uncertainty

а зач мне эта страница? пока в разработке

[котячество]

— а где твоя мама?

упоеньюшко вздрогнул, замирая с поднятой лапой, когда до него донесся писклявый вопрос откуда-то снизу. воспитанник опустил глаза и наткнулся на внимательный и подозрительный взгляд взъерошенного котенка непокорной волны. изломушек и поземка совсем недавно начали мяукать что-то осознанное, но упоеньюшко уже был от этого не в восторге — хотя едва ли могильное молчание внутри пещеры было лучше.  

котенок все также глядел на него не мигая, и упоеньюшко занервничал, не понимая, чего от него хотят.

— что?

— моя мама — непокорная волна. у охотушка и летучемышки, — котенок терпеливо махнул хвостом в сторону челюсти, которая ворковала над своими новорожденными в тени пещерного свода, — челюсти. у всех есть мамы. они тут живут. а твоя где? 

упоеньюшко моргнул. клокочущая печаль откликнулась где-то в груди.  время текло неустанно, а с ним ускользали и призраки кошек.

изломушек нахмурился и покачал головой: слишком уж странный воспитанник медлил с ответом. 

позади послышался мягкий шорох лап — за непокорной волной, широко зевая, неуклюже к своей подстилке семенил поземка. воспитанник и котенок обернулись посмотреть, как мать заботливо приглаживает непослушный хохолок у поземки на макушке. 

изломушек нахохлился и поманил упоеньюшко наклониться ближе:

— моя мама хорошая. она и о тебе может позаботиться. раз твоей мамы тут нет.

не дождавшись ответа, он хотел было уже присоединиться к теплому боку поземки, который не переставал зевать, но колючим взглядом вновь смерил упоеньюшко с лап до головы:

— только не слишком часто! — строго добавил котенок, — а то мы и без тебя еле в подстилку помещаемся. 

он важно кивнул своей собственной мудрости и поспешил к матери с рассказом о бабочке, которую ему сегодня удалось поймать. упоеньюшко смотрел как непокорная волна внимательно слушает рассказ сына, а поземка дергает лапкой в сладкой полудреме. 

тишина в пещере точно была хуже этого. воспитанник мягко улыбнулся.

[воспитанничество]

[воительство]

— не отставай, тихоходка! ишь каким большим стал, а все медлительный и сонный!

весть неодобрительно рычит и припадает к земле, снег летит из под лап, а впереди насмешливо мелькает кончик белого хвоста. 

— я хотя бы стою на лапах, а не лечу кувырком как дохлый заяц!

рывок, и хохочущий воитель оказывается сбит на землю тяжелыми лапами брата. бликами играет солнце на заледеневших камнях, изумрудные сосны игриво покачиваются под задорными порывами ветра в колотун. 

ветрвольность одновременно фырчит и смеется под лапами вести, его макушка сияет снежной шапкой. младший брат смиряет его хитрым прищуром и шутливо забрасывает белоснежным одеялом в придачу. 

— ты в снежинку меня превратишь!
— может хоть это заткнет твои оголтелые визги?

коты катаются по снегу подобно маленьким котятам и борются с друг другом за право встать. на душе прорастают ласковые подснежники. у них все хорошо. 

— ...ты меня слушаешь? 

весть моргает несколько раз, и перед глазами предстают белые лапы. шерстинка к шерстинке — не те, о которых он глубоко задумался мгновение назад. воитель жмурится, потягивается от долгого лежания и тут же шипит, когда боль резью откликается от груди до кончиков пят. 

он задремал в небесном оке сразу после собрания, а проснулся от мягкого толчка носом в бок. и под тихий голос незаметно нырнул в воспоминания о своем сне — что же ему снилось?.. с языка все никак не уходил прочь холодный привкус снега. 

когда чужой голос вновь стихает, весть наконец поднимается на нетвердые лапы, стряхивая со смоляных щек наваждение. теперь белоснежные лапы обретают темную гриву и ожидающий взор медовых внимательных глаз. излом, кажется, ждет ответа.

— прости. задумался, — смущение утопает внутри, когда воитель принимается приглаживать шерсть на плече. излом задумчиво окидывает сына взглядом словно размышляя: помочь ли ему или остаться наблюдать. но они оба знают ответ: весть справится сам.

небесное око темной лазурью затаило дыхание. тишина опустилась на грот, где каждый день голоса не смолкали в поздравлениях. вести нравилось — глядя на камни, по которым и он ступал не один раз навстрчу вождю, и его братья и сестры получали свои новые имена, словно тонкие силуэты призрачных воспоминаний снова склоняли головы. и ничего не менялось. никто не уходил.

— я говорил, что непокорная волна пошла в ночной дозор. вновь. 

весть кривится и наконец встречается с изломом глазами. аура мягкой печали отца передается ему невидимой нитью. 

с ухода ветровольности из клана прошла целая луна. вместе со ранами инициации на сердце грубели и шрамы расставания. весть старался не думать об этом — он знал, чувствовал, что брат жив и здоров, хотя это.. едва ли помогало бороться с вязкой тоской.  

родители же переживали по-разному: непокорная волна ушла с головой в заботы клана, не оставляя себе лишнего времени на сожаления. весть понимал: не хотела, чтобы кто-то лишний раз напоминал ей о ее горечи. едва не потерять сначала одного сына дважды, а потом отпустить другого... незавидная история. 

что до излома.. он вновь принимал судьбу с бескрайним морем молчаливой тоски в глубине глаз. весть свыкся с регулярными ритуалами: тот сначала беспокойно ищет в толпе сыновей, а потом облегченно выдыхает, и ведет себя как обычно. что ж, если отец стремится не выпускать из виду оставшихся птенцов, то они постараются не разочаровать.  

"неплохая у тебя месть получилась, братец", — весть грустно усмехается сам себе. на муки совести за свои проступки времени не оставалось, нужно было держаться. не разбиваться на кусочки от собственных тревог. потому что непокорная волна и излом держались ради них всегда. а ветровольность их оберегал — и весть с достоинством переймет то бремя.

воитель ласково трется носом об отцовское ухо. 

— а покорный еще не вернулся из гор. значит мы снова втроем с упоением. даже.. тихо, спокойно. все о чем вы мечтали пока мы росли, да? 

излом трясет усами в невеселой улыбке. в последнее время они как-то сами собой часто оставались втроем — наверное смерчик бы вытаращил на такое глаза и проворчал, что никогда в жизни бы не променял ветровольность на упоение.

а весть променял. упоение мягким обликом был рядом — после холода от ухода брата молчаливо берег, и весть вцепился в него когтями, как утопающий. и теперь не хотел отпускать того, кто так долго носил жгучее клеймо неродного.  

— пойдем. здесь холодает. 

весть кивает, прислоняясь к чужому боку. острая нужда опираться на кого-то во время ходьбы медленно исчезала, но... так уже стало привычнее. им обоим. воители скрываются в зубастом проеме пещер.

— знаешь, что упоение недавно сделал?

— м-м? я точно должен знать об этом? 

— о таком... вполне.

излом останавливается у грота с отпечатками и с легким подозрением щурится на сына. весть смотрит на него долго-долго: почему-то именно в этот момент ему подумалось о том, как однажды на темной морде проступит седина, и он станет этому свидетелем. тем важнее были слова.

— назвал тебя отцом, а не изломом. кажется раньше он так не делал.

вести захотелось как котенку запрыгать на месте от эмоций в глазах напротив. видел бы сейчас ветровольность, как отец открывает и закрывает рот словно рыба на льду — точно бы оценил. ну ничего. весть ему расскажет. обязательно.

— не делал.

отец достойно возвращает самообладание. весть кивает, пропуская его вперед. он доволен собой. назойливые коготки переживаний прошли мимо шкуры. хотя бы сегодня.

— весть. 

он поднимает голову, снова встречаясь с отцом взглядом. тот оборачивается на него, что-то обдумывая.

— спасибо. 

весть улыбается, проскальзывая следом. 

упоение сонно поднимает голову с подстилки, глядя на тихую радость в глазах отца и брата.

жизнь робко продолжается.

"это ничего, что ты ушел. я позабочусь о них как смогу".