О своем деде Дерябине Тимофее Ивановиче рассказывает внучка Ротова Ирина

Оказавшись на Украине, дыша полтавским воздухом, я помнила, что где-то рядом – в 200+250 км. – есть Кировоград, Александрия, Ивано-Мартовка. И на этой земле умирал мой дед – молодой крепкий сибиряк 34 лет.

Что связывало меня с ним? Где же та ниточка-струнка, протянувшаяся так невероятно длинно, в сорок лет?

Как могла возникнуть эта боль, за того, которого никогда не знала в жизни, да и тот не подозревал о ее будущем существовании?

Оттуда, из сибирской дали, украинская земля была недоступна солдатской вдове с четырьмя дочерьми, хоть и самолеты летали, и ходили поезда.

Хотелось постоять у могилы, а есть она? И все как-то не хватало денег на поездку, времени в году, смелости проехать эти 200-250 км.

Когда стало ясно, что в ближайшие три-четыре месяца предстоит сменить Украину на Среднюю Азию, откладывать поездку стало больше нельзя.

И она состоялась. Автобус подходил к городку через мирные поля засеянные кукурузой, овсом, подсолнечником. В стороне проплывали деревни. По какому-то из таких полей декабрем 1943 года дед одиннадцать раз полз устранять порыв телефонного кабеля и возвращался к своим.

В сообщении из Подольского архива говорится о том, что ползти приходилось под пулеметным огнем противника. О чем он думал? Неужели Ни о чем? Как же устроена человеческая психика?

Может стремительным вихрем проносилась в сознании вся прошлая жизнь, может и будущая явила свои картины? А если явила, может и внукам что было сказано воспаленным мозгом. Может быть успел он подумать о нас - какими мы будем, вспомним ли – испив всю горькую горечь возможной и близкой смерти?

А военкомат сообщил: в Александрийском районе девяносто братских могил. Погибшие в Ивано-Мартовке перезахоронены в Горбаневске. Вот это село. Длинное, из четырех – пяти параллельных улиц, а в общем –то небольшое. Шесть братских могил в нем. У одной из них встретила нас пожилая, в женщина.

Глиной побелен памятник, свежее подкрашена надпись на нем: «Здесь покоятся 80 бойцов».

- Сама я их поховала, документы в гимнастерках прежде собрала и какому-то начальнику отдала. Сама с тех пор за могилой ухаживаю.

Низкий поклон тебе , добрая женщина. Поникшая роза тихо и беспомощно осталась лежать там, на теплой глиняной надгробной плите.

Вторая могила была на школьной ограде , возле главного входа. Здесь памятник посерьезнее, но сорная, пыльная трава говорила о людском равнодушии. На камне высечены фамилии двадцати пяти известных, а еще сорок безвестные. Какая из них, шести братских могил, дедова?. С этим я и уехала.

Года через два , немного в стороне от этих мест , могилу нашла одна из его дочерей. Старшая, та , которая больше помнила и больше плакала. Три сестры их четырех отправились в печальную поездку.

Да, они стояли у братской могилы. И среди длинного списка была высечена фамилия их отца и моего деда, только с одной измененной буквой в фамилии. Но это почти не меняло звучания не вызывало сомнения. Сердца их чувствовали – прах его здесь, вместе с другими, которых много. По какой-то неведомой случайности название улицы в селе, на которой была могила, совпадало с названием его родного села, из которого в 1942 году он ушел от жены и малых детей. (похоронен на улице Венгеровская) Ушел навсегда…

Ах! Сон бабушки был в руку. В руку был и другой сон, когда земля пополам под ногами треснула, пролегла между ними пропасть.

Живя в Средней Азии я встретила приятную женщину, которая рождена была в 1941 на Кировоградчине, на Александрийской земле. И ее – малого младенца – мать берегла в землянке, в то время, когда в доме жил немецкий офицер.

Вот так время сомкнулось и соединило поколения. Она говорила, общалась с тем , кто дышал той же зимой, те же воздухом, на той же земле., где-то очень рядом с моим дедом. И это ее защищал он. Сначала наступал, потом отступал, потом снова наступал, чтобы жить могла девочка не в землянке, а в светлом доме. Свободно на своей земле.