Тексты

М. Горький «Мать» (1907)

Каждый день над рабочей слободкой, в дымном, масляном воздухе, дрожал и ревел фабричный гудок, и, послушные зову, из маленьких серых домов выбегали на улицу, точно испуганные тараканы, угрюмые люди, не успевшие освежить сном свои мускулы. В холодном сумраке они шли по немощеной улице к высоким каменным клеткам фабрики; она с равнодушной уверенностью ждала их, освещая грязную дорогу десятками жирных квадратных глаз. Грязь чмокала под ногами. Раздавались хриплые восклицания сонных голосов,грубая ругань зло рвала воздух,а встречу людям плыли иные звуки - тяжелая возня машин, ворчание пара. Угрюмо и строго маячили высокие черные трубы,поднимаясь над слободкой, как толстые палки.

Вечером,когда садилось солнце, и на стеклах домов устало блестели его красные лучи,- фабрика выкидывала людей из своих каменных недр, словно отработанный шлак, и они снова шли по улицам,закопченные, с черными лицами,распространяя в воздухе липкий запах машинного масла, блестя голодными зубами. Теперь в их голосах звучало оживление, и даже радость, - на сегодня кончилась каторга труда, дома ждал ужин и отдых.

День проглочен фабрикой, машины высосали из мускулов людей столько силы, сколько им было нужно. День бесследно вычеркнут из жизни, человек сделал еще шаг к своей могиле, но он видел близко перед собой наслаждение отдыха, радости дымного кабака и - был доволен.

По праздникам спали часов до десяти, потом люди солидные и женатые одевались в свое лучшее платье и шли слушать обедню, попутно ругая молодежь за ее равнодушие к церкви. Из церкви возвращались домой, ели пироги и снова ложились спать - до вечера.

Усталость, накопленная годами, лишала людей аппетита, и для того, чтобы есть, много пили, раздражая желудок острыми ожогами водки. Вечером лениво гуляли по улицам, и тот, кто имел галоши, надевал их, если даже было сухо, а имея дождевой зонтик, носил его с собой, хотя бы светило солнце.

Встречаясь друг с другом, говорили о фабрике, о машинах, ругали мастеров, - говорили и думали только о том, что связано с работой. Одинокие искры неумелой, бессильной мысли едва мерцали в скучном однообразии дней. Возвращаясь домой, ссорились с женами и часто били их, не щадя кулаков. Молодежь сидела в трактирах или устраивала вечеринки друг у друга, играла на гармониках, пела похабные, некрасивые песни, танцевала, сквернословила и пила. Истомленные трудом люди пьянели быстро, во всех грудях пробуждалось непонятное, болезненное раздражение. Оно требовало выхода. И, цепко хватаясь за каждую возможность разрядить это тревожное чувство,люди из-за пустяков бросались друг на друга с озлоблением зверей. Возникали кровавые драки. Порою они кончались тяжкими увечьями, изредка - убийством.

В отношениях людей всего больше было чувства подстерегающей злобы, оно было такое же застарелое, как и неизлечимая усталость мускулов. Люди рождались с этою болезнью души, наследуя ее от отцов, и она черною тенью сопровождала их до могилы, побуждая в течение жизни к ряду поступков, отвратительных своей бесцельной жестокостью.

По праздникам молодежь являлась домой поздно ночью в разорванной одежде, в грязи и пыли, с разбитыми лицами, злорадно хвастаясь нанесенными товарищам ударами, или оскорбленная, в гневе или слезах обиды, пьяная и жалкая, несчастная и противная. Иногда парней приводили домой матери, отцы. Они отыскивали их где-нибудь под забором на улице или в кабаках бесчувственно пьяными, скверно ругали, били кулаками мягкие, разжиженные водкой тела детей, потом более или менее заботливо укладывали их спать, чтобы рано утром, когда в воздухе темным ручьем потечет сердитый рев гудка, разбудить их для работы.

Ругали и били детей тяжело,но пьянство и драки молодежи казались старикам вполне законным явлением, - когда отцы были молоды, они тоже пили и дрались, их тоже били матери и отцы. Жизнь всегда была такова, - она ровно и медленно текла куда-то мутным потоком годы и годы и вся была связана крепкими, давними привычками думать и делать одно и то же, изо дня в день. И никто не имел желания попытаться изменить ее.

Изредка в слободку приходили откуда-то посторонние люди. Сначала они обращали на себя внимание просто тем, что были чужие, затем возбуждали к себе легкий, внешний интерес рассказами о местах, где они работали, потом новизна стиралась с них, к ним привыкали, и они становились незаметными. Из их рассказов было ясно: жизнь рабочего везде одинакова. А если это так – о чем же разговаривать?

Но иногда некоторые из них говорили что-то неслыханное в слободке. С ними не спорили, но слушали их странные речи недоверчиво. Эти речи у одних возбуждали слепое раздражение, у других смутную тревогу, третьих беспокоила легкая тень надежды на что-то неясное, и они начинали больше пить, чтобы изгнать ненужную, мешающую тревогу.

Заметив в чужом необычное, слобожане долго не могли забыть ему это и относились к человеку, не похожему на них, с безотчетным опасением. Они точно боялись, что человек бросит в жизнь что-нибудь такое, что нарушит ее уныло правильный ход, хотя тяжелый, но спокойный. Люди привыкли, чтобы жизнь давила их всегда с одинаковой силой, и, не ожидая никаких изменений к лучшему, считали все изменения способными только увеличить гнет.

От людей, которые говорили новое, слобожане молча сторонились. Тогда эти люди исчезали, снова уходя куда-то, а оставаясь на фабрике, они жили в стороне, если не умели слиться в одно целое с однообразной массой слобожан...

Пожив такой жизнью лет пятьдесят, - человек умирал.

Глава 1

Так жил и Михаил Власов, слесарь, волосатый, угрюмый, с маленькими глазами; они

смотрели из-под густых бровей подозрительно, с нехорошей усмешкой. Лучший слесарь

на фабрике и первый силач в слободке, он держался с начальством грубо и поэтому

зарабатывал мало, каждый праздник кого-нибудь избивал, и все его не любили, боялись.

Его

тоже пробовали бить, но безуспешно. Когда Власо

в видел, что на него идут люди, он хватал в руки камень, доску, кусок железа и, широ

ко расставив ноги, молча ожидал врагов. Лицо его, заросшее от глаз до шеи черной боро

дой, и волосатые руки внушали всем страх. Особенно боялись его глаз, - маленькие,

острые, они сверлили людей, точно стальные буравчики, и каждый, кто встречался с их в

зглядом, чувствовал перед собой дикую силу, недоступную страху, готовую бить беспощад

но.

- Ну, расходись, сволочь! - глухо говорил он. Сквозь густые волосы на его лице

сверкали крупные желтые зубы. Люди расходились, ругая его трусливо воющей руганью.

- Сволочь! - кратко говорил он вслед им, и глаза его блестели острой, как шило,

усмешкой. Потом, держа голову вызывающе прямо, он шел следом за ними и вызывал:

- Ну, - кто смерти хочет?

Никто не хотел.

Говорил он мало, и "сволочь" - было его любимое слово. Им он называл

начальство фабрики и полицию, с ним он обращался к жене:

- Ты, сволочь, не видишь - штаны разорвались! Когда Павлу, сыну его, было

четырнадцать лет, Власову захотелось оттаскать его за волосы. Но Павел взял в руки

тяжелый молоток и кратко сказал:

- Не тронь...

Глава 2

Однажды после ужина Павел опустил занавеску на окне, сел в угол и стал читать,

повесив на стенку над своей головой жестяную лампу. Мать убрала посуду и, выйдя из

кухни, осторожно подошла к нему. Он поднял голову и вопросительно взглянул ей в

лицо.

- Ничего, Паша, это я так! - поспешно сказала она и ушла, смущенно двигая

бровями. Но, постояв среди кухни минуту неподвижно, задумчивая, озабоченная, она

чисто вымыла руки в снова вышла к сыну.

- Хочу я спросить тебя, - тихонько сказала она, - что ты все читаешь?

Он сложил книжку.

- Ты - сядь, мамаша...

Мать грузно опустилась рядом с ним и выпрямилась, насторожилась, ожидая чего-то

важного.

Не глядя на нее, негромко и почему-то очень сурово, Павел заговорил:

- Я читаю запрещенные книги. Их запрещают читать потому,что они говорят правду

о нашей, рабочей жизни... Они печатаются тихонько, тайно, и если их у меня найдут -

меня посадят в тюрьму, - в тюрьму за то, что я хочу

знать правду. Поняла?

Ей вдруг стало трудно дышать. Широко открыв глаза,она смотрела на сына, он

казался ей чуждым. У него был другой голос - ниже, гуще и звучнее. Он щипал пальцами

тонкие, пушистые усы и странно, исподлобья смотрел к

уда-то в угол. Ей стало страшно за сына и жалко его.

- Зачем же ты это, Паша? - проговорила она. Он поднял голову, взглянул на нее и

негромко,спокойно ответил:

- Хочу знать правду.

Голос его звучал тихо, но твердо, глаза блестели упрямо. Она сердцем поняла, что

сын ее обрек себя навсегда чему-то тайному и страшному. Все в жизни казалось ей

неизбежным, она привыкла подчиняться не думая и теперь только заплакала тихонько, не

находя слов в сердце, сжатом горем и тоской.

- Не плачь! - говорил Павел ласково и тихо, а ей казалось, что он прощается.

- Подумай, какою жизнью мы живем? Тебе сорок лет, - а разве ты жила? Отец тебя

бил, - я теперь понимаю, что он на твоих боках вымещал свое горе, - горе

своей жизни; оно давило его, а он не понимал - откуда оно? Он работал тридцать лет,

начал работать, когда вся фабрика помещалась в двух корпусах, а теперь их - семь!

Она слушала его со страхом и жадно. Глаза сына горели красиво и светло; опираясь

грудью на стол, он подвинулся ближе к ней и говорил прямо в лицо, мокрое от слез,

свою первую речь о правде, понятой им. Со всею силой юности и жаром ученика, гордого

знаниями, свято верующего в их истину, он говорил о том, что было ясно для него,

- говорил не столько для матери, сколько проверяя самого себя. Порою он останавливал

ся, не находя слов, и тогда видел перед собой огорченное лицо, на котором тускло бле

стели затуманенные слезами, добрые глаза. Они смотрели со страхом, с недоумением. Ему

было жалко мать, он начинал говорить снова, но уже о ней, о ее жизни.

Глава 4

Дни скользили один за другим, как бусы четок, слагаясь в недели, месяцы.

Каждую субботу к Павлу приходили товарищи, каждое собрание являлось ступенью длинной

пологой лестницы, - она вела куда-то вдаль, медлен

но поднимая людей.

Появлялись новые люди. В маленькой комнате Власовых становилось тесно и душно.

Приходила Наташа, иззябшая, усталая, но всегда неисчерпаемо веселая и живая. Мать

связала ей чулки и сама надела на маленькие ноги. Наташа сначала смеялась,а потом

вдруг замолчала, задумалась и тихонько сказала:

- У меня няня была, - тоже удивительно добрая! Как странно, Пелагея Ниловна, -

рабочий народ живет такой трудной, такой обидной жизнью, а ведь у него больше сердца,

больше доброты, чем у тех!

И махнула рукой, указывая куда-то вдаль, очень далеко от нее.

- Вот какая вы! - сказала Власова. - Родителей лишились и всего, - она не умела

докончить своей мысли, вздохнула и замолчала, глядя в лицо Наташи, чувствуя к ней

благодарность

за что-то. Она сидела на полу перед ней,

а девушка задумчиво улыбалась, наклонив голову.

- Родителей лишилась? - повторила она. - Это - ничего! Отец у меня такой

грубый, брат тоже. И - пьяница. Старшая сестра - несчастная... Вышла замуж за человек

намного старше ее. Очень богатый, скучный, жадный. Маму - жалко!Она у меня простая,

как вы. Маленькая такая, точно мышка, так же быстро бегает и всех боится. Иногда -

так хочется видеть ее...

- Бедная вы моя! - грустно качая головой, сказала мать. Девушка быстро вскинула

голову и протянула руку, как бы отталкивая что-то.

- О нет! Я порой чувствую такую радость, такое счастье! У нее побледнело лицо

и синие глаза ярко вспыхнули. Положив руки на плечи матери, она глубоким голосом

сказала тихо и внушительно:

- Если бы вы знали... если бы вы поняли, какое великое дело делаем мы!..

Глава7

Мать считала их, мысленно собирая толпой вокруг Павла, - в этой толпе он

становился незаметным для глаз врагов.

Однажды из города явилась бойкая кудрявая девушка, она принесла для Андрея

какой-то сверток и, уходя, сказала Власовой, блестя веселыми глазами:

- До свиданья, товарищ!

- Прощайте! - сдержав улыбку, ответила мать. А проводив девочку, подошла к окну

и, смеясь, смотрела, как по улице, часто семеня маленькими ножками, шел ее товарищ,

свежий, как весенний цветок, и легкий, как бабочка.

- Товарищ! - сказала мать, когда гостья исчезла. - Эх ты, милая! Дай тебе,

господи, товарища честного на всю твою жизнь!

Она часто замечала во всех людях из города что-то детское и снисходительно

усмехалась, но ее трогала и радостно удивляла их вера, глубину которой она

чувствовала все яснее, ее ласкали и грели их мечты о торжестве справедливости, -

слушая их, она невольно вздыхала в неведомой печали. Но особенно трогала ее их

простота и красивая, щедрая небрежность к самим себе.

Она уже многое понимала из того, что говорили они о жизни, чувствовала, что

они открыли верный источник несчастья всех людей, и привыкла соглашаться с их

мыслями. Но в глубине души не верила, что они могут перестроить жизнь по-своему и

что хватит у них силы привлечь на свой огонь весь рабочий народ. Каждый хочет быть

сытым сегодня, никто не желает отложить свой обед даже на завтра, если может съесть

его сейчас. Немногие пойдут этой дальней и трудной дорогой, немного глаз увидят в

конце ее сказочное царство братства людей. Вот почему все они, эти хорошие люди,

несмотря на их бороды и, порою, усталые лица, казались ей детьми.

"Милые вы мои!" - думала она, покачивая головой.

Глава 21

Н. Островский «Как закалялась сталь»

Н. Островский так объясняя смысл заглавия романа: «Сталь закаляется при большом огне и сильном охлаждении. Тогда она становится крепкой и ничего не боится. Так закалялось и наше поколение в борьбеи страшных испытаниях и училось не падать перед жизнью».

Роман охватывает большой отрезок времени и включает события первой мировой войны, Февральской и Октябрьской революций, гражданской войны, борьбу с разрухой, бандитизмом, период индустриализации страны. Эти события формируют характер и психологию героев романа.

В романе около 200 действующих лиц. Эпизодические лица помогают лучше представить эпоху массовых потрясений, событий, затронувших судьбы миллионов людей. При этом такая многичисленность персонажей создаёт представление о коллективном облике социальной среды. При этом, можно выделить два лагеря: в одном из них Корчагин и его единомышленники, в другом яростные враги революции или люди, предавшие её идеалы.

В этой борьбе двух враждебных сил выковывался новый человек, формировались новые представления о жизни, новая мораль. Автор стремился показать, как закалялись характеры первого поколения коммунистической молодёжи.

Массовость революционного движения в романе показана именно через эту множественность параллельных человеческих судеб. Павел Корчагин и окружающие его товарищи по борьбе, жизнь, идеалы которых в той или иной степени повторяют его жизнь и духовный облик, создают тот типичный образ молодого бойца, на которого равнялась бы молодежь. Иван Жаркий, Серёжа Брузжак, Рита Устинова, Панкратов, Гришутка Хороводько и другие при всей своей индивидуальности несут в себе то общее, что повторяется от характера к характеру, и в результате раскрывает черты молодых большевиков.

Роль партии в революции показана через коллективный образ, включающий такие фигуры, как Фёдор Жухрай, Зоя Игнатьева, слесарь Токарев, Жигирева, Чернокозов и др. И хотя появляются они вромане эпизодически и каждый из них очерчен двумя-тремя штрихами, все вместе они создают глубокое представление о роли партии в революции и гражданском строительстве, о типе коммуниста организатора и воспитателя масс.

Страстное стремление остаться в строю борцов за идеи коммунизма руководит Павлом Корчагиным. Начинается битва с недугами. И здесь сказывается героизм Павла и трагизм его положения, так как он терпит одно поражение за другим в этой битве. Но оптимизм этой трагедии в победе духа над телом, в найденном пути возвращения в общий строй бойцов, в слиянии личного с общественным, в активном участи в жизни страны и воспитания молодых коммунистов.

Воплощая в своем герое, в его характере и поступках черты нового типа человеческой личности, носителя героического начала, коммуниста-бойца за идеалы народа, Островский создает образ положительного героя.

В образе Павла Корчагина собраны и обобщены главные черты, присущие человеку социалистического общества. И то, что художественный образ, воплотивший в себе нормы коммунистической морали, стал нарицательным, свидетельствует о народности этого образа .

Часть 1. Глава 2.

В маленький городок вихрем ворвалась ошеломляющая весть: "Царя скинули!"

В городке не хотели верить.

С приползшего в пургу поезда на перрон выкатились два студента с винтовками поверх шинели и отряд революционных солдат с красными повязками на рукавах. Они арестовали станционных жандармов, старого полковника и начальника гарнизона. И в городке поверили. По снежным улицам к площади потянулись тысячи людей.

Жадно слушали новые слова: "свобода, равенство, братство".

Прошли дни, шумливые, наполненные возбуждением и радостью. Наступило затишье, и только красный флаг над зданием городской управы, где хозяевами укрепились меньшевики и бундовцы, говорил о происшедшей перемене. Все остальное осталось по-прежнему.

К концу зимы в городке разместился гвардейский кавалергардский полк. По утрам ездили эскадронами на станцию ловить дезертиров, бежавших с Юго-Западного фронта.

У кавалергардов лица сытые, народ рослый, здоровенный. Офицеры все больше графы да князья, погоны золотые, на рейтузах канты серебряные, все, как при царе, - словно и не было революции.

Прошагал мимо семнадцатый год. Для Павки, Климки и Сережки Брузжака ничего не изменилось. Хозяева остались старые. Только в дождливый ноябрь стало твориться что-то неладное. Зашевелились на вокзале новые люди, все больше из окопных солдат с чудным прозвищем "большевики".

Откуда такое название, твердое, увесистое, - никому невдомек.

Трудновато гвардейцам дезертиров с фронта сдерживать. Все чаще лопались вокзальные стекла от ружейной трескотни. С фронта срывались целыми группами и при задержке отбивались штыками. В начале декабря хлынули целыми эшелонами.

Гвардейцы вокзал запрудили, удержать думали, но их пулеметными трещотками ошарашили. К смерти привычные люди из вагонов высыпали.

В город гвардейцев загнали серые фронтовики. Загнали и на вокзал воротились, и дальше двинулись эшелон за эшелоном.

Часть 2. Глава 3.

...Колокольчик в руке Окунева так отчаянно дребезжал, что даже заядлые говоруны поспешили прекратить разговоры.

За спиной Токарева в пышной рамке из зеленой хвои львиная голова гениального создателя "Коммунистического манифеста". Пока Окунев открывал собрание, Токарев смотрел на стоявшего в проходе кулис Корчагина.

- Товарищи! Прежде чем приступить к обсуждению очередных задач организации, здесь вне очереди попросил слово один товарищ, и мы с Токаревым думаем, что ему слово надо дать.

Из зала понеслись одобряющие голоса, и Окунев выпалил:

- Слово для приветствия предоставляется Павке Корчагину!

Из ста человек в зале не менее восьмидесяти знали Корчагина, и когда на краю рампы появилась знакомая фигура и высокий бледный юноша заговорил, в зале его встретили радостными возгласами и бурными овациями.

- Дорогие товарищи!

Голос Корчагина ровный, но скрыть волнение не удалось.

- Случилось так, друзья, что я вернулся к вам и занимаю свое место в строю. Я счастлив, что вернулся. Я здесь вижу целый ряд моих друзей. Я у Окунева читал, что у нас на Соломенке на треть стало больше новых братишек, что в мастерских и в депо зажигалочникам крышка и что с паровозного кладбища тянут мертвецов в "капитальный". Это значит, что страна наша вновь рождается и набирает силы. Есть для чего жить на свете! Ну, разве я мог в такое время умереть! - И глаза Корчагина заискрились в счастливой улыбке.

Под крики приветствий Корчагин спустился в зал, направляясь к месту, где сидели Борхарт и Таля. Быстро пожал несколько рук. Друзья потеснились, и Корчагин сел. На его руку легла рука Тали и крепко-крепко сжала ее.

1932