И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба.

Откровение ап. Иоанна Богослова (Апокалипсис) 21:1-27

Душа, томясь, торопит свой конец.

Христос на кресте. Хорхе Луис Борхес

***

Тучки лезут бродячей собакой.

Ветер с гор нагоняет печаль.

Встал туман над гремящей Арагвой.

И отпрял в непроглядную даль.

Зло дождя барабанные капли

бьются в двери. Колотят в окно

и по кровле приземистой сакли.

Безответно. В ней нет никого.

С гор сползает густеющий сумрак.

Не видать скал в дождливую мглу.

Безудержно туманит рассудок

чья-то тень, что ждёт жертвы в углу.

***

Я хожу в цилиндре не для женщин.

Зря ль от женской ласки поотвык…

И давно уже не тот, не прежний, –

стихла радость, огрубел язык.

Я давно своей печалью грешен.

Не ищу вниманья ничьего.

И в смешном цилиндре безутешен, –

в нём дано ль ступить в чертог Его…

В летний зной над гроздями черешен

средь лазури мне ль распахнут взор…

И цилиндр срываю не для женщин,

а закончив с Богом разговор.

***

Клонится солнце к дремотному морю.

Жаром янтарным запёкся закат.

Сердце, зачем ты склоняешься к горю,

будто тень застит створ огненных врат.

Чем так тревожит далёкая туча, –

вестница шторма, что ждёт впереди.

Что так отчаянно молишь ты случай:

беды неведомые отведи…

Ночка всё ближе. Бесслёзные звёзды

посеребрят неизбывный простор.

Но ненадолго. Взбунтуется воздух.

Тучи поглотят и бездну, и взор.

***

Закрутилась любовь юлою,

да остыла навек ужель…

Даже если тебя не стою,

я останусь в твоей душе.

В темноте подсознания. В слове,

проскользнувшем в живую речь.

Чиркни спичкой назло соломе, –

постарайся всё это сжечь.

Изведи меня в чёрный пепел.

И развей стылый след любви.

Только я ни за что на свете

не исчезну. Хоть ты уйди

в дали дальние, выси светлые.

Пусть вдвоём нам не быть уже,

но нашепчут ночные ветры, –

я остался в твоей душе.

***

Изысканно, и вместе с тем беспечно,

вонзить иглу под сердце. Скоротечно

поставить росчерк – косо ль, безупречно ль…

И прочь податься, что бесчеловечно.

О, участь, честь… Слова на острие

пера остры и сами. И сие

вины не искупает. Бытие

поэта зиждется на мученском чутье.

Оно даровано и столь недолговечно.

Перо сломается. И Муза в подвенечном

наряде бросится к заезжему месье,

забыв навек о прежнем соловье…

Прости ей, каясь высшему судье.

Дар преходящ, но мука бесконечна.

Прикрыть глаза. Сойти в небытие

по Млечному пути в рассвет заречный.

***

Разбудили средь ночи напевы.

Поманил в непроглядную мглу

чудный голос неведомой девы,

что бренчала на лире в углу.

Разобрать не дано её лика.

Её имени ввек не прознать.

Вдруг умолкла. И стало так тихо…

Ночь. Сиротство. Скрип двери. Кровать.

***

Здесь мой дом и плаха.

Здесь встречаю новь:

на руинах страха –

радость и любовь.

Здесь взвивался, ярок,

пламень зыбких снов.

Здесь, средь звёздных арок,

всласть стяжал высь слов.

Здесь, познав сиротство

в огненных мирах,

звал в рассвет я солнце,

разгоняя мрак.

Здесь в друзьях мне ветер:

биться ль одному!..

Сердцем чист и светел,

здесь сойду во тьму.

***

Как живую любовь не вернуть назад,

а в заросшем лесу не найти тропинки,

из вина не извлечь сочный виноград, –

так и в прожитом дне не смахнуть пылинки,

не сбежать от дум, не отпить от грёз,

а в её глазах – не унять блеск слёз.

Облака, впав в печаль, уползают вдаль.

Равнодушные взоры их гонят в спину.

Предзакатной красы никому не жаль.

Неуёмный маляр вновь мазнёт картину:

может, ярче грёз, может, – много хуже,

но безумней всего – отраженье в луже.

Обмакни в чернь перо. Исчеркай листок.

И увидишь, насколько черён душою.

На рассвете взор ищет, где здесь восток,

чтобы встретиться вновь в млечной дали с тою,

что дарила миг счастья сквозь лета,

а теперь зовёт в небо, как звезда.

***

Глодая свежей груши мякоть,

гляжу в окно. Дождь. Ветер. Слякоть.

Есть грушу вовсе не хотелось.

Но сочность брызг… Но хруста прелесть!

Не зря в веках, под сенью рая,

им Ева тешилась, вонзая

невинно белые клыки

в сладчайший плод. "Поберегись!.." –

к ней кинулся Адам. Но поздно.

Свершилось. Дальше всё серьёзно.

Грехом далась обоим мякоть.

В ночь прочь пришлось по лужам шмякать…

Едва ли жив мой скудный гений.

Последствие грехопадений.

Грызёт тоска. Что с ней калякать.

Огрызок я ль… Дождь. Ветер. Слякоть.

***

Отгородиться от всего,

помимо выси и Его…

Возможна ль ковка без окалин –

дрязг, тяжб, раздоров в лоне спален,

порочных встреч при свете свеч.

Не чуете?.. О чём и речь.

Себя вовек не уберечь:

как ни греби, а чёлн даст течь.

И волны хлынут через борт

и, как песок, набьются в рот.

Нагрянет мрак, а с ним – и тишь. 

Отгородился?.. Что молчишь.

***

Штурмует несметная рать

твои бастионы упрямо…

Любовь – ты ли буря, ты ль гладь

глубин посреди океана.

Лишиться тебя – это странно.

Тобою владеть – это дерзость.

Всегда ли ты вправду желанна,

всегда ли – одна эфемерность…

Чужды тебе ложь и неверность.

Взглянуть в горделивые очи.

О, бездна!.. О, счастья безмерность…

О, стылость тоски среди ночи…

***

Ко мне во сне нагрянул Блок.

– К тебе собрат твой, Александр.

Всё киснешь здесь, во мгле мансард?

Очнись, напяль-ка котелок

и двигай в даль… Да хоть в Нью-Йорк.

Там очень ценят наше слово,

когда изложено толково.

А ну-ка, предъяви свой слог!..

Фу, эка гадость, – плебсу в радость.

А в этом месте хорошо!

Хвалю, не лезешь на рожон.

Над этим поработай малость.

А здесь – слащаво, неправдиво.

Сей опус – дамочкам в альбом.

Не принесёшь ли ром со льдом.

А это – даже мне на диво…

Да ты прославиться бы мог,

когда бы стал трудолюбивей,

изящней, тон взял поигривей,

когда бы слез с дивана. Бог

тебе помог бы в одночасье.

Со звонкой рифмой подсобил.

По меценатам поводил.

Глядишь, и выпало бы счастье…

Ко мне во сне нагрянул Блок.

Я еле ноги уволок.

***

В путь нежданно поднимаюсь

и скольжу по тишине,

расправляя дивный парус,

что колотится во мне.

Он несёт, и он же душит, –

воспарить с ним нелегко…

Он срывает с места душу

и уносит в молоко.

***

О, Господи, как это пережить!

Перекроить мир тонких восприятий…

Пиджак с отца на сына перешить

дано ли без примерок и изъятий.

И как пройти ушедшему вослед,

когда ни зги в кромешной тьме не видно…

Кто жив ещё, впадает в пенный бред,

и за него пред Господом не стыдно.

Но почему… Реальность гнёт Луну

в унылый серп без спросу, неприветно.

Шаг за черту. И лбом уткнуться в стену

дано любому немо, безответно.

***

Гори, огонь неугасимый,

неведомый, неизъяснимый,

своей невероятной силой

изничтожающий обман.

Жалеть ли, что, судьбой разимый,

тебе я – хворост хрусткий, зимний,

не согревающий, незримый, –

вмиг изгорающий в туман.

***

День, смолкая, уходит бесследно за край…

Никогда никому ничего не вернуть

среди гвалта сражений за ад или рай.

Предначертанный жребий. Бессмысленный путь.

За окном ждёт туман, что ещё поглотить.

Будто мало ему очертаний домов.

Ветер взвеет клубы, изъявив Богу прыть,

дробь дождя низвергая нещадно на кров.

Дождь отнюдь не разгонит усталую кровь.

Взор померкнет, чуть сумрак сгустится в углах.

Сердце помнит зачем-то былую любовь,

что истлела в золу, что рассыпалась в прах.

***

Тягостные грёзы, не терзайте

среди ночи изнурённый мозг.

Миг скрипит пружинами кровати,

будто в вечность мчаться изнемог.

Сны безжалостно взметают душу

к звёздным высям, и с них оземь – хрясть!..

Нечто рвётся в вязких снах наружу, –

не объять ни целое, ни часть.

Может быть, однажды на закате

взор упьётся рдяным мёдом всласть…

Гордые, смиритесь и покайтесь

перед тем, как в бездну мрака впасть.

Не вздыхайте, – чайте благодати…

Вы – лишь образ в мимолётном сне

иль строка в истрёпанной тетради,

позабытой в мёртвой тишине.

***

Зачем я попал в этот край.

Что делать здесь чистому сердцу.

Вокруг беднота и курай,

да неприязнь к чужеземцу.

Вокруг бесконечный раздрай.

Стяжание лести и взяток.

Зачем я попал в этот край.

И был ли когда здесь порядок…

Шепнул мне Господь: не стенай!..

Мгновение в жизни – отрада.

Очнись!.. На столе стынет чай.

Хлеб с солью. Ну, что ещё надо.

Куда ни пойдёшь, всюду – рай.

Всё радостно чистому сердцу.

Но знай, что за краем есть край.

И в нём жизни нет чужеземцу.

***

О, Русь!.. К тебе уж не вернусь.

Боль и стишки, любовь и грусть, –

сквозь тыщу вёрст под свет зари

прими в объятия свои.

И в миг, как смолкнет голос мой,

знай, что вернулся я домой,

под кров от дальнего порога

лишь сердцу ведомой дорогой.

Развеет ветер хмурой мглой

над русской нивою прах мой.

И, может быть, взметёт над веком

прощальный зов мой гулким эхом.

***

Молил я: "Откройся, Сим-сим!.."

Безмолвно вставала Вега.

Сиял всласть Иерусалим,

сходящий от Бога с неба.

Не надо мне днесь ни хлеба,

ни вёсен, ни лета, ни зим…

В осеннюю стынь молю небо:

взойти дай в Иерусалим.

Но мой ли путь – встретиться с Ним…

Сколь троп испытал, изведал.

О, новый Иерусалим!..

Сойди же от Бога с неба.

***

Под солнцем быть ли незамеченным…

И вся-то жизнь – сплошные горести.

Тому, кто был на счастье венчанным,

не избежать суровой повести.

В закатный час за чайным столиком,

взирая на блины с ватрушками,

себя я ощущаю стоиком

перед хозяйкой простодушною.

А в воздухе, едва отмечено,

царит немое притяжение.

Вас приобнять бы мне за плечи, но

непозволительно движение.

Закат сойдёт. И мы расстанемся:

вам – в дом, а мне – в другую сторону.

Но знаю я, – век буду каяться

о не случившемся то ль ворону,

в осенней мгле в ветвях хрипящему,

то ль лику в золотом окладе…

Мы были близки к настоящему.

Меня забудьте, Бога ради!..

В чад изгорела жизнь до времени.

О том поведать ли за столиком,

где празднованье именин

свело любовь, закат и стоика.

***

Век алчен, кровав, суров.

Затиснут под тусклый кров

тоски, не искрю словами,

скорбен устами.

Чадит за окном осень.

За нею грядёт зима.

Зов выси и зыбок, и грозен.

Шаг, – и стена.

Её не обрушить словом.

Вот он – завал из кип,

исчёрканных всласть бессонно.

В них я ль погиб…

Вот бы воспрянуть снова.

Где он, желанный ветер.

Высечь искру из слова.

Сжечь в пепел.

***

За пределами выси, 

за пределами тьмы,

за пределами мысли,

за пределами "Мы",

за пределами Бога

и Вселенной всея,

как иголка вне стога,

предстаю сутью я.

***

Жизнь взаправду была или мнилось.

Млечный путь – будто тлеющий прах.

Где ты, Боже? Яви свою милость.

Разгони окружающий мрак.

Всласть просыпь сноп лучистого света.

Излечи неизбывную боль.

Одиночество – участь поэта.

Скорбный дух – ему храм и юдоль.

Где ты, Боже… Оставь своё ложе.

И предстань в неположенный срок.

Тишина. Сыпь мурашек по коже.

На случайном листке россыпь строк.

***

Подать чернила!.. Что за сила,

не подконтрольная любви.

Идёшь туда, и ждёт могила.

Бредёшь сюда, – и здесь: умри…

Вновь надо быть: отринуть ад, –

к незнамой жизни возрождаться.

Искать внимания у граций…

А следом, – снова погибать.

Встать в рост. И прытко мчать за веком.

Искать внимания у муз…

И, взяв на плечи тяжкий груз,

быть всем приятным человеком.

Да просто быть. И сложат быль

вослед предвзятые потомки…

Всё зря. Миг обернётся в пыль.

Уходят дни. Нескладны. Ломки.

Уходит жизнь – случайный приз,

дарованный без цели жребий.

Душа уходит, – то ли ввысь,

то ли в безбрежный мрак столетий.

***

Вот бы прожить без беды.

Но не получится так ли,

что посреди лебеды

сдохну в тиши ветхой сакли.

И, пыль вздымая над ней

вихрем, задиристый ветер

кликнет народ: "Ей-же-ей!..

Как ты забыл о поэте…"

И духом бодрый народ

сходу устроит застолье.

Ветер, взор бросив на сброд,

пустится в степь – на приволье.

***

Нет ничего, что вызволит из мглы.

Куда не двинься, всё одни углы,

препоны, лабиринты, междометья…

Зря ль не могу никак покинуть клеть я.

Зря ль синева померкла в небесах.

Хмарь лезет. Тучки предвещают крах.

Прохожие безмолвны и недвижны.

Всё замерло. Дождь стих скоропостижно.

Вдох неизбежен. Выдох – не обещан

ни Богом, ни одной из близких женщин.

Взор обегает ближние углы.

А дальних нет. И не было. Увы.

Ещё немного выждать. Претерпеть.

И кто-то где-то там достанет плеть.

Огреет. И, быть может, устыдится.

Сойдут во мглу и голоса, и лица.

***

Где же ты, Россия…

Дремлет даль в окне.

Смертью пригрози я,

не придёшь ко мне.

Не протянешь руку,

не обнимешь всласть…

Но мне хватит духу

в горести не впасть!..

И достанет воли,

вечным сиротой

без любви, без доли,

сердцем быть с тобой.

Выйти на дорогу

посреди жнивья.

Помолиться Богу.

Русь жива, – жив я.

***

Вдаль, уже усталый, несчастливый,

по дорогам Времени иду

без оглядки. И теряю силы

у осенних рощиц на виду.

И в сиротстве не ищу опоры

ни делам, ни помыслам своим.

Вдалеке до неба встали горы.

Я кажусь им жалким и седым.

Мой закатный путь едва ль приметен

средь других – извилистых, прямых…

И оборван будет на рассвете

в час лучей неярких, золотых.

***

И было всё не так. Кругом всегда не с тем

не там и не тогда и не по месту.

Он мог спастись, найдя себе невесту

в скитаниях среди камней и стен.

Дано ль избегнуть казни средь измен…

Возвысишь глас, и выйдет всё дороже.

Сойдёшь во тьму не тенью на рогоже –

сожгут или распнут, как манекен.

Но перед тем сброд выставит ослом

любого, кто в любви не осторожен.

Явиться в мир – как огрести по роже, –

за доброе не платится добром.

Пусть в хлеве ясли полнятся овсом,

что мне с того в теснинах мироздания.

Извлёк ли сердце и принёс как дань я, –

был не замечен светом, тьмой, Отцом.

***

Истает страсть скитаться в пустоте…

Всевластна стынь постылого сиротства.

Уста умолкнут, чужды суете.

Померкнет взор, с огнём утратив сходство.

И сузится до точки круг забот.

В неё сойдутся всех сплетений нити.

Иссякнут слёзы. Искривится рот.

И тьма золой взметнёт костёр наитий.

***

Я устал ли, душа устала ль.

Даже просини в выси нет…

И огниву где взять кресало,

чтоб возжечь негасимый свет.

Где край неба, там край надежды.

А за краем ждёт стылый мрак.

Кануть в небытие, но прежде,

чем придушит постыдный страх.

Прах, всё прах… Пепел взвит в словах.

Пламя, вспыхнув, истает ало

наяву ли, в безмолвных снах…

Я устал ли, душа устала ль.

***

За музыкой в глубинах мирозданья

едва ли слышен и мой гимн желанья,

нежданной скорби, радости, тоски…

Слова неброски в тёмной мгле строки.

Но ноты не начертаны случайно, –

что гармонично, то исконно, чаяно.

И всё сойдёт, затихнет чутким эхом, –

замрёт струна, что билась человеком.

Copyright © 2025 Степанов С.