Забавы времени жестоки,
В когтях взбесившегося века
Ты можешь постараться только
Сам оставаться человеком.
Я уже второй раз знакомлюсь со следственным делом 20-х годов XX-ого века. Первым было дело Мефодия Семеновича Черкесова – мужа моей прабабушки Галины Осиповны Черкесовой.
При поиске сведений о своих предках обычно радуешься любой, даже самой малой информации, так как собираешь ее по крупицам.
Но при знакомстве со следственными делами меня неизменно охватывают чувства горечи, сожаления и недоумения – как же такое возможно, что человека без всякой причины вырывают из жизни и начинают «шить» ему дело?! А он еще этого не понимает и не принимает всерьез, не верит, что на долгие годы жизнь его изменится, и что ему даже грозит смерть... Он еще пишет задушевные письма своим "друзьям", не подозревая, что они и есть те самые клеветники и доносчики, и надеется на их помощь...
«Блаженны чистые сердцем...»
Начато: 17.09.1920
Окончено: 17.12.1920
Ордер годен на одни сутки
17 сентября 1920 г.
Политбюро 1 Донского Округа ч.к.
ст. Константиновская
Поручается тов. Щепилову и Кузнецову произвести обыски садов хутора Ведерникова и арестовать лиц по их усмотрению, что подписями и приложением печати удостоверяется.
Временно исп. должность зав. Политбюро В. Снопов
Заведующему Политбюро 1-ого Донокруга
17 сентября 1920 г.
Согласно вашему распоряжению на основании ордера мною была произведена облава хутора Ведерникова в садах, где был задержан как скрывавшийся гражданин Тюрморезов, у которого нет советского удостоверения, кроме Николаевского паспорта - удостоверения белых бандитов. Вместе с тем у него хранилось много медикаментов, для какой цели служат не знаю. Вместе с тем у него хранились секретки (бумага, сложенная треугольником, с печатью см.фото – прим. Н.С.) с печатями Николаевского режима и двуколка казенного образца, все сие взято мною вместе с ним и доставлено в ваше распоряжение.
Сотрудник (подпись) Кузнецов.
Письмо В.П. Снопову
(секретарь Политбюро 1 Донокруга – прим.Н.С.)
30 сентября 1920 г. тюрьма
Гражданин Снопов!
Я хотя и зол на Вас, но принужден обратиться с просьбой ускорить мое дело: я почти не поднимаюсь с постели, и каждый день моего пребывания в тюрьме уносит часть моего здоровья. Ваше учреждение за неимением в своем составе штатного юриста, который бы немедленно разобрался в том, есть ли состав преступления с моей стороны в факте хранения секреток с печатями или нет, и стоит ли держать в тюрьме совершенно невиновного человека, разоряя этим его достояние и расстраивая здоровье.
Я, хотя и самоучкой, но учился 30 лет различным наукам, в том числе и юридической и знаю, что дело должно бы вестись так: при обыске с понятыми должен быть составлен акт обыска, где подробно указывается, где и что найдено (ни акта, ни понятых не было). Затем следователь-юрист первым долгом обратил бы внимание на то, где хранились секретки с печатями: в моем портфеле или столе, или в дамских вещах. Оказывается в дамской шкатулке с бантиком. Была ли эта шкатулка куда-либо запрятана? - Нет, стояла на самом видном месте.
Тут надо быть набитым дураком, чтобы заниматься подделкой документов и хранить бланки на видном месте. Потом надо дать точный отчет в том, какую опасность представляют для Сов. России найденные секретки, если документы белых теперь недействительны и даже пересылка с почтой данных секреток с печатями невозможна, если их считать конвертами.
Наконец, не выяснивши виновности человека, бросить его в тюрьму на неопределенное время, - я нахожу это деяние не только преступлением, но и контрреволюцией; ибо этим создается окончательная разруха экономического благосостояния страны: не будь я арестован, я дал бы советскому виноделию не меньше как на 500 000 рублей вина, а теперь не дам на копейку. Но ведь я, оказывается, не один в таком положении. Если желаете, я представлю подробный доклад в Совет Народных Комиссаров, где у меня есть друзья по медицинскому факультету. Но кроме всего, прошу Вас ускорить мое дело. Приговора я не боюсь. Ибо черт там, где пироги печет сапожник.
Не обижайтесь – это правда.
С почтением, А. Тюрьморезов.
4 октября 1920 г. В здравпункт
С получением сего немедленно выслать в Политбюро врача Зипунникова и Туркина по делу № 344.
О/уполномоченный (подпись) М. Жолудев.
В Политбюро 1 Донского округа
от заключенного А.П. Тюрьморезова
5 октября 1920 г. Заявление
Вчера по распоряжению Политбюро в присутствии следователя Желудева мне был произведен экзамен всего курса медицинского факультета. Я назвал бы это не экзаменом, а издевательством над больным человеком со стороны той же бюрократии, которая еще более издевалась надо мной при белых, - как над человеком не их среды, т.е. над пролетарием, дерзнувшим самоучкой с ними равняться. Бывшие бюрократы Никаноров и Зипунников распространяли нелепые слухи, а именно: что я пробовал лечить желудочных больных серной кислотой и что якобы этого не получается. И отсюда они всем и каждому твердили, что я ничего не знаю и ничего общего с медициной не имею. Это они говорили и следователю Желудеву. И им верили темные люди, но если бы они это сказали профессору, то он иного был бы мнения об этих бывших «господах». Это подтверждение того, что Никаноров и Зипунников сами профаны в медицинской науке.
Я посылаю в Политбюро лечебник фармакологии профессора доктора Френкеля, где на странице 164 говорится, что серная кислота применяется внутрь так же, как соляная кислота по 5 – 20 капель, т.е. при деспепсических явлениях (отсутствии аппетита, отрыжке, желудочных болях и т.д.) и летних диареях (поносах). Отсюда дилемма, что Никаноров и Зипунников не ученые врачи, а бюрократы, набивавшие при помощи диплома карманы. От науки они давно отстали и морочат головы темным людям в личных своих интересах.
У Белых я служил с целью, которая отчасти известна политбюро (удост. пред. Камышин. исполкома). На свободе я нашел бы тысячи свидетелей. Службы в целях наживы я не добивался и не добиваюсь. Единственная моя цель – продолжать учиться. Живя в саду и помогая некоторым больным, я ни с одного человека не взял ни копейки. Садоводство и огородничество, которыми я занимался, вполне обеспечивало мое существование. Кроме того, у меня было посеяно много лекарственных растений, которые я собирался передать отделу здравоохранения (об этом я говорил заведующему советской аптекой). Несколько сосудов лекарственного донника, валерианового корня, солодковаго корня и др. растений пропало благодаря моему аресту. Это действительно ценная была бы находка для отдела здравоохранения. Забранные же у меня почти пустые пузырьки с некоторыми медикаментами составляют ничего не стоящий хлам, который мне был нужен, потому что я жил вдали от станицы, и как сам, так и жена были постоянно больны. Темные и жестокие люди поступили при аресте моем так бесчеловечно, что слов мало все передать, и, забрав меня, лишили умиравшего человека (мою жену) абсолютно всех медикаментов и ухода, который был ей необходим: забрали шприц, спринцовку и аппарат, необходимые постоянно моей жене, как страдающей малокровием и женскими болезнями. (Все это я просил бы вернуть моей жене). Заведующий сов. аптекой может удостоверить, что большинство забранных медикаментов куплено мной в сов. аптеке, а остальные приготовлены мной самим.
Что касается экзамена, то он должен бы быть сделан тогда, когда бы я был извещен о цели этого экзамена. Если это с целью узнать, могу ли я в данный момент работать, то уже одно медицинское освидетельствование скажет, что я по болезни ни для какой службы теперь не гожусь.
Если с целью установить мое самозванство, то, во-первых, при советской власти я никому себя не называл врачом, во-вторых, у меня есть косвенные доказательства, что я слушал курс медицинского факультета (представив мой труд «Справочная книга для студентов» и квитанции о взносе платы за право учения) и в-третьих, все это могут подтвердить Юрьевские курсы и мои товарищи (Иван Филиппович Карманов – член Совета Петроградской коммуны и др.). Затем если человек болен, то даже профессора не экзаменуют его и откладывают экзамены. Наконец, даже правительство Белых не обращало никакого внимания на кляузы врачей Никанорова и Зипунникова: сперва я был отстранен от должности отрядного (дивизионного) врача, а потом был по разборе дела вновь назначен ординатором 5 войскового лазарета и как повышение по должности – и.о.земского врача 5 участка, где и служил вплоть до бегства на Кубань белых. Я принужден был силой эвакуировать больницу и сам эвакуироваться. На хуторе Пирожковском я умышленно отстал от станичного правления и обозов, у родственников остановился, чтобы дождаться советских войск, но за мной был прислан вооруженный казак, и я принужден был ехать (подтвердит это моя родственница Лидия Ивановна Гаврилова). В дороге заболел тифом, и что дальше было, не знаю.
Об экзамене скажу, что он ровно ничего не стоит и ровно ничего не доказывает: если бы я стал экзаменовать доктора Никанорова, да еще в таком состоянии и положении, в каком нахожусь я, то уверен, что он не ответил бы ни на один вопрос, но скажу, что это опять таки не доказывает, что он не может работать. Нам профессора всегда твердили, что зубрить нет нужды – нужно учиться так, чтобы уметь пользоваться пособием (книгой) до тех пор, пока не приобретется многолетний опыт. И профессор, дав студенту больного, тотчас не требует от него знаний, а сперва укажет, где и что надо прочесть, а потом уже спустя две-три недели требует от студента ответа. Я к государственным экзаменам не готовился (не знаю, существуют ли они теперь), под руководством опытных врачей не работал, перенес самую тяжелую форму тифа с мозговым воспалением, в данное время тоже страдаю заболеванием головного мозга, перенес в течение 2-х месяцев ни за что тюремные лишения, - что же можно от такого человека требовать?
Вся камера подтвердит, что однажды на вопрос одного из арестованных, как звать мою жену, я не мог ответить.
Следовательно, как медик в данное время я работать не могу, что необходимо учесть. Поэтому прошу политбюро ускорить дело, дабы дать мне возможность уйти или перевести меня на лечение в окружную больницу.
Прилагаемую книгу фармакологию прошу вернуть мне.
Окружная тюрьма. Гражданин А. Тюрьморезов.
Письмо П.М. Власову
Голубчик Петя! Бога ради прости, что еще раз беспокою тебя, но это в последний раз. Ты пишешь, что не можешь за меня поручиться, да ведь ты и не знаешь, как я жил последние 10 лет. В Петрограде, где я управлял отделом народного призрения и в Москве, где среди Советов Народных комиссаров и среди членов Центрального Исполнительного Комитета много моих друзей и товарищей по медицинскому факультету и по Юрьевской студенческой компартии, - может найтись за меня много поручителей и таких, что я право опасаюсь за судьбу моих обвинителей, которым впоследствии как бы не пришлось занять мое место (настоящее конечно).
Как тебе известно, я вследствии перенесенного тифа жил и лечился виноградом в саду, а по уборке сада и винограда собирался ехать в Москву и Петроград работать и вместе с тем заканчивать медицинское образование. Обо всем этом я уведомил своих друзей, но теперь выходит, что я окончательно разорен, так как виноград – единственное мое достояние – весь разграблен какими-то вооруженными людьми. Убрать виноградник я не в состоянии и уехать работать не могу, благодаря ареста и какого-то обвинения.
Обо всем этом я должен поставить в известность моих друзей – т.т. Луначарского, Карманова, Калинина и др., и думаю кое о чем доложить Совету народных комиссаров. А для этого мне необходимо точно знать мотив обвинения. Будь добр, сообщи, если знаешь, а если не знаешь, то воздействуй на следователя, чтобы сообщил он. Кроме того, не могу ли я тебя просить, чтобы ты письма мои лично сдал на почту.
С почтением, А. Тюрьморезов.
Жду ответа.
P.S. Я не думаю, что обвинение очень веское, потому что Снопов сказал мне так: «Не храни вы секреток с печатями, немедленно бы вас освободил». Следовательно, он никакой контрреволюции не предъявлял, а теперь уже прицепили Контрреволюцию.
Я думаю, что это какой-либо подлог или донос, а в хранении секреток может обвинять только дурак.
А. Тюрьморезов.
7 октября 1920 г. Телеграмма
Петроград Совет Коммуны Карманову
Месяц сижу в тюрьме без суда за найденные у жены секретки с печатями белых, которые дала ей хозяйка. Клара, знаешь, как эстонка не придала значения печатям, а я не имею нахальства проверять ее переписку и не знал о секретках. Прошу тебя принять меры.
Твой Тюрьморезов.
Резолюция на телеграмме: тов. Жолудеву к делу Тюрьморезова.
11 октября 1920 г. В. Снопов.
7 октября 1920 г. Телеграмма
Москва Совнарком Луначарскому
Месяц сижу в тюрьме без суда за найденные при обыске у жены секретки с печатями белых, полученные от квартирной хозяйки. Жена-эстонка не обратила внимания на печать, я не считал вправе ее контролировать и обыскивать, поэтому не знал о секретках. Прошу дать возможность закончить образование.
Студент медик Тюрьморезов.
Приписка: 9 октября 1920 г. В Политбюро 1 Донского округа
Телеграмму заключенного Тюрьморезова препровождаю на распоряжение.
ст. Константиновская Начальник тюрьмы (подпись)
В Рабоче-крестьянскую инспекцию 1 Донского округа
от арестованного Александра Павловича Тюрьморезова
11 октября 1920 г. Заявление
7 октября я просил начальника тюрьмы разрешить мне подать телеграммы: Комиссару Народного Просвещения Луначарскому и члену Петроградского Совета Коммуны Карманову – моему другу по медицинскому факультету, следующего содержания: «Месяц сижу в тюрьме без суда за найденные при обыске в шкатулке жены секретки с печатями. Секретки эти, как почтовую бумагу, жена получила от квартирной хозяйки и, как иностранка, не придала значения печатям. Я, не считая себя вправе делать обыск у жены, ничего не знал о секретках, и потому прошу принять меры».
Телеграммы эти почему-то начальник тюрьмы не счел нужным разрешить послать и обещал испросить в тот же день разрешение. Однако время идет, а разрешения нет, почему прошу Рабоче-крестьянскую инспекцию сделать распоряжение, чтобы не чинилось мне препятствий поставить в известность о незаконном держании меня в тюрьме лиц, занимающих высокие посты, лично меня знающих по службе в Петрограде в качестве Секретаря Совета по призрению бедных и по медицинскому факультету.
Окружная тюрьма. Гражданин А. Тюрьморезов.
Приписка:13 октября 1920 г. В Политбюро 1 Донокруга
В дополнение надписи моей от 9 октября препровождаю на распоряжение.
Начальник 1 Дон. окр. тюрьмы (подпись)
В Политбюро 1 Донского округа
от заключенного А.П. Тюрьморезова
19 октября 1920 г. Заявление
Благодаря заключению в тюрьме я не могу управить собственный виноградник, представляющий из себя часть единого народного хозяйства. Жена моя, как иностранка и человек неопытный не справится с уборкой одна без средств. А поэтому прошу Политбюро 1 Дон.округа разрешить мне хотя бы под конвоем отправиться в сад на работы.
Гражданин А. Тюрьморезов.
8 ноября 1920 г. Начокртюрьмы
С получением сего выдать для допроса арестованного Тюрьморезова Александра Павловича.
Уполномоченный М. Жолудев
Из Анкеты заключенного А.П. Тюрьморезова
8 ноября 1920 г.
Жена - Труутс Клара-Ализа Якубова, 26 лет.
Адрес места жительства – ст. Константиновская, Баклановская, 54
Место работы, службы с начала войны - Учился на медицинском факультете Юрьевских Университетских курсов и, будучи студентом, работал в качестве секретаря Особого по г. Петрограду присутствия и Совета по призрению бедных. Продолжал учиться до конца апреля месяца 1918 года, после чего уехал на родину на Дон, на каникулы, где был мобилизован как зауряд-врач в Николаевскую армию.
Если состоял на государ. службе, то в каком чине – Был учителем математики в 1 Дон. гор.4-кл. училище с 1904 по 1913 год в чине титулярного советника.
Привлекался ли к ответственности по суду или в админ. порядке – В 915 году был приговорен судом на месяц при Юрьевской тюрьме за оскорбление полиции в газетной статье ( см. Случай в Юрьеве – прим. Н.С.).
Где арестован, при каких обстоятельствах – Во время работы в собственном винограднике, обрабатываемым личным трудом.
Когда и кем допрошен – Спустя полтора месяца после ареста (!!! – прим.Н.С.) следователем Политбюро Желудевым.
Я, следователь Дончека Жолудев, предъявил обвинение гр. Тюрьморезову Александру Павловичу в контрреволюции и хранении бланков с печатями властей белых.
Из протокола допроса А.П. Тюрьморезова
Когда я жил в станице Николаевской 1-ого Донокруга в квартире некоего Кологривова, то при осмотре шкафа с книгами женой, она обнаружила секретки с печатями и взяла часть. Цель хранения этих секреток женой я не могу определенно указать, по всей вероятности для личной переписки, кроме того, добавить, что жена моя эстонка, которая в таковых отношениях совершенно не может дать отчетности.
В 1918 году я был мобилизован белыми войсками как зауряд-врач, где и служил по день отступления на Кубань, на Кубань я тоже отступал до города Екатеринодара. С бегов я вернулся в конце апреля месяца с.г.. По возвращении домой я занимался садоводством, где и работал в день ареста.
Январь 1919 г. Удостоверение
Предъявитель сего Земский врач 5 уезда 1-ого Донского округа титулярный советник Александр Павлович Тюрьморезов отправляется в г. Ростов н/д, Новочеркасск и другие г.г. России, что подписью и печатью удостоверяется.
Окружного Атамана, полковника (подпись)
5-ый лазарет г. Новочеркасска
Май 1919 г. Удостоверение
Дано младшему ординатору вверенного мне лазарета Александру Павловичу Тюрьморезову в том, что он в апреле месяце перенес сыпной тиф, заразившись при исполнении своих обязанностей, а в начале мая острое воспаление кишек, как осложнение после тифа, что подписью и приложением печати удостоверяю.
Старший врач (подпись) А. Попов.
Лазарет Рос. О-ва Кр. креста №40
г.Екатеринодар
Апрель 1920 г. Удостоверение
Настоящим подписью и приложением печати удостоверяется, что Тюрморезов Алекс. Павл. находился на излечении в вверенном мне лазарете с 3 марта по 3 апреля по случаю заболевания возвратным тифом и в настоящее время страдает упадком сил, малокровием и верхушечным катаром правого легкого.
Старший врач (подпись)
Камышинский исполком
Сентябрь 1920 г. Удостоверение
Дано сие от Камышинского хут. Исполком ст. Константиновской гр. Тюрморезову Александру Павловичу, проживает в собственном саду вблизи хут. Камышинского. Был я милиционером, никогда никаких пропаганд против соввласти от него не слышал. Наоборот, в бытность кадетов он был врачом и отпускал казаков, не желавших сражаться против советской власти, признавал больными и отпускал домой. И я председатель названного хутора был отпущен тов. Тюрморезовым домой.
О чем удостоверяем подписью, за неимением советской печати просим верить росписи.
Камышинский хутор Предисполкома И.Д. Молоканов.
Из свидетельских показаний Н.В. Чеснокова
Ноябрь 1920 г.
А.П. Тюрьморезов издавал газету самую черную из всех «Казак» здесь в Константиновской. В этой газете печатались длинные статьи о Советском движении как об «антихристе» с набором слов и тенетов из Апокалипсиса и вообще из священного писания, наводящих страх на простой народ.
Явившись в Константиновскую в качестве агента Донправительства, он занял квартиру, которую занимал учитель Тюрьморезов Федор Иванович, на дверях была прибита визитная карточка с надписью «Доктор А.П. Тюрьморезов».
Перед вступлением отряда Назарова он все время вертелся в центре станицы, заходил в магазины, терся по базару, разговаривал, озабоченно спеша, суетясь, нося на спине мешок с какими-то вещами, с улицы на улицу и через базарную площадь к бульвару. Видимо подготавливал свою публику к приходу назаровцев.
Из протокола допроса А.П. Тюрьморезова
Редактором газеты «Казак» я действительно был, но в редакции только недавно, большей частью экономический и сельский вопрос, а о советском движении я ничего не писал, но писал об отдельных личностях, которые недостойны находиться в Совроссии.
Перед Назаровским наступлением я действительно появлялся в центре станицы, но по своим личным делам, чтобы достать купороса для опрыскивания винсада.
Из свидетельских показаний Клары Труутс
2 декабря 1920 г.
Секретки с печатями, обнаруженные при обыске у моего мужа, достаны мной в ст.Николаевской в 1919 году в квартире Кологривова (который умер), и хранились до настоящего времени.
Вопрос: Для какой цели вы хранили эти секретки?
Ответ: Валялись в бумагах без всякой цели.
Вопрос: Каким образом могли вы обнаружить эти секретки в квартире Кологривова?
Ответ: В одно время я попросила у них бумаги, которые и дали мне эти секретки вместо бумаги.
10 декабря 1920 г. В Политбюро 1 Донокруга
Настоящим сообщаю о том, что 2 или 3 декабря с.г. А.П. Тюрьморезов был взят на работы. Который по окончании работ заходил домой и был продолжительное время. Когда я пришел домой с занятий, он отстал от станового и стал говорить. Слова его были следующие: что ты Сергей Васильевич совершенно за меня не хлопочешь. Ты меня ведь знаешь, что я сижу совершенно понапрасну. И кто только меня держит, эти люди себе служат глупые. Потому что я человек совершенно беспристрастный и всегда говорю правду. Я мол говорил и сейчас скажу, что советская власть сама по себе вещь хорошая, но кто ей управляет это просто все дураки и жулики, которые только гробят людей. Они мол совершенно не умеют управлять государством, а поэтому честные люди сидят и страдают. Все эти слова он говорил вполне сознательно, о чем и сообщаю. Прошу принять соответствующие меры.
Осведомитель С.В. Буров.
Из свидетельских показаний П.М. Власова («голубчик Петя» - прим.Н.С.)
13 декабря 1920 г.
Гражданина А.П. Тюрьморезова я знаю как человека, идущего в корне вразрез с соввластью. С недавнего прошлого (1918 г.) я в нем видел постоянного врага против советского движения, он был редактором газеты «Казак», которая насквозь была проникнута черносотенной агитацией и твердым монархическо-деспотическим чутьем ко всем начинаниям пролетарской революции.
В 1919 году при Соввласти я глубоко убежден и это нужно было видеть политика его изменилась в сторону нелегальной контрреволюционной работы. Влазываясь в советские учреждения он всеми мерами тормозил работу таковых.
Знакомясь с материалом обвинения на гражд. Тюрьморезова, смело отмечаю факт его контрреволюционной работы на саду, где он якобы лечился сам и лечил жену и смотрел за виноградником.
Вертясь среди широких слоев населения, он вел агитацию против основных законоположений советской власти. Гражд. Тюрьморезов по моему глубокому убеждению неисправимый по отношению к соввласти.
Из свидетельских показаний В.П. Снопова (секр. Политбюро – прим.Н.С.).
25 сентября 1920 г. (все свидетельские показания датированы ноябрем-декабрем 1920г, только показания Снопова датированы сентябрем – подлог! – прим.Н.С.)
А.П. Тюрьморезова я знаю с детства. В бытность Октябрьской революции, т.е. когда на Дону зарождался большевизм, мне приходилось неоднократно ездить на пароходе из Константиновской до Ростова и обратно. В это же время ездил и Александр Тюрьморезов, который при поездке всегда завязывал разговор с пассажирами. Разговор его всегда был направлен против большивизма, а именно говоря, что большевики безумцы, насильники и проч.
В 1920 в апреле мае месяце Тюрьморезов тонко занимался агитацией против соввласти и работал довольно тонко, так что поймать его на месте преступления не представлялось возможным, ибо он тонкий и умный.
Последнее же время он скрывался на садах и не показывался в станицу.
Из протокола допроса А.П. Тюрьморезова
Предъявленное мне обвинение якобы я, А.П. Тюрьморезов, подпольно агитировал против Советской власти везде и всюду, как то в станице Константиновской и на пароходе, кроме того, якобы я передавал все то, что говорилось на съезде Советов в лагерь белых, я совершенно не признаю.
А. Тюрьморезов.
13 декабря 1920 г. Из Заключительного Акта
Постановил: Настоящее дело передать на рассмотрение Заседания комиссии Политбюро 1 Донокруга и применить высшую меру наказания расстрел, но принимая во внимание Октябрьскую амнистию от 7 ноября 1920 года третьей годовщины меру наказания изменить заключением в концентрационный лагерь сроком на 5 лет.
Уполномоченный (подпись) М. Жолудев.
Из Заключения о реабилитации А.П. Тюрьморезова
10 января 2013 г.
Объективных доказательств, подтверждающих обвинение, либо опровергающих показания осужденного в деле не имеется. Кроме того, деяния, в которых обвинялся Тюрьморезов А.П., признаков какого-либо состава преступления не содержат.
Анализ материалов дела указывает, что фактически данное лицо подвергнуто уголовным репрессиям по политическим мотивам, а именно за пребывание в рядах Белой Армии.
Послесловие
11 марта 2013 г.
И все-таки (в конечном счете) я благодарна этому Ведомству "страха" за то, что они сохранили дедушкины письма, и через сто лет без малого они дошли до своего "адресата" – до нас, его потомков.
Наталия Сажикова, внучка А.П. Тюрьморезова.