• ПЕРОЗИО/PEROSIO Иван (Джованни) Николаевич, Санкт-Петербург 1860 – о. Капри 16.10.1927 [Капри, Католическое (коммунальное) кладб., могила не сохранилась; AdC; RCC, № 399]. Сын Николо/Николая Павловича ПЕРОЗИО и его первой жены Марии, рожд. Затаевич. Потомственный почетный гражданин. Жена: Гликерия (Льичерия) Комалеуко.

Журналист, проживал на Via Palazzo a Mare.

• ПЕРОЗИО/PEROSIO Николо/Николай Павлович, Одесса 1819 – вилла в окрестностях Генуи май 1877 [Генуя, кладб. Стальено, № 1404] Сын гоф-маклера, одесского купца Лукки-Паоло / Павла Николаевича ПЕРОЗИО. Биржевой маклер, управляющий имениями, санкт-етербургский 1-й гильдии купец, публицист. Потомственный почетный гражданин. 

СЕЧЬ КУЧЕРА БАРЫНЯ ДОВЕРЯЛА ПОЛИЦИИ

160 лет назад Екатеринослав переживал то, что другие города переживут на несколько лет позже. Молодежь, поверившая в «перестройку» Александра II, жила ожиданиями перемен в «стране рабов, стране господ». Для этого в 1858-1859 годах они придумали свой «Пиквикский клуб».

Николай ЧАБАН

Рецепт для совершенствования - исповедь

Придумали клуб трое культурных молодых людей – Владимир Елагин, Михаил Стопановский и Николай Баллин. Все они, чувствуя пустоту жизни, решили заполнить ее самосовершенствованием. Прежде всего, обратили внимание на то, что у них нет самого элементарного – книг и не доставало знаний вообще. Этому можно было бы помочь, если бы они книги покупали по уговору и менялись затем книгами и толстыми журналами. Самые образованные на заседаниях клуба делали рефераты статей в иностранных журналах.

А еще для самосовершенствования молодые люди придумали «всенародную исповедь». Член клуба должен был сообщать на собрании, что сделано им на минувшей неделе – причем без утайки, с полной откровенностью.

А после началась и организация настоящего литературного общества. Решили, кроме рефератов, читать собственные литературные произведения, а потом обсуждать их.

Ясно, что таланты были разные, лидерами в писательстве стали Елагин и Стопановский. Между прочим, их обличительные произведения печатали ведущие столичные журналы. Тут уже отмахнуться от пиквиков екатеринославскому «обществу» было никак нельзя. Всех трех обличителей вызывал к себе поодиночке губернатор граф Александр Сиверс – его поначалу вывели в одном из романов под бодрой фамилией Надеждин, но вот его подчиненных… Одним словом граф пытался призвать молодых людей к порядку и благоразумию, но все тщетно – они уже попробовали пьянящий напиток свободы.

Пиквики были по-молодому изобретательны. Вот надумали собрать сотню подписей в поддержку открытия общественной библиотеки. И собрали. По этому случаю провели обед. Поднимали тосты за императора. Описали обед в столичном журнале. Попробуй после этого не разрешить библиотеки…

Полное торжество пиквиков наступило после напечатания романа В. Елагина «Откупное дело». Некрасов прислал автору гонорар в 500 рублей и его материальное положение значительно улучшилось. А Грязеславль переживал подлинный переполох.

Обиженных на Руси всегда хватает. После же появления обличительных повестей и романов к пиквикам повалили гурьбой люди. Сочувствие горожан к ним увеличилось. Квартира Елагина и Баллина стала главным штабом. Сюда являлись приезжие, приходили полицейские – они сообщали о происшествиях, обращались за советом, за защитой против всяких беззаконий. Хватало курьезов. Напомню, это было еще до отмены в 1861-м крепостного права.

Однажды к Елагину пришел квартальный и заявил, что помещица Клейнкениг (Клейнгених) прислала в полицию своего кучера с тем, чтобы его телесно наказали, и за это наказание прислала пять рублей. Квартальный просил совета – как ему поступить. Елагин дал такую резолюцию – деньги взять, а сечь не сметь. Квартальный так и поступил. Но помещица узнала, что кучер ее не высечен и подняла бучу (кстати, София Петровна была в девичестве Зайцова, но вот вышла замуж за немца Клейнкенига). Это стало известно пиквикам.

Они соответственно настроили своего союзника верхнеднепровского уездного предводителя дворянства Даниленко. Яков Григорьевич был человек прямой, военный, из дворян Полтавской губернии. Литературная молодежь попросила его, чтобы он на обеде у губернатора пристыдил мадам Клейнкениг – что не дворянское это дело осматривать задние части кучера, достаточно ли полиция его наказала или нет.

Даниленко исполнил данное ему поручение добросовестно. Он так картинно и с полтавским юмором рассказал, как помещица контролировала либерализм полиции, что сам губернатор Сиверс хохотал до упаду. Этим Даниленко так сконфузил госпожу Клейнкениг, что она о кучере полицмейстеру больше не напоминала…

In vino veritas

Естественно пиквиков продолжали преследовать. Обиженные стали распускать слухи, что они пьяницы, буяны. Да, пиквики любили выпить, но никогда не пили до умопомрачения. У них была только рюмка забористой настойки для каждого посетителя пиквикских вечеров. По рецепту писателя Елагина составлялась смесь перцовки, настоя перелистика и несколько капель мятного масла непременно прибавлялось в покупаемую ими четвертную бутыль водки.

Особые отношения были у них и с вином. Вино у пиквиков считалось символическим выражением конкретной любви. Оно играло почетную роль в собраниях пиквиков. Те находили, что in vino veritas (истина в вине). А потому полагали, что вино, развивая остроумие, парализуя рутинное мышление и притупляя рутинные впечатления, развивает вдохновение, фантазию и добрые чувства, идеи, которые обыкновенное нами не замечаются, вызывает наружу. Пиквики считали, что человеку необходимо иногда задуриваться и забывать мучающие его несообразности. То есть человеку иногда просто необходимо изменять направление его мыслей!

Разумеется, пиквики не одобряли пьянства ради пьянства до болезни. Напротив вино было лекарство для них. Как и любовь, которая отвлекала человека от излишне эгоистических страстей. К примеру, - скупости, самолюбия, копания в своем мирке и излишних увлечений специальностями.

При этом не было людей более снисходительных к человеческих слабостям, чем пиквики. В заключение всякой исповеди, когда пиквики считали, что они уже достаточно вышутили грешника, обыкновенно провозглашалось: «Выпьем!» или «Иди и впредь не греши!» Последние слова говорили с доброй улыбкой — все понимали, что не грешить нельзя — даже пиквику.

Такие были взгляды в Обществе самосовершенствования. Тем не менее, пиквики были далеко не нигилисты. Они понимали все человеческое, почти все прощали. Но требовали стремление к правде и ненависть к злу. Зло для них было — торжествующая свинья. Когда зло переставало торжествовать, его для них уже не было.

Тем не менее, недругов у пиквиков не уменьшалось. Прокурор Сырнев сделал наверх донесение, что в Екатеринославе образовалось тайное литературное общество с Елагиным и Баллиным во главе. Члены общества собираются у Баллина по субботам пить чай. Донос этот ничего серьезного не заключал, но был формально препровожден губернатору. Тот послал к пиквикам правителя своей канцелярии поучаствовать в посиделках.

Губернатор Сиверс, хоть и учился подобно Баллину в училище правоведения, но тем не менее сигнализировал о Баллине в Петербург. Якобы тот стремится к отделению Малороссии от России и принадлежит, дескать, к украинофильской партии. « К малороссофильству же во время пребывания моего в Екатеринославе, - признается затем сам Н. Баллин, - пиквики пристрастия не имели и не были знакомы тогда с малороссофильством».

Единственно, что внешне казалось «демонстрацией», Баллин приехал в Екатеринослав с украинской шапкой. Но он привез ее из Симбирска – такие шапки из черной мерлушки носили оренбургские извозчики. Эту моду, правда, переняли у Баллина все пиквики.

Баллина естественно исключили из местного элитарного английского клуба, а другие пиквики в нем и не состояли. Исключали его так. Как-то он получил приглашение пожаловать на собрание клуба. Когда он явился, его позвали в правление. Старшина клуба Михаил Иванович Зарудный стал читать обвинительный акт. Потом стал читать свою записку более всех обиженный на пиквиков Б. Шилкин. Записки читались очень торжественно, Баллину при этом даже не предложили сесть. Это должно было напоминать заседание суда. Перевоспитать Баллина у старшин не получилось. Он ушел в зал. Через час там появились старшины и стали читать свои обвинительные записки уже публично. Николая Баллина окончательно забаллотировали, то есть исключили из английского клуба.

Отчего распалось общество

А распалось общество в 1860 году вот как. Елагин продолжал писать, но его вдруг хватил паралич. Это были последствия ранения в голову в Севастополе во время недавней Крымской войны. Он попадает в больницу, долго лечится в Петербурге и в 32 года его не стало. Также в Петербург переехал работать в редакциях Михаил Стопановский. А Николая Баллина перевели на работу в Кострому. Скорее всего, это была инициатива графа Сиверса.

Екатеринослав вновь возвратился к своему первозданному состоянию…

Источник