Александр БЛОК

Александр Александрович БЛОК (1880-1921)

Родился в Петербурге. Умер в Петрограде. Отец был профессором права в Варшавском университете, а мать литературной переводчицей. Юность провел с дедушкой - ректором Петербургского университета, где Блок изучал юриспруденцию и филологию. Россия была "прекрасной дамой" Блока, черты которой он находил то в женщине, раздавленной колесами, то в острожной тоске мимолетного взгляда из-под крестьянского платка. Блок был певцом распада и в то же время его беспощадным обвинителем - тем самым гумилевским аистом на крыше, видящим сверху, как в город с кораблей "пробирается зараза". Когда один из критиков обвинил Сологуба в том, что "передоновщина" в нем самом, Блок горько заметил: "Передонов — это каждый из нас". Беспощадность к эпохе Блок начинал с беспощадности к самому себе. Однажды он проронил: "В большинстве случаев люди живут настоящим - то есть ничем не живут". Революцию Блок воспринял как историческое возмездие за распад уже сильно пованивавшей монархии. Встретив Маяковского ночью в революционном Петрограде, Блок сказал: "Костры горят... Хорошо...- И добавил:- А у меня в деревне библиотеку сожгли..." Призывая "слушать музыку революции", Блок тем не менее предвидел удушение российской культуры после того, как свершилось мрачно-ерническое предсказание Пушкина: "Кишкой последнего попа последнего царя удавим". Царь, кажется, действительно оказался последним, а вот страдания народа оказались далеко не последними. "Но покой и волю тоже отнимают... Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю и тайную свободу..." Для Блока в предстоящем торжестве кровавого бескультурья места не было. С одной стороны, его пытались "поставить на службу революции", читали в агитбригадах конец "Двенадцати" так: "В белом венчике из роз - Впереди идет матрос". С другой стороны, ему демонстративно не подавали руки за то, что он "продался большевикам". Волошин по-своему толковал конец поэмы так: большевики ведут Христа на расстрел. Христианского смысла поэмы не уловил никто, потому что формула "кто не с нами, тот против нас" была свойственна не только красным, но и белым. А Блок не был ни тем, ни другим. Он, как большой поэт, не мог быть примитивно одноцветен. Кто-то точно сказал, что "Блок умер от смерти". Блок умер вместе со своей эпохой, с ее культурой, одинокими обломками которой остались Ахматова, Цветаева, Пастернак.

Евгений Евтушенко

К 80-летию смерти Блока и убийства Гумилева

С мая 1921 года Александр Блок был болен - странно и страшно. Недуг усиливался, затрагивая психику, привычное тяжелое угрюмство перемежалось припадками бешенства. В июле Блок еще вносил поправки в так и оставшуюся неоконченной поэму-завещание "Возмездие". Верхи решали вопрос, выпускать ли Блока для лечения в Финляндию. 27 июля Горький ходатайствовал об этом перед Луначарским - в телеграмме говорилось о катастрофическом состоянии поэта. Утром 7 августа Блок умер, а 10-го был похоронен на Смоленском кладбище.

После смерти Блока Замятин написал: "Блок умер. Или точнее - убит. Убит всей нашей теперешней жестокой, пещерной жизнью". Но Блок вовсе не боялся "жестокости" и "пещерности". И смертельная тоска его последних лет росла вовсе не оттого, что он не до конца принял революцию, как пытался убедить Маяковский. ("Славить ли это "хорошо" или стенать над пожарищем, Блок в своей поэзии не выбрал [...] дальше дороги не было. Дальше смерть. И она пришла".) Еще в январе Блок сделал запись: "Научиться читать "Двенадцать". Стать поэтом-куплетистом. Можно деньги и ордера иметь всегда..." Это не отказ от революции, а осознание ее недостаточности, ее конца, утраты того "музыкального напора", что в страшную зиму 1918 года единил поэта и восставшую массу, сулил "новую жизнь". Стихи и речь о "тайной свободе" и убившем Пушкина "отсутствии воздуха" были не покаянием за великую кощунственную поэму, а ее продолжением. Что за пламенные дали/ Открывала нам река!/ Но не эти дни мы звали,/ А грядущие века. // Пропускали дней гнетущих,/ Кратковременный обман,/ Прозревали дней грядущих/ Сине-розовый туман.

К 1921 году "дни гнетущие" свое взяли. Следующий ("если будет") сборник Блок намеревался назвать "Черный день". После смерти Блока Чуковский записывает в дневнике: "Каждый дом, кривой, серый говорил: "А Блока нету. И не надо Блока. Мне и без Блока отлично. Я и знать не хочу, что за Блок". И чувствовалось, что все эти сволочные дома и в самом деле сожрали его - т.е. не как фраза чувствовалась, а на самом деле: я увидел светлого, загорелого, прекрасного, а его давят домишки, где вши, клопы, огурцы, самогонка и - порховская самогонная скука". То самое "отсутствие воздуха". То, о чем Блок писал в апреле 1921-го: "Жизнь изменилась (она изменившаяся, но не новая, не nuova), вошь победила весь свет, это уже совершившееся дело, и все теперь будет меняться только в другую сторону, а не в ту, которой жили мы, которую мы любили".

В 1921 году, когда с Гражданской войной было "как бы покончено", когда была залита кровью кронштадтская попытка сломать крепостное право комиссародержавия и вернуть власть советам, когда еще дышало (но было уже обречено) могучее тамбовское крестьянское восстание, когда срочно измысливался нэп, появлялись "новые буржуи", а недавние красные герои уверенно превращались в "новых господ", так чувствовали многие. В июне-июле были написаны "Искушение" Ходасевича (И революции не надо!/ Ее рассеянная рать/ Одной венчается наградой,/ Одной свободой - торговать) и "О дряни" Маяковского (Утихомирилась буря революционных лон./ Подернулась тиной советская мешанина./ И вылезло/ из-за спины РСФСР/ мурло/ мещанина). Об эту пору Ходасевич еще надеялся одолеть "искушение"; Маяковский с переменным успехом заклинал свой ужас до самой смерти, пытаясь заменить любовь к революции верностью большевистской партии; много лет спустя, уже зная цену революции, Пастернак в "Докторе Живаго" назовет нэп "самым подлым" советским периодом. Смерть Блока означала победу пошлости, возвращение "на круги своя", какового сам поэт революции страшился и в метельном 1918 году, проклиная "старый мир" в "Двенадцати", негодуя на фортепьянное треньканье за стеной ("отойди от меня, сатана, отойди от меня, буржуа") и набрасывая строки "Русского бреда" (...там и тут/ В кучу сбившиеся тупо/ Толстопузые мещане/ Злобно чтут/ Дорогую память трупа).

Расстрел Гумилева резко менял перспективу. Гумилева убило вовсе не "отсутствие воздуха" - он-то жил и дышал свободно. Его убили большевики, потому что расстрельный список надлежало украсить именем большого (и влиятельного в молодежной творческой среде) поэта. На эту "роль" он - и как дворянин и офицер, и как человек демонстративно аполитичный, революцию попросту не замечающий, одними "словами" живущий, - подходил идеально. Убивая Гумилева, власть показала свое отношение к человеческой личности вообще (с каждым можно поступить в соответствии с требованиями текущего момента). А заодно - к духовной независимости и творческому началу. Интеллигенции было сказано: вы больше не нужны. Не случайно вскоре большевики приоткрыли ворота на Запад, а затем кое-кого и отправили в Европу насильственно. Сквозь август 1921-го уже просвечивали отъезд и невозвращенчество Ходасевича, "философские пароходы", самоубийство в "Англетере", статус "живых мертвецов", выпавший Ахматовой, Сологубу, Белому, Кузмину, травля Замятина, кляп на устах пытавшегося быть "нормальным" писателем Булгакова, тихое изничтожение Добычина, трагедия Маяковского, убийство Мандельштама, систематичное удушение всякой живой литературы, череда предательств, алкогольных сломов, отказов от творчества, торжество партийного руководства литературой и искусством - все, вплоть до сталинско-ждановских постановлений и убийственного глумления над "Доктором Живаго". Вопреки задохнувшемуся Блоку, революция продолжалась. Долго. И "нового" в ней по-прежнему не было.

Андрей Немзер

Источник: Издательский дом Время

А.Блок внес в русскую поэзию ощущение небывалых просторов, расходящихся далей, смутного пути, теряющегося во мгле ("Осенняя воля", 1905; "Россия", 1908; и др.). Пространство пронизано стремительным, вихревым движением, означенным такими излюбленными глаголами Блока как "лететь", "мчаться", "стремиться", "виться", "кружиться": "летим в миллионы бездн", "летит, летит степная кобылица", "миры летят", "торопливый полет комет", "за сердце хватающий полет". Мир природы - весь в легких, летящих очертаниях, словно бы продутый насквозь ветром.

Ветер - главная стихия творчества. Причем в отличие от бальмонтовского "вздыхающего", "млеющего" ветра блоковский - "злой", "дикий", "буйный" ("Дикий ветер...", 1916; "Двенадцать", 1918). Он несет с собой клубы снега или пыли, ослепляет, валит с ног, срывает окна с петель. Часто у Блока переплетаются образы ветра и снега, откуда рождается образ вьюги, метели("Русь", 1906; "Под шум и звон однообразный...", 1909; цикл "Снежная маска", 1907; "Двенадцать"). Воздух блоковского пейзажа чаще всего замутненный, неясный, мглистый. Никто из поэтов с такой силой не передал стихийность русской природы, порывистой, необузданной, дерзновенной ("Осенняя воля"; "Русь"; "Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?...", 1910; "Новая Америка", 1913).

Сравнительно малое место у Блока занимают образы растений и животных, за исключением разве что кустов, гнущихся по ветру, и стремительно несущихся коней. Природа является поэту не столько в плотных, земных своих образованиях, сколько в распахнутости далей и небес. Лес, густая древесная растительность - тема, наиболее чуждая Блоку; ему близок степной простор, "путь, открытый взорам"; любимо также болото с его обманной поверхностью и зыбучей, затягивающей бездной ("Болото - глубокая впадина...", 1905; и др.).

Небо у Блока, как правило, не солнечное и не лунное, а окрашенное кровью заката или мглой метели. Блок - поэт зорь и зарев, "алого сумрака" и "закатного пожара" - жестоких и кровавых рубежей, которыми отмечено круговращение света в природе. От ранних символистских и до зрелых произведений небо у него - горящее или сожженное: "весь горизонт в огне - и ясен нестерпимо", "сожжено и раздвинуто бледное небо". По описанию зорь (11) и особенно закатов (19) Блок занимает первое место в русской поэзии (цикл "Молитвы", 1904; "Дали слепы, дни безгневны...", 1904; "Город в красные пределы...", 1904; "В северном море", 1907; "В ресторане", 1910; "Демон", 1910 и 1916). "Заря в крови", "закат в крови" - типичные блоковские образы, передающие трагизм его мироощущения.

Блок - один из самых "звездных" поэтов, но и звезды у него не стоят неподвижно в небе (как у И.Бунина, О.Мандельштама), а срываются с места, смешиваются со снежным прахом ("Настигнутый метелью", "Неизбежное"). Так означается всевластие ветра в природе: "звезды" - самое высокое, вечное - несутся одна за другой, закручиваются метелью в "вихри звездные".

Обновление пейзажа идет по линии сближения его с портретом - исключительно редкий до Блока прием: в облике проступают черты лица, как правило, женского, что связано с унаследованной от Вл. Соловьева идеей женственной души мира ("лес да поле да плат узорный до бровей", "очи синие бездонные цветут на дальнем берегу", "шлейф, забрызганный звездами" и др.).

Огромен вклад Блока в развитие национального пейзажа, который стал благодаря ему неизмеримо более динамичным, распахнутым и стремительным. Блок первым воссоздал в обобщенном масштабе буревой, неистовый облик родной природы, в изображении которой раньше преобладали мотивы скромности, смирения, застенчивости: "Ты стоишь под метелицей дикой, // Роковая, родная страна" ("Новая Америка").

Михаил Эпштейн

Источник: "Природа, мир, тайник вселенной..."

ОБРАЗ ПРЕКРАСНОЙ ДАМЫ

В шелке, как в тумане, и в тумане, и в дымке (от сигарет и воображаемой), под темной вуалью движется не женщина - образ, играющий смыслами жизни и поэзии, как покачивающимися страусиными перьями на шляпе. За трактирной стойкой поэт, расплескивающий по стенкам стакана вино, как заклинание твердит: "In vino veritas". Он страшен, он, низвергший Прекрасную Даму с небес, заставив ее - все еще прекрасную - Незнакомку - бродить между пьяниц, которые, и увидив, не поверят в нее. Образ ускользающего высокого неба, которое уже не достать (пусть эти стихи впервые были прочитаны на крыше дома Вячеслава Иванова - все равно, слишком низко).

В христоматийном изложении образа Незнакомка - другая ипостась Прекрасной Дамы, которой Блок посвятил свой первый цикл. Стремление в земном увидеть неземное, построить царский трон обыкновенной женщине, чтобы поклоняться ей со свойственным поэту трагизмом и мистицизмом. Так возвеличена была Любовь Дмитриевна Менделеева, занявшая сердце не только Блока, но и других литераторов, близких его кругу, которой в буквальном смысле слова целовали ноги и исполняли каждую ее прихоть.

Такая тяга к воплощению идеалов была характерна для всего Серебряного века. Кто-то переносил свои иллюзии на реальных людей, кто-то - на исторические периоды, политические доктрины. Годы русских революций сумели скопом разрушить всех их, подорвать идеалистическое мироощущение. Для Блока же, который вообще был склонен к исповедальности в творчестве, перенесению своих личных переживаний в масштабы вселенной, срывание нимба святости (восходящего к философии В.Соловьева) с головы Прекрасной Дамы означало трагедию всего мира. Обрыв, конец. И опять же мистическое откровение: предчувствовал же еще в стихах о Прекрасной Даме:

Но страшно мне:

изменишь облик ты

Как предрекал, изменила. Изменилась. И любимая женщина, и судьба России, которая тоже теперь - Незнакомка. "О Русь моя, / жена моя!" И страшно от безысходности - прекрасной безысходности образа.

И все перерастает в драму. Как литературное произведение, так и реальные события. Не случайно лишь в "Незнакомке" впервые рисуется портрет Прекрасной Дамы. Раньше ее телесный облик не имел значения - она была святой. Теперь же святость утрачена, значит, остается земное воплощение, пародия, легкое "дежа-вю" того образа. "Пьяное чудовище" разрушенных идеалов, обреченный на гибель Серебряный век.

Источник: Женский русский месяцеслов. 2000 год.

Александр Блок (Русская поэзия серебряного века)

Александр Александрович Блок - единственный из символистов, признанный еще при жизни поэтом общенационального значения. Семейная атмосфера, в которой он вырос, способствовала тому, что традиции классической русской культуры были неотделимы в восприятии Блока от понятия "дома", а в его поэтическом творчестве завершились все важнейшие течения русской лирики XIX в. Отец поэта - профессор Варшавского университета, мать - переводчица, дочь ректора Петербургского университета А. Н. Бекетова, жена - дочь знаменитого химика Д. И. Менделеева. Сам Блок окончил историко-филологический факультет в Петербурге. Первая публикация - в 1903 г. (в журнале "Новый путь"), первая книга - "Стихи о Прекрасной Даме" (М., 1905).

Уже здесь сказались важнейшие черты творческой манеры Блока: особая спаянность собранных в книге стихотворений, единый лирический сюжет, сквозные мотивы-символы (весна, закат, заря, вечер, ветер, лучезарность). Традиционная тема романтической любви-служения продолжила в "Стихах о Прекрасной Даме" то новое для русской поэзии содержательное наполнение, которое было привнесено в нее идеями Вл. Соловьева о слиянии с Вечно-Женственным в "Божественном всеединстве". Миф о Софии, Мировой Душе, становясь темой лирических стихотворений, делал неузнаваемой связанную с ней традиционную природную, и в частности "лунную" символику и атрибутику (героиня появляется в вышине, на вечернем небосклоне, белая, источник света, рассыпает жемчуга, всплывает, исчезает с появлением солнца и т. д.).

"Стихи о Прекрасной Даме" отчетливо выявили и трагическую неосуществимость жизненной гармонии (мотивы "кощунственных" сомнений не только в собственной призванности, но и в самой возлюбленной, способной "изменить облик"), поставив поэта перед необходимостью иных, более непосредственных взаимоотношений с миром. Особую роль для Блока сыграли события первой русской революции 1905 г., обнажившие стихийную, катастрофическую природу бытия. В лирику Блока 1904-1907 гг. проникает и становится ведущей тема "стихии" (образы метели, вьюги, мотивы народной вольницы, бродяжничества). Резко меняется образ центральной героини: Прекрасную Даму сменяют "стихийные" демонические Незнакомка, Снежная маска, цыганка Фаина. В те годы Блок становится активным участником литературного процесса, публикует в журналах не только стихи, но и статьи, с 1907 г. заведует отделом литературной критики в журнале "Золотое Руно", неожиданно для собратьев по символизму обнаруживая интерес и близость к традициям демократической литературы. Выходят новые поэтические сборники ("Нечаянная радость". М., 1907; "Снежная маска". СПб., 1907; "Земля в снегу". М., 1908; "Ночные часы". М., 1911), а также пьесы "Балаганчик" и "Незнакомка", поставленные в театре В. Ф. Комиссаржевской. Наиболее существенны для его творчества в те годы темы трагического отчуждения личности от народной стихии, кризиса индивидуализма, раскола между народом и интеллигенцией. Его стихи о России соединяют образы родины и любимой (Жены, Невесты), сообщая патриотическим мотивам особую интимную интонацию.

В 1911-1912 гг. Блок переработал свои пять сборников в трехтомное "Собрание стихотворений". С того времени поэзия Блока существует в читательском сознании как единая "лирическая трилогия", уникальный "роман в стихах", создающий "миф о пути", о духовном становлении поэта (Д. Максимов). "Все стихи вместе - "трилогия вочеловечения" (от мгновения слишком яркого света через необходимый болотистый лес к отчаянию, "возмездию" и... к рождению человека "общественного", художника, мужественно глядящего в лицо миру", по автохарактеристике Блока). В "трилогии" как большой форме нового типа реализовалось давнее стремление ее автора выйти за пределы лирическго " микрокосма" к иным, не дававшимся ему эпическим формам (не случайно поэма "Возмездие", над которой поэт работал с 1910 г. до самой смерти, не была завершена).

С энтузиазмом встретив революционные события 1917 г., Блок участвовал в работе Чрезвычайной следственной комиссии по делам бывшего царского правительства, а после Октября в издательстве "Всемирная литература", Театральном отделе Наркомпроса, Союзе поэтов и др. Восприятие революции как взрыва народной стихии отразилось в поэме "Двенадцать", сразу же получившей всемирную известность и во многом определившей искания советской поэзии 20-х годов. Но, принимая и в значительной мере оправдывая стихийные проявления народного гнева, Блок не мог принять и оправдать становление советской бюрократии, ставшее очевидным уже к 1919 г. Именно в то время душевный подъем сменился у Блока развивающейся депрессией, повлиявшей и на его физическое состояние. В поисках последнего духовного самоопределения Блок от идеи растворения в стихии пришел к концепции спасающего причастия к истинной культуре ("тайная свобода"), что выразилось в его последних статьях и стихах о Пушкине.

Изд.: Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1960-1963.

Источник: Русская поэзия серебряного века. 1890-1917. Антология. Ред. М.Гаспаров, И.Корецкая и др. Москва: Наука, 1993.