослые по божественным стандартам – полувека нет. А где было сознание наших богов-"прародителей" до этого? И куда эти инкарнаци делись?

– Как куда? – удивилась Аля, – Слились с подсознанием. У молодого бога две главных задачи – познать мир и познать себя, обычно они во многом пересекаются, поскольку подсознание бога и так мир знает. И вот ты живешь, учишься, создаешь внутри себя модель мира, пробиваешься к своему подсознанию, в какой-то момент даже узнаешь его по имени, а потом твои модели становятся такими совершенными, что в мире уже становится скучно, а сами модели погружаются в подсознание, доходят до автоматизма. Ну, знаешь, как когда учишься читать, ездить на велосипеде или водить машину, сначала надо сознательно все контролировать, каждое движение выверять и продумывать, а потом входит в привычку, доходит до автоматизма, и уже не думаешь, что надо делать, само получается.

И это хорошо, потому что после этого можно учиться другим вещам. Вот только когда учиться уже больше нечему, когда для сознания больше нет новой пищи, то оно угасает.

– Так что, боги тоже умирают.

– Не умирают, сливаются со своим подсознанием, можно сказать родителем, – терпеливо продолжила обьяснять Аля, – Это не смерть, просто ты становишься таким совершенным, что все знаешь заранее и думать, оказывается, уже не о чем. Так что, ты все равно живой, все чувствуешь, а думать, учиться больше нечему. Ты когда-нибудь задумывался, что такое сознание?

– Нет, – честно признался я, – Я только знаю, что в смертном мире этого точно никто не понимает, а наглости теоретизировать на эту тему без должного материала у меня как-то не хватило.

– Тогда чем я тебе долго буду обьяснять, потянись в Гайю и спроси. Получишь сразу полную картину.

Я послушался и в сознание хлынули новые знания. Нет, не зря я Гайю с Интернетом сравнивал, а уж поиск у них поставлен – обзавидуешься. Уж не знаю, насколько достоверна была полученная информация, хотя сомневаться в божественном Интернете у меня пока не было причин, но оказалось, что сознание – это просто сторонний эффект обработки новой информации, которая не укладывается в уже существующие модели.

Поскольку мы все – и боги, и смертные построены на нейронных сетях, то некоторых проблем избегать не можем. А именно того, что в любой системе на нейроных сетях использование натренированной сети должно быть отделено от ее обучения. Натренированная сеть тупо получает входные сигналы и выдает на выходные управляющие сигналы. Этим и занимается подсознание – это натренированная часть сети. Горячо – отдергни руку, надо шагнуть вперед – подними ногу и двигай ее, нужно повернуть направо – крути руль, и так далее. Но периодически создаются ситуации, которые еще не встречались – как когда первый раз садишься на велосипед или за руль, и начинается обучение, когда вход замыкается на выход, оцениваются результаты и по сеточке ходят волны адаптаций и поправок. Вот эти-то волны и настройки и воспринимаются нами как мысли, то есть наше сознание. Заметьте, не самосознание, не ощущение своего "я", а именно сознание – мысли, высшие чувства. Все эти "что такое хорошо, и что такое плохо" – это ведь тоже по сути настройка своей нейронной сети.

Или можно по-другому обьяснить. Представьте себе питона, переваривающего кролика. Вот кролик двигается по пищеварительному тракту, поливается желудочным соком, превращается в питательные вещества... А потом, он полностью переварен, и питон лежит ничего не делая и наслаждаясь сытостью. Вот так и с информацией. Пока новая информация поступает ее надо обрабатывать, стыковать с уже имеющейся и вообще, всячески обрабатывать желудочными соками. Вот этот процесс пищеварения новой информации – и есть наше сознание. А когда мы уже сытые лежим и полудремлем, нам сознание не нужно, нам и так хорошо.

К слову, самосознание, ощущение собственного "я" как отдельной личности от этого цикла совершенно не страдает, поскольку сознание бога-ребенка ощущает бога-родителя как совершенно идентичное собственное "я", он просто никогда от него не отделяется. Так что, всю дорогу чувствуешь себя именно тем, загадочным первичным богом, даже если пока еще и не разобрался, кто же он такой. Но все равно приятно. Вам нравится быть собой? Богам нравится. В некотором смысле, бог-сын никогда не разрывает пуповину и остается всегда подключенным к родителю, частью родителя, по сути, просто самим родителем. Поэтому даже непонятно, можно ли говорить о реинкарнированном боге, как об отдельной личности, или просто части этой единой личности.

Но с точки зрения сознания, это означает, что когда новая информация исчерпывается, то и сознание гаснет, по крайней мере у богов. Так уж они устроены – если богу не о чем думать, поскольку и так все ясно, то он и не думает. Людям хуже, у них часть биологического мозга на обучение завязана и только для него и предназначена, поэтому перестать думать они не могут, и когда думать уже не о чем, они начинают думать о чем попало. Короче, если человек закукливается в удобном мирке и не учится, но у него в корке мозга на неиспользуемых нейронах заводятся паразитные волны, а потом и те же демоны, и ничем хорошим это не кончается.

Так что, возвращаясь к богам, они вовсе не умирают. Весь процесс жизни бога – это постоянное создание новых моделей и вливание их, после доведения до автоматизма, в свое собственное подсознание, которое по совместительству является богом-родителем. А реинкарнация – это своего рода цикл обучения, как курс в университете. Или там, волна нового обучения проходящая по необъятным ресурсам уже существующего бога. И это другая причина, почему выделенное сознание и не помнит всего – не только потому что бог целиком в смертное тело не лезет, но и потому что, чтобы научиться чему-то новому, нужно сначала забыть старое, уже не работающее.

– А если я не хочу вливаться? – поинтересовался я, пережевав полученную информацию. Нет, все было логично, и я понял, что пережеванные мною новые данные, ставшие новыми моделями, постоянно спускаются в подсознание к богу-родителю, как навыки вождения машины или велосипеда. Просто подумать, что в какой-то момент я перестану думать, было по-прежнему несколько дискомфортно.

– Пока не хочешь – не вольешься, – пожала плечами Аля. Ожидая пока я переварю новые сведения, она уселась в большой, выросший на очередном валуне, чашевидный красный коралл как в кресло и смотрела на меня, как с трона. Глаза, подсвеченные пробивающимся сквозь воду солнцем, светились зеленоватым светом, а лицо окружал круг взвешенных в воде темных волос.

– Ты, Алеша, посмотри на профессора, – добавила она, – Он ведь не только знает, кто он, он уже и погружения на автоматизме делает. Видел бы ты его во время миссий – безошибочный робот, все у него взвешено, проверено, выверено с аптекарской точностью. Он потому в них почти и не участвует – скучно. Ему интереснее молодежь гонять и учить. На том и держится, а то бы давно ушел. Ну, и лабораторию не на кого оставлять, а он у нас очень ответственный. Боги – они вообще, очень ответственные, до занудства. Поэтому он так тобой и заинтересовался – смену растить надо. Вы с Мишей – его главная надежда. А учитывая как себя Миша ведет, сам можешь понять, почему он так тебя уговаривал и переживал, как бы тебя в другую лабораторию не сманили. Слушай, а мы так и будем на дне морском о высоких материях общаться. Не пора чаю попить?

И правда... я как-то только сейчас сообразил дикость нынешней ситуации. А может и не дикость. В конце концов, в походах у костра и не о таком разговаривают. Ну, может и не о таком, но тоже на отдаленные темы. А для нас дно морское не так уж и отличается от лужайки или там поляны в лесу. Но, чай – это и правда идея хорошая.

– Это ж сколько нам тащиться к берегу? – проворчал я оглядываясь назад, – А главное в каком направлении?

– Ну, всегда можно телепортом, – пожала плечами Аля, – А хочешь, давай пролетим над волнами.

Она спрыгнула со своего трона, хотя в воде движение оказалось на редкость медленным и плавным, подплыла ко мне, взялась за руку, и мы, рассекая воду, двинулись вертикально вверх. До подводного старта баллистической ракеты наш переход в воздух не дотягивал, тем более, что я почуствовал предупреждение Али не пересекать звуковой барьер, чтобы не глушить рыбу и остальную живность, которой мы только что любовались, но наверное, поднятый нами ворох брызг выглядел все-таки достаточно эффектно. Каким-то шестым чувством я знал, куда мы вместе хотим двигаться, так что синхронизировать полет не представляло проблемы. Тугая струя рассекаемого воздуха тут же сдула с нас обоих остатки воды и налипшие песчинки, и к берегу мы были уже полностью сухими. Я собрался было приземлиться на песок пляжа, но Аля, завернув вираж, подхватила свободной рукой свою хламиду и все также, на бреющем направилась к избушке. Уже перед входом мы перешли из горизонтального в вертикальное положение, сделав свого рода "кобру", погасили скорость, и плавно опустились ногами на землю. Причем, если большую часть полета вела Аля, то тут я почуствовал уже собственное художество. Нет, я люблю иногда выпендриваться, но как-то уже больно по-детски, просто смешно.

– И ничуть не смешно, – встряла богиня, очевидно опять подслушав мои мысли, – А очень даже красиво. Как фигурное катание. А красиво – это всегда интересно!

Войдя в избушку, я тут же пошел ставить чайник. Нет, и правда приучился... – подумал я рассматривая как Алина накрывает столик свежей скатертью и ставит на нее чистые чашки и вазочки с каким-то новым видом амброзии, удивительно напоминающим нежно-воздушные и очень липкие привычные кусочки птичьего молока без шоколада.

– А кстати, кто у профессора бог-прародитель? – поинтересовался я, уже сидя в кресле с чашкой в руках, – Чего-то не слыхал я про такого бога "Укантропупа".

– Как кто? Сет, конечно, – рассмеялась Аля, – Это у профессора просто чувство юмора такое. В египетской мифологии Сет плыл вместе с Ре на его небесной ладье, чтобы каждый день перед закатом поразить великого змея Апофиза, который пытался сожрать Ре с ладьёй, чтобы солнце больше не поднималось на небе. Мифология мифологией, но вообще-то примерно этим Сет и занимается – защита сети, в первую очередь от всяких самозарождающихся и эволюционирующих демонов. А Апофиз – типичный демон. Вот профессор демонов выискивает и уничтожает, а также ищет зараженных демонами и лечит их.

– Обалдеть, – задумчиво сказал я, – Антивирус и файевол в одном флаконе. И заодно министр безопасности.

– Ну, да. Потому и кафедра у него такая – героики, охраны и безопасности. В силу чего он и придумал такой вот псевдоним, не то себе, не то прародителю. Кстати, именно поэтому он не возрачает против прозвища "Укантропупыч" – оно ему даже льстит, мне кажется. А вот "Пупыч" – не в стиле, поэтому он на него обижается.

– И вовсе не обижаюсь, – раздался вдруг голос профессора, – Просто это вульгарно, не передает сущности и оскорбляет эстетическое чувство. Можно, конечно, стоматолога зубником называть, или там уролога... сама понимаешь как, но если уролога "зубником" называть, то получается совершенно уж бессмысленное хамство, поскольку имя не отражает содержания.

– Профессор, а вы за нами постоянно подглядываете? – поинтересовался я, – Не то, чтобы я сомневался в такой возможности, просто интересно.

– Делать мне нечего, за вами подглядывать! – ответил профессор, так и не соизволив явить свой лик, – Да и не за чем у вас еще подглядывать. А не хотите, чтоб я слушал и в разговоры встревал, не поминайте мои имена, а тем более прозвища, которые я не люблю. А то Гайя решает, что я вам нужен зачем-то и начинает трезвонить мне, как будильник, мол, тревога, маленьких обижают. Используйте слово "профессор", вот и всего делов.

– А что, нас тут есть кому обидеть? – поинтересовался я. Даже не очень сьязвил, а действительно стало интересно.

– Некому, – откликнулся профессор, – Это просто у Гайи с Нефтидой материнский инстинкт зашкаливает. Причем, если бы только на богов, а то и на смертных тоже. Хорошо еще нас почитать перестали, а то трезвон был такой, что демонов-секретарей приходилось держать, чтоб молитвы фильтровать. Что б я еще позволил себе где-нибудь храм соорудить... – в голосе профессора послышалось бешеное раздражение, – Не дождетесь! Ладно, проехали. Пойду я, если не нужен. Алексель, не забудь – вечером с Михаэлем на дежурство!

– А куда?

– В башню. Пусть королева эльфов проводит, все лучше занятие, чем чужие имена не по делу склонять, – ответил профессор и исчез. По крайней мере, сложилось ощущение, что исчез.

– Я провожу, Алеша, не беспокойся, – добавила Аля и налила мне новую чашку.

Я благодарно принял ароматный напиток и сделал глоток.

– Слушай, я помню в египетской мифологии Изида на что-то там уломала Ре, поскольку знала его настоящее имя. А что это получается, и правда знание имени бога дает над ним власть?

– Власть – это слишком сильно сказано, Алеша, – ответила Аля, – Это, скорее, как номер телефона. Представь, дал ты кому своей номер телефона, а тот начал трезвонить тебе днем и ночью, не считаясь со временем. Тебе понравилось бы?

– А, понял. То есть, имя просто дает возможность тебя найти, а дальше уж как договоритесь.

– Вот именно. Скажем, если знаешь имя демона, то это действительно дает над ними практически полную власть. Поскольку сами они имеют наинизший приоритет и права, им даже смертный может приказывать, если найдет. А имя – настоящее имя – позволяет его найти. Нашел – и твори с ним что хочешь, хоть вызывай, хоть развей. Так что сколько-нибудь успешные демоны свое имя очень тщательно скрывают.

– А откуда у демонов вообще имя?

– Как откуда, Алеша? – удивилась Аля, – Ну, где-то же они находятся. Это где-то имеет адрес в сети. Вот этот адрес и есть их настоящее имя.

– А "Укантропупыч" – это что, адрес? Извините, профессор.

– Это алиас, псевдоним, связанный с адресом для удобства. Так что, практически то же самое. Ну, а у демонов псевдонимов обычно, конечно, нет, но адрес все равно есть, никуда не деться.

Я сделал еще глоток и задумался на всем только что услышанным. Тем временем, дверь в алину комнату чуть приоткрылась, и сквозь нее проскользнул сонный Мартик. Пройдя несколько шагов, он сладко потянулся, а потом поставив хвост трубой направился к хозяйке. Взглянул на нее снизу вверх, покрутился у ног, а потом нахально залез сначала на колени, а оттуда на стол и решительно свернулся клубочком. Вот тут-то я и задал вопрос, крутившийся у меня на языке весь день:

– Аль, слушай, а что это получается? Что политеисты-язычники были правы? А монотеисты нет?

Не успела Аля открыть рот, как Мартик поднял ко мне свою мордочку и тоном университетского профессора нравоучительно произнес:

– И с чего вы эту глупость взяли, молодой человек?

– Как с чего? – в свою очередь удивился я такому вопросу, – Мы же, вроде бы, боги, и нас много.

– На одной и той же сеточке? – иронично спросил котяра, – По хорошему, все боги – это просто специализированные части Гайи, или там Изиды. А разные личности – это и есть специализации. Что в этом такого? Вы, вообще, когда-нибудь задумывались, что моноличностый Бог – с большой буквы – это полный бред?

– Это почему? – опешил я.

– Ну, хотя бы потому, – котяра понялся на лапах и потянулся, красуясь, – Что всемогущий не может быть всезнающим, и наоборот. А в полиличностной форме единый бог таких проблем не имеет.

– Это, пожалуйста, подробнее. Почему это?

– Ну, подумайте сами, – Мартик удостоил меня снисходительного взгляда, – Если он все знает, то знает и то, что сделает завтра, а если он знает, что сделает завтра, то как он это может изменить? И если изменит, то значит, он не знал. Классический парадокс. Секрет в том, что одна личность знает, а другая меняет.

– Казуистика какая-то... "Тут помню, тут не помню..." Если бог – вроде все знать должен, разве нет?

– Ну, да, – ответил котяра, улегаясь обратно и поворачиваясь ко мне задницей, но еще кося взглядом в мою сторону, – А у смертных, конечно, центр аппетита в курсе высшей алгебры, так надо понимать? Конечно, любые знания локальны и специализированы. Какой-то кусок хранит одни знания, какой-то другие, и что тут такого? Если человек позволяет считать себя единой личностью, но хранит аппетит в одной части мозга, а высшую алгебру в другой, то чего он единому богу-то в этом праве отказывает? А главное, с чего он решил, что может богу в чем-то отказать?

Мартик уже лежал в совершенной и похоже отрепетированной позе "задницей в лицо", но при этом повернув мордочку на гибкой шее так, что на меня по-прежнему смотрели два внимательных кошачьих глаза.

– Но даже если Изида и есть по сути единый бог, а все мы – лишь ее ипостаси, но уж создателем мира она уж точно не является.

– Знаете, молодой человек, – Мартик приподнялся и уселся мордочкой ко мне, сделав попытку сунуть хвост в Алину чашку с чаем, и вызвав алин окрик "Мартик!" – Это далеко не такой тривиальный вопрос, как кажется. Вам уже обьяснили, что все началось с исчезновения новой информации, которая должна была поступать в Изиду?

– Ну, да, и?

– Есть предположение, что вселенная не просто стала скучной, а действительно коллапсировала.

– И как же Изида это предотвратила.

– У вселенной есть такая забавная особенность – ограниченная плотность информации, – заявил котяра, – Если взять, скажем, шарообразную область пространства и покрыть ее поверхность треугольничками определенного размера, то окажется, что число этих треугольничков – это предел количества битов информации, которые могут влезть в эту область. Дальше возникает законный вопрос – а что, если попытаться все-таки засунуть больше. Классический ответ в том, что это просто не получится. Однако, тогда не обьяснить такой феномен, как черные дыры, поскольку за сферу Шварцильда падает очень много материи со всякого рода информацией, и там ясно должно быть ее больше, чем она может теоретически вместить.

Гипотеза в том, что при этом пространство внутри начинает надуваться пузырем, что, в принципе, несильно противоречит и классическим теориям. Ну, как воздушный шарик надувается, если накачивать его воздухом, только риска что лопнет, вроде бы нет. Так что, не исключено, что предыдущая вселенная действительно сколлапсировала в черную дыру, но до сингулярности дело не дошло, просто все попало внутрь сферы Шварцильда. И вот тут-то еще функционирующая Изида и начала надувать этот пузырь новой информацией. В старой вселенной выйти наружу было невозможно, да и самой старой вселенной, по сути, не осталось, а внутри пузырь разросся до новой вселенной и продолжает расти. Под давлением новой информации, создаваемой нами и нашими подопечными.

– Так, если мы падаем в черную дыру, то скоро всем должен быть конец?

– Молодой человек, – Мартик возмущенно махнул хвостом в сантиметре от носа задумчиво смотрящей на него хозяйки, – во-первых, это всего лишь теория, а во-вторых, вы отлично и сами знаете, что субьективное время падения в черную дыру – бесконечно.

– А приливные силы? А обьективное время?

– Обьективное время старой вселенной не имеет значения поскольку его уже нет, равно как и старой вселенной. А приливные силы компенсируются тем, что мы раздуваем воронку вокруг черной дыры в огромный пузырь. После чего, собственно, бесконечное время падения в черную дыру уже таким перестает быть, но это тоже перестает иметь значение, поскольку мы теперь в новой вселенной. И та старая черная дыра она где-то здесь, но в новой вселенной у нее уже другая сфера Шварцильда и вообще, это просто еще одна черная дыра, ничего особенного.

– Так значит, люди не просто развлечение для богов, но еще и причина появления вселенной и ее расширения.

– Молодой человек, во-первых, началось все задолго до людей, – Мартик возбужденно поднялся на все лапы и полностью развернулся ко мне, – А во-вторых, высказанная вами мысль обычно формулируется со значительно меньшим пафосом. А именно, "человеческая глупость не лезет во Вселенную."

Сказав это он резко развернулся, все-таки залез хвостом в Алину чашку и гордо уселся прямо в вазочку с амброзией.

– Мартик!!! – крикнула Аля, хлопнув нахала неизвестно откуда взявшейся белой накрахмаленой салфеточкой. Мартик, так и быть, взглянул на хозяйку, поднялся, увернулся от надвигавшейся на него второй раз салфетки, и уронив мою чашку, сиганул на пол. Отойдя на пару метров в сторону, он уселся у камина и с видом оскорбленной невинности стал вылизывать пятую точку, измазанную в бело-розовой липкой кондитерской массе, периодически недовольно встряхивая головой. Секунд через десять он оторвался от этого занятия и сообщил:

– И не надо так кричать, я и первый раз отлично слышал.

После чего продолжил свое занятие.

– Аль, а он тоже – бог? – задумчиво спросил я.

– Мартик – бог домашних животных, Алеша, – ответила она.

И у меня в памяти тут же всплыл неудачливый песик то ли из телевизионного сериала, то ли из комикса, который после очередной неприятности грустно говорил себе: "Я так и знал, бог является кошкой."