Tsvetayeva Short Poems Part 2
“Thus”
Prayer With Cafeteria
“We are two echoes, you and I”
To Shipboy
Hearth of the Sage
Way of the Cross
With Memory of Heart
Bon Voyage
Victory
In Heaven
Not Here, Not There
Final Meeting
At Dawn
“And how formerly they had been smiling”
Epilogue
Not In Our Power
Crucifixion
Hello From the Tower
Reseda and Rose
Result of Day
Prayer for Boat
Ghost of Tsar's Daughter
Letter On Pink Paper
Two Outcomes
At the Concert
Winter Tale
“And once again they, half-way”
December Tale
On a New Year
Coals
Wild Will
Schoolgirl
Tripartite Union
Admirer of Byron
“He Was Blue-Eyed and Red-Haired”
Under the Rain
After Reading "Les Rencontres de м. De Breot" Regner
December and January
Tears
Aeternum Vale
Children’s South
Just a Girl
Tverskaya
At Age 15
Little Cloud
Pink House
Until the First Star
Drum
To V. R. Bryusov
Cats
Prayer to the Sea
Thirst
Soul and Name
Magic
On the Cart
To the Leaders
July-April
Spring In Coach
In the Square
After the Guests
End of Fairy Tale
Illness
In Sleepy Kingdom
Grandmom's Grandson
Venus
Contrabandists and Bandits
Christmas Lady
Snow-White
Children's Day
Arrival
Ferry
Autumn In Tarusa
Oka
To Joy
Duke of Reichstadt
Winter
Pink Youth
Midnight
To the Inseparable One On Her Way
Bonapartists
Skaters
First Ball
The Hag
Homes of Old Moscow
“Forgive” The Magical House
At the Terminal
From Fairy Tale – Into Fairy Tale
To Literary Prosecutors
To V. J. Brjusov
“He approached, winged,”
“I am dedicating these lines”
“You walk, looking just like me”
“These my poems, written so early”
“Poured not with blood but with sun, the veins”
“Passing me by, as you walk”
“Heart, more whimsical than fire”
“As a boy, briskly running”
“I am now lying prone”
“Walk on! My voice is dumb”
To Asya
Sergei Efron-Durnovo
To Byron
Meeting With Pushkin
Alya
“How many people fell in this abyss”
“Thus to thirst life: And to be tender”
To Generals of 12th Year
In Response To Poem
“You, whose sleep is without awakening”
Exclamation Point
“Take an attentive look and if you can – one more tender”
“In heavy mantle of celebration pompous”
“You were born as a page and to sing”
“Max Voloshin was the first”
“In the limes in a giant garden”
“Over Feodosiya has dimmed”
S. E.
To Alla
P. E.
“I don't think, I don't whine, I don't argue”
“I saw you on three occasions”
To Grandmother
"ТАК"
"Почему ты плачешь?" -- "Так".
"Плакать "так" смешно и глупо.
Зареветь, не кончив супа!
Отними от глаз кулак!
Если плачешь, есть причина.
Я отец и я не враг.
Почему ты плачешь?" -- "Так".
"Ну, какой же ты мужчина?
Отними от глаз кулак!
Что за нрав такой? Откуда?
Рассержусь, и будет худо!
Почему ты плачешь?" -- "Так".
“Thus”
“Why are you crying?” - “Thus.”
“To cry 'thus' is funny and stupid.
To weep, not having finished soup! And
Raise the fist from the eyes!
If you're crying, there's a reason.
I'm no enemy or father.
“Why are you crying?” - “Thus.” “So
What kind of man you are?
Raise the fist from the eyes!
What's your disposition? From where?
I'll get mad, it will turn out badly!
Why are you crying?” - “Thus.”
МОЛИТВА В СТОЛОВОЙ
Самовар отшумевший заглох;
Погружается дом в полутьму.
Мне счастья не надо, -- ему
Отдай мое счастье. Бог!
Зимний сумрак касается роз
На обоях и ярких углей.
Пошли ему вечер светлей,
Теплее, чем мне, Христос!
Я сдержу и улыбку и вздох,
Я с проклятием рук не сожму,
Но только -- дай счастье ему,
О, дай ему счастье. Бог!
Prayer With Cafeteria
The noisy samovar has died;
Into darkness sinks the home.
I do not need happiness – to him
Give away my happiness. God!
Touches roses the winter dusk
On wallpaper and the coals bright.
Send him the evening more light,
Warmer, than me, Christ!
Both the smile and the sigh I will hold,
I won't shake the hand without curse,
Only – give him happiness,
O, give him happiness. God!
* * * * *
Мы с тобою лишь два отголоска:
Ты затихнул, и я замолчу.
Мы когда-то с покорностью воска
Отдались роковому лучу.
Это чувство сладчайшим недугом
Наши души терзало и жгло.
Оттого тебя чувствовать другом
Мне порою до слез тяжело.
Станет горечь улыбкою скоро,
И усталостью станет печаль.
Жаль не слова, поверь, и не взора,
Только тайны утраченной жаль!
От тебя, утомленный анатом,
Я познала сладчайшее зло.
Оттого тебя чувствовать братом
Мне порою до слез тяжело.
* * * * *
We are two echoes, you and I:
You will be silent, and I will be quiet.
We once with the obedience of wax
Have surrendered to rays of fate.
This feeling with the sweetest ailment
Our souls burned and pierced.
For this to sense you a friend
It is hard for me till tears.
Soon will be a smile bitterness,
And sadness tiredness will be.
Pity not the word, believe, and not glance,
Only of wasted secret pity!
Of you, tired anatomist,
I have found the evil sweetest.
For this reason to feel you as a brother
It is hard for me to tears.
ЮНГЕ
Сыплют волны, с колесами споря,
Серебристые брызги вокруг.
Ни смущения в сердце, ни горя, --
Будь счастливым, мой маленький друг!
В синеву беспокойного моря
Выплывает отважный фрегат.
Ни смущения в сердце, ни горя, --
Будь счастливым, мой маленький брат!
To Shipboy
The waves pour, arguing with wheels,
Silvery spray all around.
In the heart is no sorrow or embarrassment –
Be happy, my little friend!
Into the blueness of the restless sea
Comes out a brave frigate.
In the heart is no sorrow or embarrassment -
My little brother, be happy!
ОЧАГ МУДРЕЦА
Не поэтом он был: в незнакомом
Не искал позабытых созвучий,
Без гнева на звезды и тучи
Наклонялся над греческим томом.
За окнами жизнь засыпала,
Уступала забвенью измена,
За окнами пышная пена
За фонтаном фонтан рассыпала.
В тот вечер случилось (ведь -- странно,
Мы не знаем грядущего мига!),
Что с колен его мудрая книга
На ковер соскользнула нежданно.
И комната стала каютой,
Где душа говорит с тишиною...
Он плыл, убаюкан волною,
Окруженный волненьем и смутой.
Дорогие, знакомые виды
Из рам потемневших кивали,
А за окнами там проплывали
И вздыхали, плывя. Нереиды.
Hearth of the Sage
He was no poet: in the unfamiliar
Forgotten consonance he did not seek,
At stars and clouds without anger
He bent over the volume of the Greek.
Behind windows life went to sleep,
Treason gave way to oblivion.
Behind the window luxurious foam
Behind the fountain scattered the fountain.
In the evening it happened (we did not
Strangely know the coming moment!),
From his knees the wise book
Slid unexpectedly on the carpet.
And the room a cabin became,
Where the soul speaks with quietness...
Lulled by the wave, he swam
By worry and confusion surrounded.
From the frame that was darkened
Nodded dear, familiar glances,
And behind the window sailed
And sighed, floating. The Nereids.
ПУТЬ КРЕСТА
Сколько светлых возможностей ты погубил, не желая.
Было больше их в сердце, чем в небе сияющих звезд.
Лучезарного дня после стольких мучений ждала я,
Получила лишь крест.
Что горело во мне? Назови это чувство любовью,
Если хочешь, иль сном, только правды от сердца не скрой
Я сумела бы, друг, подойти к твоему изголовью
Осторожной сестрой.
Я кумиров твоих не коснулась бы дерзко и смело,
Ни любимых имен, ни безумно-оплаканных книг.
Как больное дитя я тебя б убаюкать сумела
В неутешенный миг.
Сколько светлых возможностей, милый, и сколько смятений!
Было больше их в сердце, чем в небе сияющих звезд...
Но во имя твое я без слез -- мне свидетели тени --
Поднимаю свой крест.
Way of the Cross
How many bright opportunities have you murdered, unwilling.
There was more in the heart, than in sky there are shining stars.
For the radiant day after many torments I waited,
But received only the cross.
What was burning in me? Call this feeling love if you want,
Or sleep, only truth from the heart do not hide
I could come up as a careful sister, friend,
To your headboard.
I would not touch your idols insolently and bravely,
Not your loved ones, not the books crazy-wept.
Like a sick child I could lull you to sleeping
In inconsolable moment.
How many bright opportunities, dear, and how much confusion!
There was more in the heart, than in sky there are shining stars.
But for your name I'm without tears –
We witnesses are shadows -
I am lifting my cross.
ПАМЯТЬЮ СЕРДЦА
Памятью сердца -- венком незабудок
Я окружила твой милый портрет.
Днем утоляет и лечит рассудок,
Вечером -- нет.
Бродят шаги в опечаленной зале,
Бродят и ждут, не идут ли в ответ.
"Всe заживает", мне люди сказали...
Вечером -- нет.
With Memory Of Heart
With memory of heart I surrounded
Your dear portrait with forget-me-nots.
During the day cures and quenches reason,
In evening – no.
Wander the steps in the saddened hall, and
Wander and wait, if to answers will go.
“All will heal,” to me people are telling...
In evening – no.
ДОБРЫЙ ПУТЬ!
В мои глаза несмело
Ты хочешь заглянуть.
За лугом солнце село...
Мой мальчик, добрый путь!
Любви при первой встрече
Отдайся и забудь.
Уж на балконе свечи...
Мой мальчик, добрый путь!
Успокоенье -- сердцу,
Позволь ему уснуть!
Я распахнула дверцу...
Мой мальчик, добрый путь!
Bon Voyage!
You want to timidly
Look straight into my eyes.
Sun has set behind the meadow...
Bon voyage, my boy!
To love at the first meeting
Give up, forget the way.
On balcony are candles...
Bon voyage, my boy!
Serenity to heart,
Allow it to lay!
I opened the door...
Bon voyage, my boy!
ПОБЕДА
Но и у нас есть волшебная чаша,
(В сонные дни вы потянетесь к ней!)
Но и у нас есть улыбка, и наша
Тайна темней.
Тень Эвридики и факел Гекаты, --
Всe промелькнет, исчезая в одном.
Наша победа: мы вечно богаты
Новым вином!
Victory
We have a magical goblet,
(On sleepy days you'll pull for her!)
We also have a smile, and darker
Is your secret.
Shadow of Eurydice and torch of Hecate
All shimmer, disappearing in one.
Our victory: We are always wealthy
With the new wine!
В РАЮ
Воспоминанье слишком давит плечи,
Я о земном заплачу и в раю,
Я старых слов при нашей новой встрече
Не утаю.
Где сонмы ангелов летают стройно,
Где арфы, лилии и детский хор,
Где всe покой, я буду беспокойно
Ловить твой взор.
Виденья райские с усмешкой провожая,
Одна в кругу невинно-строгих дев,
Я буду петь, земная и чужая,
Земной напев!
Воспоминанье слишком давит плечи,
Настанет миг, -- я слез не утаю...
Ни здесь, ни там, -- нигде не надо встречи,
И не для встреч проснемся мы в раю!
In Heaven
Recognition presses too much on shoulders,
About earth and the heaven I'll cry,
Old words in our secret meeting
I do not hide.
Where hosts of angels are flying slenderly,
Where are the harps, lilies, the kids’ chorus,
Where all is still, I will restlessly
Catch the glance of yours.
With a grin sowing off heavenly visions,
In circle of innocent-strict days as one,
I will sing, wintery and alien,
The winter hum!
Recognition presses too much on shoulders,
Moment will come – I don't hide tears' lake...
Not here, not there, - nowhere in the evening,
And not for meetings in heaven we'll awake!
НИ ЗДЕСЬ, НИ ТАМ
Опять сияющим крестам
Поют хвалу колокола.
Я вся дрожу, я поняла,
Они поют: "и здесь и там".
Улыбка просится к устам,
Еще стремительней хвала...
Как ошибиться я могла?
Они поют: "не здесь, а там".
О, пусть сияющим крестам
Поют хвалу колокола...
Я слишком ясно поняла:
"Ни здесь, ни там... Ни здесь, ни там".
Not Here, Not There
Again the bells are singing praise
To shining crosses everywhere.
I tremble, and I comprehend,
They sing: “both here and there.”
The smile for the lips does ask,
The praise is still faster...
How could I make such a mistake?
They sing: “not here, not there.”
O, let the bells be singing praise
To shining crosses everywhere.
I all too clearly comprehend:
“Not here, not there... Not here, not there.”
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
О, я помню прощальные речи,
Их шептавшие помню уста.
"Только чистым даруются встречи.
Мы увидимся, будь же чиста".
Я учителю молча внимала.
Был он нежность и ласковость весь.
Он о "там" говорил, но как мало
Это "там" заменяло мне "здесь"!
Тишина посылается роком, --
Тем и вечны слова, что тихи.
Говорил он о самом глубоком,
Баратынского вспомнил стихи;
Говорил о игре отражений,
О лучах закатившихся звезд...
Я не помню его выражений,
Но улыбку я помню и жест.
Ни следа от былого недуга,
Не мучительно бремя креста.
Только чистые узрят друг друга, --
Мой любимый, я буду чиста
Final Meeting
O, I remember the farewell speeches,
I remember their whispering lips.
“Only to the pure are given the meetings.
You just be clean, we will meet.”
Silently I heeded the teacher.
He was sweet and tender.
He spoke of “them,” but how little
He changed “here” for me for “there.”
Silence is sent by fate -
Eternal are quiet words.
He spoke of the very deepest,
He remembered the Baratine verse;
He spoke of the game of reflections,
Of the rays of stars down for a while...
I do not recall his expressions,
But remember the gesture and smile.
No trace of illness former,
Not tortuous is the cross's burden.
Only pure ones see one another –
My beloved, I will be clean!
НА ЗАРЕ
Их души неведомым счастьем
Баюкал предутренний гул.
Он с тайным и странным участьем
В их детские сны заглянул.
И, сладким предчувствием ранен
Каких-то безудержных гроз,
Спросил он, и был им так странен
Его непонятный вопрос.
Оне, притаясь, промолчали
И молча порвали звено...
За миг бесконечной печали
Да будет ему прощено!
At Dawn
With unknown happiness their souls
The morning humming lulled.
They with strange and secret involvement
Looked children's dreams inside.
And, wounded with unrestrained lightning
Of sweet premonition,
He asked, and was strange for them
His incomprehensible question.
To one, lurking, they went silent
And they quietly tore the link...
For moment of endless sadness
Let it be forgiven to him!
* * * * *
И как прежде оне улыбались,
Обожая изменчивый дым;
И как прежде оне ошибались,
Улыбаясь ошибкам своим;
И как прежде оне безустанно
Отдавались нежданной волне.
Но по-новому грустно и странно
Вечерами молчали оне.
* * * * *
And how formerly they had been smiling,
Adoring the fickle smoke;
And how formerly they had been erring,
Smiling at their mistakes;
And how formerly they tirelessly
Unexpected wave had been given.
But for this sorrowfully and strangely
They were silent in the even.
ЭПИЛОГ
Очарованье своих же обетов,
Жажда любви и незнанье о ней...
Что же осталось от блещущих дней?
Новый портрет в галерее портретов,
Новая тень меж теней.
Несколько строк из любимых поэтов,
Прелесть опасных, иных ступеней...
Вот и разгадка таинственных дней!
Лишний портрет в галерее портретов,
Лишняя тень меж теней.
Epilogue
The magic of the vows,
Thirst for love, ignorance thereof.
What is left of the shining days?
New portrait in gallery of portraits,
New shadow among the shades.
Several lines from beloved poets,
Beauty of dangerous, foreign steps...
Here is the clue of the secret days!
Extra portrait in gallery of portraits,
And between them an extra shade.
НЕ В НАШЕЙ ВЛАСТИ
Возвращение в жизнь -- не обман, не измена.
Пусть твердим мы: "Твоя, вся твоя!" чуть дыша,
Все же сердце вернется из плена,
И вернется душа.
Эти речи в бреду не обманны, не лживы,
(Разве может солгать, -- ошибается бред!)
Но проходят недели, -- мы живы,
Забывая обет.
В этот миг расставанья мучительно-скорый
Нам казалось: на солнце навек пелена,
Нам казалось: подвинутся горы,
И погаснет луна.
В этот горестный миг -- на печаль или радость --
Мы и душу и сердце, мы всe отдаем,
Прозревая великую сладость
В отрешенье своем.
К утешителю-сну простираются руки,
Мы томительно спим от зари до зари...
Но за дверью знакомые звуки:
"Мы пришли, отвори!"
В этот миг, улыбаясь раздвинутым стенам,
Мы кидаемся в жизнь, облегченно дыша.
Наше сердце смеется над пленом,
И смеется душа!
Not In Our Power
Return to life – no deceit, no betrayal.
Barely bringing we repeat, “Yours, all your own!”
Only the heart will return from the prison
And the soul will return.
These speeches in madness are not deceitful,
(The madness mistakes – can he lie?)
But weeks are passing by, and forgetting the dinner
We are alive.
In this moment of parting, torturous-brief one
It seemed to us: the shroud is for long in the sun,
It seemed to us: uplifted would be the mountains,
And will dim the moon.
In this woeful moment – for sadness or cheer -
We will give away all, both the soul and the heart,
Through this great happiness seeing
In your detachment.
To the comforter-sleep the hands are reaching,
We sleep painfully from dawn until dawn...
On the door are sounds familiar:
“We have come! Open the door!”
In this moment, smiling to parting walls,
We rush into life, with relief breathing.
Our heart laughs at its prison,
And laughs the soul!
РАСПЯТИЕ
Ты помнишь? Розовый закат
Ласкал дрожащие листы,
Кидая луч на темный скат
И темные кресты.
Лилось заката торжество,
Смывая боль и тайный грех,
На тельце нежное Того,
Кто распят был за всех.
Закат погас; в последний раз
Блеснуло золото кудрей,
И так светло взглянул на нас
Малютка Назарей.
Мой друг, незнанием томим,
Ты вдаль шагов не устреми:
Там правды нет! Будь вечно с Ним
И с нежными детьми.
И, если сны тебе велят
Идти к "безвестной красоте",
Ты вспомни безответный взгляд
Ребенка на кресте.
Crucifixion
Do you recall? The pinkish dusk
The trembling leaves caressing,
Throwing the ray at the slope dark
And at the dark crosses.
The triumph of the dusk poured
Washing away pain and secret sin,
Who was for all crucified -
On tender corpuscle for Him.
The dusk has dimmed; the gold of curls
Had shimmered finally,
And luminously looked at us
The baby Nazarene.
My friend, weary from ignorance,
Don't rush along the stride!
There's no truth there! Be eternally
With him and tender kids.
And, if tell you the dreams
To come to “beauty, inglorious,”
You will remember the meek glance
Of child on the cross.
ПРИВЕТ ИЗ БАШНИ
Скоро вечер: от тьмы не укрыться,
Чья-то тень замелькает в окне...
Уезжай, уезжай же, мой рыцарь,
На своем золотистом коне!
В неизвестном, в сияющем свете
Помяни незнакомку добром!
Уж играет изменчивый ветер
Золотым и зеленым пером.
Здесь оконца узорные узки,
Здесь и утром портреты в тени...
На зеленом, на солнечном спуске
Незнакомку добром помяни!
Видит Бог, от судьбы не укрыться.
Чья-то тень замелькала в окне...
Уезжай, уезжай же, мой рыцарь,
На своем золотистом коне!
Hello From the Tower
Soon it is evening: shade flashes in window
And from darkness I cannot hide...
On your golden-covered stallion
Ride away, ride away, my knight!
In unknown, in shining light,
Remember the stranger as kind!
And with green and golden feather
Plays the volatile wind.
Here the patterned windows are narrow,
Here on morning are portraits in shade...
On the green, on the sunny downhill
Remember the stranger as kind!
God sees, someone's shade shines in window,
And from fortune you cannot hide.
On your golden-covered stallion
Ride, ride away, my knight!
РЕЗЕДА И РОЗА
Один маня, другой с полуугрозой,
дут цветы блестящей чередой.
Мы на заре клянемся только розой,
Но в поздний час мы дышим резедой.
Один в пути пленяется мимозой,
Другому ландыш мил, блестя в росе. --
Но на заре мы дышим только розой,
Но резедою мы кончаем все!
Reseda and Rose
One luring, the other semi-threatening,
With glistening profession go the flowers.
We at the dawn are betting but with rose,
But we breathe reseda at the late hours.
One on the way loves may-lily, shining in dew,
Another captivated with mimosas,
But at the dawn we end all with reseda,
As we are breathing only the roses!
ИТОГ ДНЯ
Ах, какая усталость под вечер!
Недовольство собою и миром и всем!
Слишком много я им улыбалась при встрече,
Улыбалась, не зная зачем.
Слишком много вопросов без жажды
За ответ заплатить возлиянием слез.
Говорили, гадали, и каждый
Неизвестность с собою унес.
Слишком много потупленных взоров,
Слишком много ненужных бесед в терему,
Вышивания бисером слишком ненужных узоров.
Вот гирлянда, вот ангел... К чему?
Ах, какая усталость! Как слабы
Наши лучшие сны! Как легка в обыденность ступен
Я могла бы уйти, я замкнуться могла бы...
Я Христа предавала весь день!
Result of Day
Ah, what tiredness in the evening!
Discontent with yourself and the world!
I smiled too much at them as we were meeting,
Smiling, not knowing wherefore.
All too many questions without thirst,
For the answer to pay with tears.
They spoke, they guessed, and each one
The unknown with him did bear.
There are too many downcast glances,
Too many needless talks in the tower,
Bean embroidery of needless patterns.
Here's garland, here's angel... What for?
Ah, what tiredness! How weak are our
Best dreams! The pattern of steps is too light!
I could have gone away, I could have closed...
All day long I betrayed the Christ!
МОЛИТВА ЛОДКИ
В тихую пристань, где зыблются лодки,
И отдыхают от бурь корабли,
Ты, Всемогущий, и Мудрый, и Кроткий,
Мне, утомленной и маленькой лодке,
Мирно приплыть повели.
В тихую пристань, где зыблются лодки,
И, отдыхая, грустят корабли.
Prayer For Boat
In the quiet harbor, where shimmer the boats,
And resting our ships from the storms,
You, the Almighty, the Meek, the Wise
To weary me, tired and in small boat,
Peacefully the boats have sailed.
In the quiet harbor, where shimmer the boats,
And, resting, the ships are in woe.
ПРИЗРАК ЦАРЕВНЫ
С темной веткою шепчется ветка,
Под ногами ложится трава,
Где-то плачет сова...
Дай мне руку, пугливая детка!
Я с тобою, твой рыцарь и друг,
Ты тихонько дрожишь почему-то.
Не ломай своих рук,
А плащом их теплее закутай.
Много странствий он видел и чащ,
В нем от пуль неприятельских дыры
Ты закутайся в плащ:
Здесь туманы ползучие сыры,
Здесь сгоришь на болотном огне!
Беззащитные руки ломая,
Ты напомнила мне
Ту царевну из дальнего мая,
Ту, любимую слишком давно,
Чьи уста, как рубины горели...
Предо мною окно
И головка в плену ожерелий.
Нежный взор удержать не сумел,
Я, обняв, оторвался жестоко...
Как я мог, как я смел
Погубить эту розу Востока!
С темной веткою шепчется ветка,
Небосклон предрассветный серей.
Дай мне руку скорей
На прощанье, пугливая детка!
Ghost of Tsar's Daughter
To dark branch the branch is whispering,
Grass is lying under feet,
Somewhere the owl is weeping...
Give me your hand, frightful kid!
I'm with you, your friend and knight,
You are quietly trembling for some reason.
Do not break your arms, I am insisting,
But wrap them up warmer with a coat.
He saw many wanderings and thickets,
From enemy bullets he has holes,
You wrap up with a coat:
Here are the fogs that crawl,
Here you'll burn on a wetland flame!
Breaking the defenseless arms
You recalled the daughter of the Tsar
To me from the May that is far,
Her, beloved too long ago,
Whose lips burned like rubies instead...
Right in front of me the window
And a necklace’s prisoner is the head.
I could not keep the tender glance,
And came off cruelly together in embrace...
How I could, how I dared so
To destroy this Eastern rose!
To dark branch the branch is whispering,
The pre-dawn horizon is gray.
Quickly your hand give to me
To part our ways, frightful babe!
ПИСЬМО НА РОЗОВОЙ БУМАГЕ
В какой-то дальней рейнской саге
Печальный юноша-герой
Сжигает позднею порой
Письмо на розовой бумаге.
И я, как рыцарь (без пера,
Увы, без шлема и без шпаги!),
Письмо на розовой бумаге
На канделябре сжег вчера.
Его в поход умчали флаги,
Фанфары смех и боя пыл,
И он, счастливый, позабыл
Письмо на розовой бумаге.
Оно погибло на огне,
Но шелестит при каждом шаге,
Письмо на розовой бумаге
Уж не на мне оно, -- во мне!
Пусть забывает в дальней саге
Печальный рыцарь грусть свою, --
Ах, я в груди его таю,
Письмо на розовой бумаге!
Letter On Pink Paper
In some far-off Rhinean tale
The melancholic youth-hero
Is burning as of late
The letter on pink paper.
And I, like knight (without feather
Alas, without sword or helmet!)
Burned yesterday on chandelier
The letter on pink paper.
To his hike flags had rushed away,
Fervor of battle, fanfare of laughter,
And he, most happy, did forget
The letter on pink paper.
It perished in the fire,
But rustles on every
Step, the letter on pink paper
Is not upon me but in me!
Let him in distant saga forget
The melancholic knight his distemper,
Oh, in my chest I it do melt –
The letter on pink paper.
ДВА ИСХОДА
1
Со мной в ночи шептались тени,
Ко мне ласкались кольца дыма,
Я знала тайны всех растений
И песни всех колоколов, --
А люди мимо шли без слов,
Куда-то вдаль спешили мимо.
Я трепетала каждой жилкой
Среди безмолвия ночного,
Над жизнью пламенной и пылкой
Держа задумчивый фонарь...
Я не жила, -- так было встарь.
Что было встарь, то будет снова.
--------
2
С тобой в ночи шептались тени,
К тебе ласкались кольца дыма,
Ты знала тайны всех растений
И песни всех колоколов, --
А люди мимо шли без слов
Куда-то вдаль спешили мимо.
Ты трепетала каждой жилкой
Среди безмолвия ночного,
Над жизнью пламенной и пылкой
Держа задумчивый фонарь...
Ты не жила, -- так было встарь.
Что было встарь, -- не будет снова.
Two Outcomes
1
At night with me conversed the shades,
The smoke rings snuggled up to me well,
I knew the secret of all plants
And songs of all the bells, -
And without words the people passed,
Somewhere afar hurrying past.
I trembled with each vein
Within the silence of the night,
Above fiery and ardent life
Holding the contemplative light...
I did not live – thus it had been.
What once had been, will be again.
2
At night with you conversed the shades,
The smoke rings snuggled up to you well,
You know the secret of all plants
And songs of all the bells, -
And without words the people passed,
Somewhere afar hurrying past.
You trembled with each vein
Within the silence of the night,
Above fiery and ardent life
Holding the contemplative light...
You did not live – thus it had been.
What once had been, won’t be again.
НА КОНЦЕРТЕ
Странный звук издавала в тот вечер старинная скрипка:
Человеческим горем -- и женским! -- звучал ее плач.
Улыбался скрипач.
Без конца к утомленным губам возвращалась улыбка.
Странный взгляд посылала к эстраде из сумрачной ложи
Незнакомая дама в уборе лиловых камней.
Взгляд картин и теней!
Неразгаданный взгляд, на рыдание скрипки похожий.
К инструменту летел он стремительно-властно и прямо
Стон аккордах -- и вдруг оборвался томительный плач...
Улыбался скрипач,
Но глядела в партер -- безучастно и весело -- дама.
At the Concert
Ancient violin made a strange sound that evening:
To man's sorrow – and woman's – sounded her weeping.
Violinist smiled.
Smile returned to tired lips with no end for a while.
She sent a strange look to the stage from the dusky lodges,
Unknown dame in attire of stones of violet.
Look of paintings and shades!
The unsolved glance, like the weeping of violin.
To the instrument he flew swiftly-imperiously and
Moan of chords – and suddenly the cry would tear...
Violinist smiled,
But, vacant and happy, gazed the dame at the parterre.
ЗИМНЯЯ СКАЗКА
"Не уходи", они шепнули с лаской,
"Будь с нами весь!
Ты видишь сам, какой нежданной сказкой
Ты встречен здесь".
"О, подожди", они просили нежно,
С мольбою рук.
"Смотри, темно на улицах и снежно...
Останься, друг!
О, не буди! На улицах морозно...
Нам нужен сон!"
Но этот крик последний слишком поздно
Расслышал он.
Winter Tale
“Don't leave,” they whispered tenderly,
“Be with us whole!
You'll see that you will meet with
Which unexpected tale.”
“O, wait,” they asked with tenderness,
With prayer of hands.
“See, it's dark and snowy on the streets ...
Remain, my friend!”
Don't wake me up! On streets it's frosty...
To sleep, to dream!”
But only he had heard too late
This final scream.
* * * * *
И уж опять они в полуистоме
О каждом сне волнуются тайком;
И уж опять в полууснувшем доме
Ведут беседу с давним дневником.
Опять под музыку на маленьком диване
Звенит-звучит таинственный рассказ
О рудниках, о мертвом караване,
О подземелье, где зарыт алмаз.
Улыбка сумерек, как прежде, в окна льется;
Как прежде, им о лампе думать лень;
И уж опять из темного колодца
Встает Ундины плачущая тень.
Да, мы по-прежнему мечтою сердце лечим,
В недетский бред вплетая детства нить,
Но близок день, -- и станет грезить нечем,
Как и теперь уже нам нечем жить!
* * * * *
And once again they, half-way,
About each night dream secretly worry;
And in the half-asleep house once again
They lead conversation with old diary.
To music on a mini-couch again
Rings-sounds the secret story
Of the dead procession, of mines,
Of dungeon, where the diamond is buried.
Pours into window the smile of dusk
As formerly, lazy of lamp to think
And from the dark well once again
Arises weeping shade of Undine.
Yes, we like in past cure the heart with dreaming,
In childish drivel weaving childhood thread,
But there will be nothing to dream with,
Like now there's naught to live on - near is the day.
ДЕКАБРЬСКАЯ СКАЗКА
Мы слишком молоды, чтобы простить
Тому, кто в нас развеял чары.
Но, чтоб о нем, ушедшем, не грустить,
Мы слишком стары!
Был замок розовый, как зимняя заря,
Как мир -- большой, как ветер -- древний.
Мы были дочери почти царя,
Почти царевны.
Отец -- волшебник был, седой и злой;
Мы, рассердясь, его сковали;
По вечерам, склоняясь над золой,
Мы колдовали;
Оленя быстрого из рога пили кровь,
Сердца разглядывали в лупы...
А тот, кто верить мог, что есть любовь,
Казался глупый.
Однажды вечером пришел из тьмы
Печальный принц в одежде серой.
Он говорил без веры, ах, а мы
Внимали с верой.
Рассвет декабрьский глядел в окно,
Алели робким светом дали...
Ему спалось и было всe равно,
Что мы страдали!
Мы слишком молоды, чтобы забыть
Того, кто в нас развеял чары.
Но, чтоб опять так нежно полюбить
Мы слишком стары!
December Tale
Him, who dispelled the spell in us,
We are too young to forgive.
But we're too old for him that's gone
Not to grieve!
Palace was pink, like winter dawn,
Like the wind – ancient, like the world – big.
We were almost empresses
Or nearly daughters of the king.
Father was mage, gray-haired and mean;
We, angry, bound him with a chain;
And often, over ash bending,
We did magick in evenings;
We drank from horn the deer's blood,
At hearts through lens we peered...
And he who believed there is love
Like a fool appeared.
Once in the evening came from the dark
A mournful prince clothed all in gray.
Without faith he would speak,
And we could hear in faith.
December dawn in window peered,
Reddened with timid light afar...
He slept and he did not care
That we had suffered!
Him, who in us dispelled the spell,
We are too young to forgive.
But, we're too old once again
To tenderly love.
ПОД НОВЫЙ ГОД
Встретим пришельца лампадкой,
Тихим и верным огнем.
Только ни вздоха украдкой,
Ни вздоха о нем!
Яркого света не надо,
Лампу совсем привернем.
Только о лучшем ни взгляда,
Ни взгляда о нем!
Пусть в треволненье беспечном
Год нам покажется днем!
Только ни мысли о вечном,
Ни мысли о нем!
Станем "сестричками" снова,
Крепче друг к другу прильнем.
Только о прошлом ни слова,
Ни слова о нем!
On a New Year
With a lamp let's meet the stranger,
With a quiet, loyal flame.
Only no hidden whisper,
No whisper about him!
We do not need the bright light now,
Dim the lamp till it's barely lit.
Only no sight of the better,
No sight of it!
May in a careless worry
Year like a day only seem!
Only no thought of eternal,
No thought about him!
We will again become "sisters",
Nearer to each other sit.
Only no words of the past,
No words about it!
УГОЛЬКИ
В эту ночь он спать не лег,
Все писал при свечке.
Это видел в печке
Красный уголек.
Мальчик плакал и вздыхал
О другом сердечке.
Это в темной печке
Уголек слыхал.
Все чужие... Бог далек...
Не было б осечки!
Гаснет, гаснет в печке
Красный уголек.
Coals
He could not sleep in this night,
He wrote by candlelight.
This was seen by a red
Coal in the stove as it burned.
The boy wept and the boy sighed
Of another heart.
All of this in the dark stove
Coal had heard.
All are alien... God is far...
What we would not miss!
In the stove the red coal
Dims and dims.
ДИКАЯ ВОЛЯ
Я люблю такие игры,
Где надменны все и злы.
Чтоб врагами были тигры
И орлы!
Чтобы пел надменный голос:
"Гибель здесь, а там тюрьма!"
Чтобы ночь со мной боролась,
Ночь сама!
Я несусь, -- за мною пасти,
Я смеюсь, -- в руках аркан...
Чтобы рвал меня на части
Ураган!
Чтобы все враги -- герои!
Чтоб войной кончался пир!
Чтобы в мире было двое:
Я и мир!
Wild Will
I adore such games,
Where all are arrogant and furious.
May the eagles be enemies
And the tigers!
That the arrogant voice would sing:
“Here it's death, there is the jail!”
That the night wrestled with me,
Night itself!
I'm in rush – pastures behind,
I laugh – there's lasso in the hand...
So that would tear me apart
Hurricane!
That all enemies be heroes
That the peace end with the war!
That in the world there was two:
Me and the world!
ГИМНАЗИСТКА
Я сегодня всю ночь не усну
От волшебного майского гула!
Я тихонько чулки натянула
И скользнула к окну.
Я -- мятежница с вихрем в крови,
Признаю только холод и страсть
Я читала Бурже: нету счастья
Вне любви!
"Он" отвержен с двенадцати лет,
Только Листа играет и Грига,
Он умен и начитан, как книга,
И поэт!
За один его пламенный взгляд
На колени готова упасть я!
Но родители нашего счастья
Не хотят...
Schoolgirl
I today all night long could not sleep
From the magickal month-of-May noise!
Quietly pulled on the pantyhose
And to the window slipped.
I'm a rebel with whirlwind in the blood,
Only passion and cold matter to me.
I have read Bourge too: One can't be
Happy when one is unloved.
"He"'s rejected since he was twelve,
Plays but Greeg and but Liszt - and come look:
He is smart and well-read, like a book,
And a poet as well!
For but one of his looks of fire
I am ready to fall on my knees!
But my parents our happiness
Do not desire.
ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ
У нас за робостью лица
Скрывается иное.
Мы непокорные сердца.
Мы молоды. Нас трое.
Мы за уроком так тихи,
Так пламенны в манеже.
У нас похожие стихи
И сны одни и те же.
Служить свободе-наш девиз,
И кончить, как герои.
Мы тенью Шиллера клялись.
Мы молоды. Нас трое.
Tripartite Union
In us the alien one will hide
Behind timidity of face.
We are rebellious hearts.
We're young. There are three of us.
We are very quiet at lessons,
Fiery in the arena.
Similar are the verses of ours
And similar are the dreams.
To serve the freedom – is our motto,
To end, like hero must.
We swore upon the Schiller's shadow.
We're young. There's three of us.
ПОКЛОННИК БАЙРОНА
Ему в окно стучатся розы,
Струится вкрадчивый аккорд...
Он не изменит гордой позы,
Поклонник Байрона, -- он горд.
В саду из бархата и блесток
Шалит с пастушкою амур.
Не улыбается подросток,
Поклонник Байрона, -- он хмур.
Чу! За окном плесканье весел,
На подоконнике букет...
Он задрожал, он книгу бросил.
Прости поклоннику, поэт!
Admirer of Byron
Upon his window knock the roses,
Insinuating the chord flows...
He will not change the proud pose,
A fan of Byron – proud he is.
Midst velvet and sequins he's playing
With shepherdess in the garden.
The teenager is not smiling,
A fan of Byron – he would frown.
Hark! Behind window is joyful splashing,
On the windowsill a bouquet...
He trembled, and he throw the book down.
Forgive the fan of yours, poet!
"ОН БЫЛ СИНЕГЛАЗЫЙ И РЫЖИЙ..."
Костюмчик полинялый
Мелькает под горой.
Зовет меня на скалы
Мой маленький герой.
Уж открывает где-то
Зеленый глаз маяк.
Печально ждет ответа
Мой маленький моряк.
Уж в зеркале залива
Холодный серп блестит.
Вздыхает терпеливо
Мой маленький бандит.
Сердечко просит ласки, --
Тому виною март.
И вытирает глазки
Мой маленький Баярд.
“He Was Blue-Eyed and Red-Haired”
A faded costume
Shimmers under the hills.
My little hero to me
Unto the mountains calls.
Somewhere duly opens
The lighthouse its green eyes.
And so the little sailor
Sadly waits for response.
In mirror of the inlet
The chilly sickle shines.
And this my little bandit
Patiently sighs.
Guilty for this is March -
Heart is asking for kindness
And so my little Bayard
Is wiping his eyes.
ПОД ДОЖДЕМ
Медленный дождик идет и идет,
Золото мочит кудрей.
Девочка тихо стоит у дверей,
Девочка ждет.
Серые тучи, а думы серей,
Дума: "Придет? Не придет?"
Мальчик, иди же, беги же скорей:
Девочка ждет!
С каждым мгновеньем, летящим вперед,
Детское сердце мудрей.
Долго ли, мальчик, у первых дверей
Девочка ждет?
Under the Rain
A bit of drizzle falls and falls,
Gold wets the curls.
The girl quietly by the door stands,
Waits the girl.
Gray are the clouds, and thoughts are gray,
Thinking: “will he come or he won't come at all?”
Boy, go along, run as fast as you can:
Waits the girl.
In every moment, flying forth,
Child's heart is wiser than all.
For long, boy, at the first doors
Waits the girl?
ПОСЛЕ ЧТЕНИЯ "LES RENCONTRES DE М. DE BREOT" REGNER
Облачко бело, и мне в облака
Стыдно глядеть вечерами.
О, почему за дарами
К Вам потянулась рука?
Не выдает заколдованный лес
Ласковой тайны мне снова.
О, почему у земного
Я попросила чудес?
Чьи-то обиженно-строги черты
И укоряют в измене.
О, почему не у тени
Я попросила мечты?
Вижу, опять улыбнулось слегка
Нежное личико в раме.
О, почему за дарами
К вам потянулась рука?
After Reading "Les Rencontres de м. De Breot" Regner
White is the cloud, and to stare in the clouds
I am ashamed.
O, for what reason for the gifts
To You stretched out the hand?
The enchanted forest does not give out
Tender secrets to me again.
Oh, why did on this earth
I ask for a miracle?
Somebody's features, offended-stern,
And they reproach in treason.
Oh for what reason I did not ask
Of the dreams, for what reason?
I see, with a slight smile again,
Tender face in a frame
O, for what reason all the same
Stretched out to you the hand?
ДЕКАБРЬ И ЯНВАРЬ
В декабре на заре было счастье,
Длилось -- миг.
Настоящее, первое счастье
Не из книг!
В январе на заре было горе,
Длилось -- час.
Настоящее, горькое горе
В первый раз!
December and January
In December there was happiness at dawn,
Moment did last.
Not from books comes happiness,
Real, first!
In January there was sorrow at dawn,
Hour did last.
Real, bitter sorrow
Comes at once!
СЛЕЗЫ
Слезы? Мы плачем о темной передней,
Где канделябра никто не зажег;
Плачем о том, что на крыше соседней
Стаял снежок;
Плачем о юных, о вешних березках,
О несмолкающем звоне в тени;
Плачем, как дети, о всех отголосках
В майские дни.
Только слезами мы путь обозначим
В мир упоений, не данный судьбой...
И над озябшим котенком мы плачем,
Как над собой.
Отнято все, -- и покой и молчанье.
Милый, ты много из сердца унес!
Но не сумел унести на прощанье
Нескольких слез.
Tears
Tears? We are crying for dark anterior,
Where no one the chandelier lights;
We are crying because on the roof of neighbors
The snow melts;
We cry for the young ones, of vernal birches,
For the unceasing ringing in shade;
We cry, just like children, for all the echoes
In days of May.
Only with tears we denote the pathway
In world of raptures, not given by fate...
And over chilled kitten we cry,
Like over self.
All is taken away – the stillness and silence.
You bear away much from the heart, my dear!
But he could not bear away at departure
Several tears.
AETERNUM VALE
Aeternum vale! Сброшен крест!
Иду искать под новым бредом
И новых бездн и новых звезд,
От поражения -- к победам!
Aeternum vale! Дух окреп
И новым сном из сна разбужен.
Я вся -- любовь, и мягкий хлеб
Дареной дружбы мне не нужен.
Aeternum vale! В путь иной
Меня ведет иная твердость.
Меж нами вечною стеной
Неумолимо встала -- гордость.
1 Прощай навеки (лат.)
Aeternum Vale
Aeternum vale! Cast off cross!
I go to seek in new delirium
The new abysses and new stars,
From the defeat – to victory!
Aeternum vale! Spirit grew strong
And from sleep arose with new dream.
I am all love, and the soft bread
Of given friendship I don't need.
Aeternum vale! On other way
I am being by alien harshness being led away.
Between us as by timeless wall
The pride, relentless, is standing tall.
ДЕТСКИЙ ЮГ
В каждом случайном объятьи
Я вспоминаю ее,
Детское сердце мое,
Девочку в розовом платье.
Где-то в горах огоньки,
(Видно, душа над могилой).
Синие глазки у милой
И до плечей завитки.
Облаком пар из пекарен,
Воздух удушливый прян,
Где-то рокочет фонтан,
Что-то лопочет татарин.
Жмутся к холодной щеке
Похолодевшие губки;
Нежные ручки так хрупки
В похолодевшей руке...
В чьем опьяненном объятьи
Ты обрела забытье,
Лучшее сердце мое,
Девочка в розовом платье.
Children's South
Each accidental embrace
Me of her reminds,
This childish heart of mine,
Girl in a pink dress.
Flames in mountains somewhere,
(See, over the grave the soul).
Blue eyes of someone dear
And shoulder-length curls.
Cloud of steam from bakeries,
Air is suffocating and savory,
Somewhere the fountain roars,
Somehow mumbles the Tatar.
The lips chilled
To the cold cheek press
Tender are arms and fragile
Are the chilled arms...
In which drunken embrace
You oblivion did find,
The best heart of mine,
Girl in a pink dress.
ТОЛЬКО ДЕВОЧКА
Я только девочка. Мой долг
До брачного венца
Не забывать, что всюду -- волк
И помнить: я -- овца.
Мечтать о замке золотом,
Качать, кружить, трясти
Сначала куклу, а потом
Не куклу, а почти.
В моей руке не быть мечу,
Не зазвенеть струне.
Я только девочка, -- молчу.
Ах, если бы и мне
Взглянув на звезды знать, что там
И мне звезда зажглась
И улыбаться всем глазам,
Не опуская глаз!
Just A Girl
I'm just a girl. My duty
The wedding crown until
Is not to forget: everywhere are wolves,
And that I am a sheep recall.
To swing, to spin, to shake, to dream
Of palace made of gold,
At first the doll, and afterwards
Almost a doll.
There is no sword in my hand,
And will not ring the string.
I'm just a girl – I am quiet.
A, only if for me
To know, while looking at stars,
That for me the star shines.
And with all your eyes to smile
Not lowering your eyes!
ТВЕРСКАЯ
Вот и мир, где сияют витрины,
Вот Тверская, -- мы вечно тоскуем о ней.
Кто для Аси нужнее Марины?
Милой Асеньки кто мне нужней?
Мы идем, оживленные, рядом,
Всe впивая: закат, фонари, голоса,
И под чьим-нибудь пристальным взглядом
Иногда опуская глаза.
Только нам огоньками сверкая,
Только наш он, московский вечерний апрель.
Взрослым -- улица, нам же Тверская-
Полу взрослых сердец колыбель.
Колыбель золотого рассвета,
Удивления миру, что утром дано...
Вот окно с бриллиантами Тэта,
Вот с огнями другое окно...
Всe поймем мы чутьем или верой,
Всю подзвездную даль и небесную ширь!
Возвышаясь над площадью серой
Розовеет Страстной монастырь.
Мы идем, ни на миг не смолкая.
Все родные -- слова, все родные -- черты!
О, апрель незабвенный-Тверская,
Колыбель нашей юности ты!
Tverskaya
Here's the world, where glass-cases are shining,
Here's Tverskaya - we miss it eternally.
Whom does Asya need more than Marina?
Whom does dear Asya need more than me?
In a lively row walking, drinking
Sunset, voices, lights, - all that's there,
And at times lowering our eyelids
Under someone's assiduous stare.
Moscow April night is only ours,
Only ours, the flames shining like darts -
Street to grown ups, to us - Tverskaya
Is a cradle of semi-grown hearts.
This, a cradle of golden sunrise,
The world marvels at what's in morn given..
Here's a window with Tate's diamonds,
With lights here's a window again..
We will know all by faith or by sense,
Starry distance and width of the sky!
Pink stands Strastnoi monastery
Over grey plaza towering high.
Without moment of silence we're walking.
All dear words, all dear traits - in all truth!
Unforgettable April - Tverskaya
You're the cradle of our youth!
В ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ
Звенят-поют, забвению мешая,
В моей душе слова: "пятнадцать лет".
О, для чего я выросла большая?
Спасенья нет!
Еще вчера в зеленые березки
Я убегала, вольная, с утра.
Еще вчера шалила без прически,
Еще вчера!
Весенний звон с далеких колоколен
Мне говорил: "Побегай и приляг!"
И каждый крик шалунье был позволен,
И каждый шаг!
Что впереди? Какая неудача?
Во всем обман и, ах, на всем запрет!
-- Так с милым детством я прощалась, плача,
В пятнадцать лет.
At Age 15
Ring, sing, oblivion preventing,
The words "fifteen years old" in my soul.
Why, did I grow up and become big?
Nothing consoles.
Just yesterday, into green grove of birches
Free, in the morning I ran away.
Just yesterday I frolicked without hairdo,
Just yesterday!
Spring ringing of the far-away belltowers
Told me: "Run and sit and lie!"
And every step frolicking was allowed,
And every cry!
What is ahead? What failure lies before me?
In all deceit, all is forbidden.
Thus, crying, with dear childhood I parted
At age fifteen.
ОБЛАЧКО
Облачко, белое облачко с розовым краем
Выплыло вдруг, розовея последним огнем.
Я поняла, что грущу не о нем,
И закат мне почудился -- раем.
Облачко, белое облачко с розовым краем
Вспыхнуло вдруг, отдаваясь вечерней судьбе.
Я поняла, что грущу о себе,
И закат мне почудился -- раем.
Облачко, белое облачко с розовым краем
Кануло вдруг в беспредельность движеньем крьи
Плача о нем, я тогда поняла,
Что закат мне -- почудился раем.
Little Cloud
Little cloud, white cloud with pink edges
Suddenly sailed past, growing pink with the last flame.
I understood that I'm grieving for nothing,
And dusk seems to be heaven.
Little cloud, white cloud with pink edges
Suddenly flared up, surrendering to fate at night.
I understood that for myself I am grieving,
And dusk to me seems to be paradise.
Little cloud, white cloud with pink edges
In movement's infinity dropped all of a sudden,
Crying of him, I then understood
That the dusk to me felt like heaven.
РОЗОВЫЙ ДОМИК
Меж великанов-соседей, как гномик
Он удивлялся всему.
Маленький розовый домик,
Чем он мешал и кому?
Чуть потемнеет, в закрытые ставни
Тихо стучит волшебство.
Домик смиренный и давний,
Чем ты смутил и кого?
Там засмеются, мы смеху ответим.
Фея откроет Эдем...
Домик, понятный лишь детям,
Чем ты грешил, перед кем?
Лучшие радости с ним погребли мы,
Феи нырнули во тьму...
Маленький домик любимый,
Чем ты мешал и кому?
Pink House
Between giant neighbors, like a gnome
He was surprised at it all.
Little pink home,
What did it disturb and whom?
It will get dark, quietly knocks magic
Upon closed shutters at home.
The day, humble and ancient,
What did you shame and for whom?
There they will laugh, we with laughter respond.
Fairy opens Eden...
Home, by only the children understood,
What, and for whom, did you sin?
The best joys we bury with him,
Fairies dived into the gloom...
My little beloved home,
What did you disturb and whom?
ДО ПЕРВОЙ ЗВЕЗДЫ
До первой звезды (есть ли звезды еще?
Ведь всe изменяет тайком!)
Я буду молиться -- кому? -- горячо,
Безумно молиться -- о ком?
Молитва (равно ведь, о ком и кому!)
Растопит и вечные льды.
Я буду молиться в своем терему
До первой, до первой звезды!
Until the First Star
Until the first star (are there still stars?
All changes secretly!)
I will pray, will insanely pray –
To whom? - about whom? - fervently.
Prayer (it's the same, about whom and for whom!)
The eternal ice will also melt soon.
I will pray in my tower
For the first, for the first star!
БАРАБАН
В майское утро качать колыбель?
Гордую шею в аркан?
Пленнице -- прялка, пастушке -- свирель,
Мне -- барабан.
Женская доля меня не влечет:
Скуки боюсь, а не ран!
Всe мне дарует, -- и власть и почет
Мой барабан.
Солнышко встало, деревья в цвету..
Сколько невиданных стран!
Всякую грусть убивай на лету,
Бей, барабан!
Быть барабанщиком! Всех впереди!
Всe остальное -- обман!
Что покоряет сердца на пути,
Как барабан?
Drum
To rock a cradle this morning in May?
Proud neck in lasso, like some?
Distaff to jailbird, to herder - a flute,
To me - a drum.
Role of a woman's not dear to me:
I fear not wounds, but boredom.
Gives to me everything - honor and might -
This my drum.
So many countries I have not seen!
Trees are in bloom, stands the sun..
Kill all the sorrow around you in flight,
Beat, my drum!
Beat, now you drummer! Ahead of all!
All else - deceit for the dumb!
Why does it conquer the heart on the way.
How is the drum?
В. Я. БРЮСОВУ
Улыбнись в мое "окно",
Иль к шутам меня причисли, --
Не изменишь, все равно!
"Острых чувств" и "нужных мыслей"
Мне от Бога не дано.
Нужно петь, что все темно,
Что над миром сны нависли...
-- Так теперь заведено. --
Этих чувств и этих мыслей
Мне от Бога не дано!
To V. R. Bryusov
Smile into my “window,”
Or as a fool you see me -
You will not change, all is even!
“Needed thoughts” and “sharp feelings”
By God I was not given.
That it is dark we should be singing,
That dreams hang over the world...
Thus now it's instituted.
These thoughts and these feelings
By God I was not given.
КОШКИ
Максу Волошину
Они приходят к нам, когда
У нас в глазах не видно боли.
Но боль пришла -- их нету боле:
В кошачьем сердце нет стыда!
Смешно, не правда ли, поэт,
Их обучать домашней роли.
Они бегут от рабской доли:
В кошачьем сердце рабства нет!
Как ни мани, как ни зови,
Как ни балуй в уютной холе,
Единый миг -- они на воле:
В кошачьем сердце нет любви!
Cats
To Max Voloshin
She comes to us, when yet
In our eyes we don't see the pain.
But our pain – there is no more of them:
There is no shame in heart of cat!
It's funny, poet, is it not,
To teach them role of a pet.
They run from slavery’s lot:
There's no bondage in heart of a cat!
Like not to call, not to attract,
Like not to spoil in home cozy
One moment – and they all are free:
There's no love in heart of a cat!
МОЛИТВА МОРЮ
Солнце и звезды в твоей глубине,
Солнце и звезды вверху, на просторе.
Вечное море,
Дай мне и солнцу и звездам отдаться вдвойне.
Сумрак ночей и улыбку зари
Дай отразить в успокоенном взоре.
Вечное море,
Детское горе мое усыпи, залечи, раствори.
Влей в это сердце живую струю,
Дай отдохнуть от терпения -- в споре.
Вечное море,
В мощные воды твои свой беспомощный дух предаю!
Prayer to the Sea
Sun and the stars in your depth,
Sun and the stars, in the vastness.
Eternal sea,
Let me surrender twice to the sun and the stars.
Smile of the dawn and the twilight of nights
Let be reflected in reassured sight.
Eternal sea,
My childhood sorrow lay to sleep, dissolve, and heal.
Pour into this heart a light stream,
Let rest from patience – in dispute.
Eternal sea,
In your powerful waters I betray your helpless spirit!
ЖАЖДА
Лидии Александровне Тамбурер
Наше сердце тоскует о пире
И не спорит и всe позволяет.
Почему же ничто в этом мире
Не утоляет?
И рубины, и розы, и лица, --
Всe вблизи безнадежно тускнеет.
Наше сердце о книги пылится,
Но не умнеет.
Вот и юг, -- мы томились по зною.
Был он дерзок, -- теперь умоляет...
почему же ничто под луною
Не утоляет?
Thirst
Our heart is missing the feast
And does not argue and allows all things.
Why is that in the world nothing
Does it appease?
Roses and faces and rubies -
All nearby hopelessly dims.
Our heart from books gathers dust
But it does not grow wise.
There's the south – we languish in the heat.
He was audacious – now begs...
Why then nothing under the crescent
Does he assuage?
ДУША И ИМЯ
Пока огнями смеется бал,
Душа не уснет в покое.
Но имя Бог мне иное дал:
Морское оно, морское!
В круженье вальса, под нежный вздох
Забыть не могу тоски я.
Мечты иные мне подал Бог:
Морские они, морские!
Поет огнями манящий зал,
Поет и зовет, сверкая.
Но душу Бог мне иную дал:
Морская она, морская
Soul and Name
Laughs with lights the ball,
Does not rest with sleep the soul.
God gave another name to me:
The sea name, of the sea!
In circling of waltz, under sigh tender
Forgetting angst was not possible to me.
God gave me a dream another:
The sea name, of the sea!
Sings with lights the beckoning hall
Shining, it sings and calls.
But God another soul gave me:
The sea name, of the sea!
ВОЛШЕБСТВО
Чуть полночь бьют куранты,
Сверкают диаманты,
Инкогнито пестро.
(Опишешь ли, перо,
Волшебную картину?)
Заслышав каватину,
Раздвинул паутину
Лукавый Фигаро.
Коралловые гребни
Вздымаются волшебней
Над клубом серых змей;
Но губки розовей,
Чем алые кораллы.
Под музыку из залы
Румянец бледно-алый
Нахлынул до бровей.
Везде румянец зыбкий,
На потолке улыбки,
Улыбки на стенах...
Откормленный монах
Глядит в бутылку с ромом.
В наречье незнакомом
Беседует с альбомом
Старинный альманах.
Саксонские фигурки
Устраивают жмурки.
"A vous, marquis, veuillez!"1
Хохочет chevalier2...
Бесшумней силуэты,
Безумней пируэты,
И у Антуанэты
Срывается колье!
Magic
The chimes beat out at midnight,
The diamonds glimmer,
Incognito is motley.
(Will you write, oh the feather,
The magic painting?)
Cavatina having heard,
Pushes aside the cobweb
The wily Figaro.
The coral ridge will so
Magically billow
Over club of gray snakes;
But lips become more pink
Than the scarlet corals.
To music from the hall the
Pale-scarlet blush
Up till the brows will rush.
The blurry blush everywhere,
On ceiling of the smile,
Smile on the walls...
The monk, fed well,
Looks at bottle of rum.
In the unknown dialect
Converses with an album
The ancient almanac.
The Saxon figures
Create a blind man's bluff.
"A vous, marquis, veuillez!"
The chevalier laughs...
The quieter the silhouettes,
The crazier the pirhouettes,
And Antoinette’s
Is torn the necklace!
НА ВОЗУ
Что за жалобная нота
Летней ночью стук телег!
Кто-то едет, для кого-то
Далеко ночлег.
Целый день шумели грабли
На откосе, на лужке.
Вожжи новые ослабли
В молодой руке.
Счастье видится воочью:
В небе звезды, -- сны внизу.
Хорошо июльской ночью
На большом возу!
Завтра снова будет круто:
Знай работай, знай молчи.
Хорошо ему, кому-то,
На возу в ночи!
On the Cart
What a piteous note is
Summer knocking of the carts!
Someone rides, for somebody’s
Lodging is far.
All day long the rake was sounding
On the meadow, on escarp.
The new reins have weakened
In young arm.
Happiness is seen firsthand
Dreams below – in sky the stars.
How on July night so good
Is the big cart!
It will be abrupt tomorrow:
Know to work, know to keep silent.
It is good to him, somebody,
In cart at night!
ВОЖДЯМ
Срок исполнен, вожди! На подмостки
Вам судеб и времен колесо!
Мой удел -- с мальчуганом в матроске
Погонять золотое серсо.
Ураганом святого безумья
Поднимайтесь, вожди, над толпой!
Всe безумье отдам без раздумья
За весеннее: "Пой. птичка, пой".
To the Leaders
Time is fulfilled, o chiefs! On the scaffolding
Is the wheel of time and fate!
To chase golden wheel
With the boy in sailor suit is my lot.
With the sacred madness’s hurricane
Leaders, rise above the mob!
All madness will give without thinking
For the spring's: “Sing, sing bird!”
ИЮЛЬ -- АПРЕЛЮ
Как с задумчивых сосен струится смола,
Так текут ваши слезы в апреле.
В них весеннему дань и прости колыбели
И печаль молодого ствола.
Вы листочку сродни и зеленой коре,
Полудети еще и дриады.
Что деревья шумят, что журчат водопады
Понимали и мы -- на заре!
Вам струистые кудри клонить в водоем,
Вам, дриадам, кружить по аллее...
Но и нас, своенравные девочки-феи,
Помяните в апреле своем!
July – April
Like from pensive pine trees flows the gum,
Thus pour our tears in April.
In them tribute to dawn and forgive to cradle
And the sadness of the young stem.
Here akin to the leaves and the bark green,
Dryads and semi-kids.
Waterfalls gurgle, and make noise the trees,
At dawn we understood it!
Your striated curls to lean into the pond,
You, the dryads, to circle the alley...
But us, capricious fairies-girls
Recall in your April!
ВЕСНА В ВАГОНЕ
Встают, встают за дымкой синей
Зеленые холмы.
В траве, как прежде, маргаритки,
И чьи-то глазки у калитки...
Но этой сказки героини
Апрельские -- не мы!
Ты улыбнулась нам, Мария,
(Ты улыбалась снам!)
Твой лик, прозрачней анемоны,
Мы помним в пламени короны...
Но этой встречи феерия
Апрельская -- не нам!
Spring In Coach
Stand, stand in the blue haze
The green hills.
In grass, like formerly, the daisies
And at door, someone's eyes...
But of this April tales
We are not heroes!
You smiled at them, Maria,
(You smiled to us!)
We remember with fiery crown
Your face more clear than anemone...
But extravaganza of this
Meeting is April's – not for us!
В СКВЕРЕ
Пылают щеки на ветру.
Он выбран, он король!
Бежит, зовет меня в игру.
"Я все игрушки соберу,
Ну, мамочка, позволь!"
"Еще простудишься!" -- "Ну да!"
Как дикие бежим.
Разгорячились, -- не беда,
Уж подружились навсегда
Мы с мальчиком чужим.
"Ты рисовать умеешь?" -- "Нет,
А трудно?" -- "Вот так труд!
Я нарисую твой портрет".
"А рассказать тебе секрет?"
"Скорей, меня зовут!"
"Не разболтаешь? Поклянись!"
Приоткрывает рот,
Остановился, смотрит вниз:
"Ужасно стыдно, отвернись!
Ты лучше всех, -- ну вот".
Уж солнце скрылось на песке,
Бледнеют облака,
Шумят деревья вдалеке...
О, почему в моей руке
Не Колина рука!
In the Square
The cheeks are burning in the wind.
He's chosen, he is king!
He runs, he calls me to the game.
“All of the toys I will gather,
Allow me, mom!”
“You will catch cold!” –
“Well yes!” Like wild ones we run.
It is not trouble to get hot,
We'll become friends until the end
With boy from foreign land.
“Can you make drawings?” - “No,
Is it hard?” - “Oh so hard,
I'll paint for you your portrait.”
“And shall I tell you secret?”
“Fast, I am being called!”
“You won't blab it? Swear!”
Half-open is the mouth,
He has stopped, and below he stares:
“It's shameful, turn away!
You're better than all – it's so.”
The sun has hidden in the sand,
The clouds grow pale,
The trees make noise from far away...
Oh why do I not hold
Kolya's hand in my hand!
ПОСЛЕ ГОСТЕЙ
Вот и уходят. Запели вдали
Жалобным скрипом ворота.
Грустная, грустная нота...
Вот и ушли.
Мама сережки сняла, -- почему?
И отстегнула браслеты,
Спрятала в шкафчик конфеты,
Точно в тюрьму.
Красную мебель, отраду детей,
Мама в чехлы одевает...
Это всегда так бывает
После гостей!
After the Guests
Thus they are leaving. Sang their song
With piteous creaking the gates.
Sorrowful, sorrowful note...
And they have gone away.
Mother has taken off ear rings – why?
And unfastened the bracelet,
Hid it within the closet,
Just like in jail, candy.
The red furniture, delight of kids,
Mother the covers does dress...
Thus this always happens
After the guests.
КОНЕЦ СКАЗКИ
"Тает царевна, как свечка,
Руки сложила крестом,
На золотое колечко
Грустно глядит". -- "А потом?"
"Вдруг за оградою -- трубы!
Рыцарь летит со щитом.
Расцеловал ее в губы,
К сердцу прижал". -- "А потом?"
"Свадьбу сыграли на диво
В замке ее золотом.
Время проводят счастливо,
Деток растят". -- "А потом?"
End of Fairy Tale
“The queen is melting, candle-like,
Bending the arms with cross, and
It is sorrowful to glance
At golden ring.” - “And then?”
“The knight is flying with a shield,
Pipes – after the fence!
I kissed her on the lips,
And pressed to heart.” - “And then?”
“In golden palace we had played
The gold for marvel made.
The time they spent happily,
Growing the kids.” - “And then?”
БОЛЕЗНЬ
"Полюбился ландыш белый
Одинокой резеде.
Что зеваешь?" -- "Надоело!"
"Где болит?" -- "Нигде!"
"Забавлял ее на грядке
Болтовнею красный мак.
Что надулся?" -- "Ландыш гадкий!"
"Почему?" -- "Да так!"
"Видно счастье в этом маке,
Быть у красного в плену!..
Что смеешься?" -- "Волен всякий!"
"Баловник!" -- "Да ну?"
"Полюбился он невольно
Одинокой резеде.
Что вздыхаешь?" -- "Мама, больно!"
"Где болит?" -- "Везде!"
Illness
“The lily of the valley
Loves the mignonette lonely.
Why you sigh?” - “I am so tired!”
“Where it hurts?” - “Nowhere!”
“The red poppies had amused her
With the chatter in garden bed.
Why you pout?” “Vile is the lily!”
“For what reason?” “Just so yet!”
“I see happiness in this poppy,
To be prisoner to red!..
Why you laugh?” - “Free is someone!”
“Mischievous child!” - “So yet?”
“He fell in love unwittingly
With the reseda, lonely.
Why you sigh?” - “Mom, it is painful” - “Where
Is your pain?” - “Everywhere.”
В СОННОМ ЦАРСТВЕ
Скрипнуло... В темной кладовке
Крысы поджали хвосты.
Две золотистых головки,
Шепот: "Ты спишь?" -- "Нет, а ты?"
Вот задремала и свечка,
Дремлет в графине вода.
Два беспокойных сердечка,
Шепот: "Уйдем!" -- "А куда?"
Добрые очи Страдальца
Грустно глядят с высоты.
Два голубых одеяльца,
Шепот: "Ты спишь?"-"Нет, а ты?"
In Sleepy Kingdom
It creaked... In dark pantry
Rats tightened their tails like screws.
Two golden heads,
Whisper: “You sleep?” - “No, and you?”
The candle has gone to sleep, and
Sleeps water in the jar.
Two restless hearts,
Whisper: “We'll leave!” - “But where?”
The Sufferer's kind eyes
Looks from the heights of blue.
Two blue mourning doves,
Whisper: “You sleep?” - “No, and you?”
БАБУШКИН ВНУЧЕК
Сереже
Шпагу, смеясь, подвесил,
Люстру потрогал -- звон...
Маленький мальчик весел:
Бабушкин внучек он!
Скучно играть в портретной,
Девичья ждет, балкон.
Комнаты нет запретной:
Бабушкин внучек он!
Если в гостиной странной
Жутко ему колонн,
Может уснуть в диванной:
Бабушкин внучек он!
Светлый меж темных кресел
Мальчику снится сон.
Мальчик и сонный весел:
Бабушкин внучек он!
Grandmom's Grandson
To Sergei
Laughing, hung up, the sword,
Touched chandelier – he rings...
Happy is little boy:
Grandma's grandson is he!
It's boring to play in the portrait
Girl waits on balcony.
There is no room shut:
Grandma's grandson is he!
If in the strange living room
The columns are creepy,
May he sleep in the couch room:
Grandma's grandson is he!
Light among dark armchairs
The boy a dream does dream.
The boy and sleepy happiness:
Grandma's grandson is he!
ВЕНЕРА
Сереже
--------
1
В небо ручонками тянется,
Строит в песке купола...
Нежно вечерняя странница
В небо его позвала.
Пусть на земле увядание,
Над колыбелькою крест!
Мальчик ушел на свидание
С самою нежной из звезд.
--------
2
Ах, недаром лучше хлеба
Жадным глазкам балаган.
Темнокудрый мальчуган,
Он недаром смотрит в небо!
По душе ему курган,
Воля, поле, даль без меры...
Он рожден в лучах Венеры,
Голубой звезды цыган.
Venus
To Sergei
1
In sky the arms are stretching
In the sand cupolas stand tall...
Tenderly the wanderer of evening
In the sky had called.
May way on earth be withering,
Over the cradles the cross!
Boy has gone on the rendezvous
With most tender of stars.
2
Ah, not without reason better than bread
Is the booth to greedy eyes.
The boy with a curly head
With reason looks in the sky!
The mound he especially likes,
Freedom, field, the great afar...
He was born in Venus' rays
Of the gypsy's blue star.
КОНТРАБАНДИСТЫ И БАНДИТЫ
Сереже
Он после книги весь усталый,
Его пугает темнота...
Но это вздор! Его мечта --
Контрабандисты и кинжалы.
На наши ровные места
Глядит в окно глазами серны.
Контрабандисты и таверны
Его любимая мечта.
Он странно-дик, ему из школы
Не ждать похвального листа.
Что бедный лист, когда мечта --
Контрабандисты и пистолы!
Что все мирское суета
Пусть говорит аббат сердитый,-
Контрабандисты и бандиты
Его единая мечта!
Contrabandists and Bandits
To Sergei
After the book he is all tired,
Darkness frightens him to a scream...
But this is nonsense! For his dream -
Is contrabandists and daggers.
On our even seats, it seems,
Into the window sulfur stares.
Contrabandists and bars
Is his most favorite dream.
He's strangely wild, to him from school
The certificate cannot await him.
What for is white sheet, when the dream -
Contrabandists and pistols!
Let all of world be vanity,
Let scowling abbot speak,
Contrabandists and bandits
Is his singular dream!
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ДАМА
Серый ослик твой ступает прямо,
Не страшны ему ни бездна, ни река.
Милая Рождественская дама,
Увези меня с собою в облака!
Я для ослика достану хлеба,
(Не увидят, не услышат, -- я легка!)
Я игрушек не возьму на небо...
Увези меня с собою в облака!
Из кладовки, чуть задремлет мама,
Я для ослика достану молока.
Милая Рождественская дама,
Увези меня с собою в облака!
Christmas Lady
Your gray donkey steps straight ahead,
Not afraid of abysses and rivers.
Dear Christmas dame
Take me with you into the heavens!
For the donkey the bread I'll get,
(You won't see, won't hear – I am light!)
I won't take the toys into skies...
Take me with you into the clouds!
From the pantry, where mother dreams,
I have gotten milk for the ass.
Dear Christmas dame,
Take me with you into the clouds!
БЕЛОСНЕЖКА
Александру Давидовичу Топольскому
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Карлики горько рыдают, малютки.
Из незабудок веночек на лбу
И на груди незабудки.
Ворон -- печальный сидит на дубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Плачется карлик в смешном колпаке,
Плачется: "Плохо ее берегли мы!"
Белую ленту сжимает в руке
Маленький карлик любимый.
Средний -- печальный играет в трубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Старший у гроба стоит на часах,
Смотрит и ждет, не мелькнет ли усмешка.
Спит Белоснежка с венком в волосах,
Не оживет Белоснежка!
Ворон -- печальный сидит на дубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Snow-White
To Alexander Davidovich Topolsky
Snow-White is sleeping in crystal coffin.
Bitterly weep the little ones, the dwarfs.
Garland of forget-me-nots on the forehead
And on the chest, forget-me-nots.
Sits on the oaks the sad raven,
Snow-White is sleeping in crystal coffin.
Cries the dwarf in a funny cap,
Cries “To her we were bad!”
The little beloved dwarf
In his hand keeps the white band.
Middle one – sadly plays on the pipes, and
Snow-White is sleeping in crystal coffin.
Older one stands before coffin on guard,
Looks and waits, will not flash the smile.
Snow-White is sleeping, her hair in garland,
Snow-White will not come to life!
Sits on the oaks the sad raven,
Snow-White is sleeping in crystal coffin.
ДЕТСКИЙ ДЕНЬ
Утро... По утрам мы
Пасмурны всегда.
Лучшие года
Отравляют гаммы.
Ждет опасный путь,
Бой и бриллианты, --
Скучные диктанты
Не дают вздохнуть!
Сумерки... К вечерне
Слышен дальний звон.
Но не доплетен
Наш венец из терний.
Слышится: "раз, два!"
И летят из детской
Песенки немецкой
Глупые слова.
Children's Day
Morning.. we are always
In the morning gray,
Of the best of years
Gamma will be bane.
Dangerous pathway waits,
Battle and the diamonds -
And the boring dictates
Keep me from sighing!
Twilight... in the evening
Heard is far-off singing,
But is not woven
The garland made of thorns.
“One, two!” I have heard
And for kids from home
Come the stupid words
Of the German's song.
ПРИЕЗД
Возгласами звонкими
Полон экипаж.
Ах, когда же вынырнет
С белыми колонками
Старый домик наш!
В экипаже песенки,
(Каждый о своем!)
Вот аллея длинная,
А в конце у лесенки
Синий водоем.
"Тише вы, проказники!"
И творит кресты,
Плачет няня старая.
Ворота, как в праздники,
Настежь отперты.
Вышла за колонки я, --
Радостно до слез!
А вверху качаются
Юные и тонкие
Веточки берез.
Arrival
Full of ringing voices
Is the carriage.
Ah, when will emerge
With white columns
Our old house?
Singing in the carriage,
(Each one to his own!)
Here's a long alleyway,
And in end of the staircase
A blue pond.
“Quiet you, you pranksters”
And creates the crosses,
The old nanny cries.
The gates, like on holidays
Are open wide.
I have come past columns,
Happily to tears!
And above all swing
The young and the thin
Branches of birch trees.
ПАРОМ
Темной ночью в тарантасе
Едем с фонарем.
"Ася, спишь?" Не спится Асе:
Впереди паром!
Едем шагом (в гору тяжко),
В сонном поле гром.
"Ася, слышишь?" Спит бедняжка,
Проспала паром!
В темноте Ока блеснула
Жидким серебром.
Ася глазки разомкнула...
"Подавай паром!"
Ferry
All night long in carriage
With the light we ride.
“Asya, do you sleep?” - she cannot,
The ferry is ahead.
We go by foot (hard uphill),
In sleepy field there's thunder.
“Asya, do you hear?” Poor one sleeps,
Into the sleep the ferry blundered!
And in darkness Oka shines,
With the liquid silver carries.
Asya opened her eyes...
“Serve to me the ferry!”
ОСЕНЬ В ТАРУСЕ
Ясное утро не жарко,
Лугом бежишь налегке.
Медленно тянется барка
Вниз по Оке.
Несколько слов поневоле
Всe повторяешь подряд.
Где-то бубенчики в поле
Слабо звенят.
В поле звенят? На лугу ли?
Едут ли на молотьбу?
Глазки на миг заглянули
В чью-то судьбу.
Синяя даль между сосен,
Говор и гул на гумне...
И улыбается осень
Нашей весне.
Жизнь распахнулась, но всe же.
Ах, золотые деньки!
Как далеки они. Боже!
Господи, как далеки!
Autumn In Tarusa
Clear morning is not hot, lightly
You run through the meadow.
Down the Oka pulls a barge,
Very slow.
Several words without willing
You are repeating still.
Somewhere in the field is ringing
Weakly the bell.
Ring in the field? On the meadow?
Are they going to the prayer?
Eyes into somebody's fortune
For a moment stare.
Distance is blue between pine trees,
On threshing-floor voices ring..
And smiles the autumn
To our spring.
Life has flung open, but still..
Ah, days of gold!
Lord, how are they distant!
How are they distant, God!
Oka
1
Волшебство немецкой феерии,
Темный вальс, немецкий и простой.
А луга покинутой России
Зацвели куриной слепотой.
Милый луг, тебя мы так любили,
С золотой тропинкой у Оки...
Меж стволов снуют автомобили, --
Золотые майские жуки.
Oka
1
Magic of German extravaganza,
Dark waltz, simple and German
And the abandoned meadows of Russia
With caustic buttercup had blossomed.
Dear meadow, we loved you so
By Oka on a golden trail...
Between trunks vehicles go -
Golden beetles of May.
2
Ах, золотые деньки!
Где уголки потайные,
Где вы, луга заливные
Синей Оки?
Старые липы в цвету,
К взрослому миру презренье
И на жаровне варенье
В старом саду.
К Богу идут облака;
Лентой холмы огибая,
Тихая и голубая
Плещет Ока.
Детство верни нам, верни
Все разноцветные бусы, --
Маленькой, мирной Тарусы
Летние дни.
2
Ah, the golden days!
Where are the secret corners,
Where are you, jellied meadows
Of blue Oka?
Old lindens are in bloom,
Contempt for the world of the grown
In the brazier, jam
In the ancient garden.
To God the clouds float;
With ribbon hills having wound
Blue and quiet
Oka splashes around.
Return to us childhood, give back to us
All multi-colored beads, -
Little peaceful Tarusa’s
Summer days.
3
Всe у Боженьки -- сердце! Для Бога
Ни любви, ни даров, ни хвалы...
Ах, золотая дорога!
По бокам молодые стволы!
Что мне трепет архангельских крылий?
Мой утраченный рай в уголке,
Где вереницею плыли
Золотые плоты по Оке.
Пусть крыжовник незрелый, несладкий,
Без конца шелухи под кустом!
Крупные буквы в тетрадке,
Поцелуи без счета потом.
Ни в молитве, ни в песне, ни в гимне
Я забвенья найти не могу!
Раннее детство верни мне
И березки на тихом лугу.
3
All is with God – the heart! For God
There's no love, there's no gifts, there's no praise...
Ah the golden road!
The young trunks on the sides!
What to me are archangel's wings trembling?
My wasted heaven with a coal,
Where with a procession were sailing
On the Oka golden floats.
Let the gooseberry, unripe, and not sweet,
Under the bush endless husks,
Large letters in the book of notes,
Kisses countless.
Not in prayer, not in song, not in anthem
Can the oblivion I find!
Give back to me early childhood
And birches that on meadow are quiet.
4
Бежит тропинка с бугорка,
Как бы под детскими ногами,
Всe так же сонными лугами
Лениво движется Ока;
Колокола звонят в тени,
Спешат удары за ударом,
И всe поют о добром, старом,
О детском времени они.
О, дни, где утро было рай
И полдень рай и эсе закаты!
Где были шпагами лопаты
И замком царственным сарай
Куда ушли, в какую даль вы?
Что между нами пролегло?
Всe так же сонно-тяжело
Качаются на клумбах мальвы...
4
Rushes the trail from tubercle,
As if under the children’s feet,
Still with same meadows, sleepy,
The Oka runs lazily.
The bells are ringing in the shade,
Hurriedly blow after blow,
And all sing of the kind, the old,
About the children's time sing they.
O, days, where was heaven the morn,
And all the sunsets and midday heaven!
Where shovels were the swords, and
The king’s palace was the shed
Where have you gone, into what distance?
What lay between us?
Still heavy and sleepy
Swing mallow on the flower beds.
5
В светлом платьице, давно-знакомом,
Улыбнулась я себе из тьмы.
Старый сад шумит за старым домом..
Почему не маленькие мы?
Почернела дождевая кадка,
Вензеля на рубчатой коре,
Заросла крокетная площадка,
Заросли тропинки на дворе...
Не целуй! Скажу тебе, как другу:
Целовать не надо у Оки!
Почему по скошенному лугу
Не помчаться наперегонки?
Мы вдвоем, но, милый, не легко мне,
Невозвратное меня зовет!
За Окой стучат в каменоломне,
По Оке минувшее плывет...
Вечер тих, -- не надо поцелуя!
Уж на клумбах задремал левкой...
Только клумбы пестрые люблю я
И каменоломню над Окой.
5
In light dress, familiar and old,
From the darkness I give you a smile.
Old garden makes noise behind an old home..
Why are we not small?
The rainwater pale has grown black,
Monograms are on a ribbed bark,
Grew over the croquet play field
Grew over the trials on the yard...
Do not kiss! I tell you as a friend, so:
You don't need at the Oka to kiss!
Why along the mowed down meadow
Not to rush away in a race?
We are two, but, dear, it is not easy
For me – irrevocable calls me!
Behind Oka they knock in a quarry,
On Oka the departed swim...
Evening's quiet – we do not need a kiss!
In the flower beds dozes gillyflower...
I like only colorful flowers beds
And the quarry over Oka.
НА РАДОСТЬ
С. Э.
Ждут нас пыльные дороги,
Шалаши на час
И звериные берлоги
И старинные чертоги...
Милый, милый, мы, как боги:
Целый мир для нас!
Всюду дома мы на свете,
Всe зовя своим.
В шалаше, где чинят сети,
На сияющем паркете...
Милый, милый, мы, как дети:
Целый мир двоим!
Солнце жжет, -- на север с юга,
Или на луну!
Им очаг и бремя плуга,
Нам простор и зелень луга...
Милый, милый, друг у друга
Мы навек в плену!
To Joy
S. E.
The roads of dust await us,
For an hour the huts
And animal lairs
And ancient palace
Dear one, dear one, we're like gods:
The world is for us!
In all the world we are at home,
Ours we are calling.
In the hut, where repairing nets
On the shining parquet...
Dear one, dear one, we're like kids:
The world for the two of us!
To the north from south burns sun,
Or onto the moon!
Theirs is burden of the plow,
Ours is green and spacious meadow...
Dear one, for each other, dear one
We're eternally in prison!
ГЕРЦОГ РЕЙХШТАДТСКИЙ
Из светлого круга печальных невест
Не раз долетали призывы.
Что нежные губы! Вздымались до звезд
Его молодые порывы!
Что жалобы скрипок, что ночи, как мед,
Что мертвые статуи в парке?
Иному навстречу! Победа не ждет,
Не ждут триумфальные арки.
Пусть пламенем пестрым кипит маскарад,
Пусть шутит с ним дед благосклонный,
Пусть кружатся пары, -- на Сене парад,
Парад у Вендомской колонны!
Родному навстречу! Как пламя лицо,
В груди раскаленная лава.
И нежно сомкнула, вручая кольцо,
Глаза ему юная слава.
Duke of Reichstadt
From the bright circle of sad brides
Often flew up to him the call.
What tender lips! Lifted to stars
Were his impulses youthful!
Complaints of violins, or the night,
Like honey, statues in the park?
To meet another! Victory won't wait,
Won't wait the triumphal arch.
Let with bright flame boil masquerade,
Let joke with him the benevolent granddad,
Let couples whirl – is parade on Seine,
At Vendome column is parade.
To meet the dear! The face like flame,
In chest there's lava, hot and boiling.
And tenderly closed, giving the ring,
The eyes his youthful fame.
ЗИМА
Мы вспоминаем тихий снег,
Когда из блеска летней ночи
Нам улыбнутся старческие очи
Под тяжестью усталых век.
Ах, ведь и им, как в наши дни,
Казались все луга иными.
По вечерам в волнисто-белом дыме
Весной тонули и они.
В раю затепленным свечам
Огни земли казались грубы.
С безумной грустью розовые губы
О них шептались по ночам.
Под тихим пологом зимы
Они не плачут об апреле,
Чтобы без слез отчаянья смотрели
В лицо минувшему и мы.
Из них судьба струит на нас
Успокоенье мудрой ночи, --
И мне дороже старческие очи
Открытых небу юных глаз.
Winter
We recollect the snow's quiet,
When from the sparkle of night
At us were smiling old eyes
Under tired eyelids’ weight.
Ah, even to them, in our days,
All the meadows appeared different.
In evening in white-wavy house
With the spring they had drowned.
In heaven to the candle lights
The light of earth rude appears.
With mindless sorrow pink lips whisper
About them at the nights.
That under quiet canopy of the winter
They about April do not weep,
That without tears of despair
Into the one face look we.
From them the fortune pours on us
Wise tranquility of the night -
And dearer to me than old eyes
Are youthful eyes open to skies.
РОЗОВАЯ ЮНОСТЬ
С улыбкой на розовых лицах
Стоим у скалы мы во мраке.
Сгорело бы небо в зарницах
При первом решительном знаке,
И рухнула в бездну скала бы
При первом решительном стуке...
-- Но, если б вы знали, как слабы
У розовой юности руки.
Pink Youth
With smile on faces grown pink
We stand in darkness by the rock.
With heat lightning enflames the sky
Upon the first decisive sign.
And would in the abyss the rock
Before the first decisive knock...
But if I only knew how weak
Are hands of youth that have been pink.
ПОЛНОЧЬ
Снова стрелки обежали целый круг:
Для кого-то много счастья позади.
Подымается с мольбою сколько рук!
Сколько писем прижимается к груди!
Где-то кормчий наклоняется к рулю,
Кто-то бредит о короне и жезле,
Чьи-то губы прошептали: "не люблю",
Чьи-то локоны запутались в петле.
Где-то свищут, где-то рыщут по кустам,
Где-то пленнику приснились палачи,
Там, в ночи, кого-то душат, там
Зажигаются кому-то три свечи.
Там, над капищем безумья и грехов,
Собирается великая гроза,
И над томиком излюбленных стихов
Чьи-то юные печалятся глаза.
Midnight
Once again the arrows run the full hour;
For someone there' behind much happiness.
How many arms are lifted in a prayer!
How many letters are pressed to the chest!
Somewhere pilot bends the wheel behind,
Someone raves about the crown and the rod,
Someone's lips whisper: “I do not love,”
Someone's curls have tangled in a knot.
Somewhere they whistle, in the bush prowls someone,
Somewhere prisoner has dreams of gallows,
There, in night, choked is someone,
For someone are burning the three candles.
There, above the temple of sin and madness
A mighty storm gathers force,
And above the tome of favorite poems
Somebody's young eyes are full of sadness.
НЕРАЗЛУЧНОЙ В ДОРОГУ
Стоишь у двери с саквояжем.
Какая грусть в лице твоем!
Пока не поздно, хочешь, скажем
В последний раз стихи вдвоем.
Пусть повторяет общий голос
Доныне общие слова,
Но сердце на два раскололось.
И общий путь -- на разных два.
Пока не поздно, над роялем,
Как встарь, головку опусти.
Двойным улыбкам и печалям
Споем последнее прости.
Пора! завязаны картонки,
В ремни давно затянут плед...
Храни Господь твой голос звонкий
И мудрый ум в шестнадцать лет!
Когда над лесом и над полем
Все небеса замрут в звездах,
Две неразлучных к разным долям
Помчатся в разных поездах.
To the Inseparable One On Her Way
You stand with travel bag at the door,
Upon your face what sorrow!
While it's not too late, want, say so
In final time two poems.
Let return the common voice
For until now the common words,
But was broken into two the heart
For different two - and common path.
Above piano, while it's not late,
As ages, do put down the head.
With double smiles, while one is sad,
Forgive the final word.
It's time! Cardboard boxes are bound,
In time they pull for long time,
Keep, Lord, your ringing voice and
At age sixteen the wise mind!
When over the meadow and the field
All skies in stars have frozen,
In distinct shares two inseparable ones
In different trains will run.
БОНАПАРТИСТЫ
Длинные кудри склонила к земле,
Словно вдова молчаливо.
Вспомнилось, -- там, на гранитной скале,
Тоже плакучая ива.
Бедная ива казалась сестрой
Царскому пленнику в клетке,
И улыбался плененный герой,
Гладя пушистые ветки.
День Аустерлица -- обман, волшебство,
Легкая пена прилива...
"Помните, там на могиле Его
Тоже плакучая ива.
С раннего детства я -- сплю и не сплю --
Вижу гранитные глыбы".
"Любите? Знаете?" -- "Знаю! Люблю!"
"С Ним в заточенье пошли бы?"
"За Императора -- сердце и кровь,
Всe -- за святые знамена!"
Так началась роковая любовь
Именем Наполеона.
Bonapartists
Long curls she bent to the ground,
As in silence like a widow.
Remember – there, on granite mountain,
Also weeps the willow.
Poor willow seemed like a sister
Of king's prisoner in a cage,
Smiles the imprisoned hero,
Looking at the fluffy branch.
Days of Austerlitz – magic, deceit,
The light foam of the high tide...
“Do you remember, on his grave there
Also willow cries.
From early childhood I – sleep and don't sleep -
I see the block of granite.”
“You love? You know?” - “I know! I love!”
“With Him you don't find confinement?”
“For the emperor – heart and blood,
All – for the banners holy!”
Thus began the fateful love
In the name Napoleon.
КОНЬКОБЕЖЦЫ
Асе и Борису
Башлык откинула на плечи:
Смешно кататься в башлыке!
Смеется, -- разве на катке
Бывают роковые встречи?
Смеясь над "встречей роковой",
Светло сверкают два алмаза,
Два широко раскрытых глаза
Из-под опушки меховой.
Все удается, все фигуры!
Ах, эта музыка и лед!
И как легко ее ведет
Ее товарищ белокурый.
Уж двадцать пять кругов подряд
Они летят по синей глади.
Ах, из-под шапки эти пряди!
Ах, исподлобья этот взгляд!
. . . . .
Поникли узенькие плечи
Ее, что мчалась налегке.
Ошиблась, Ася: на катке
Бывают роковые встречи!
Skaters
To Asya and Boris
The hood over the shoulders was sitting:
It's funny skating in the hood!
He laughs – on skating ring would
Be happening the fateful meetings?
Laughing at “fateful meetings,” so
Brightly shine two diamonds,
Two widely open eyes from
Underneath the edge of fur.
All is successful, all shapes there!
It's music and the ice, you see!
And lightly leads her so easily
Her comrade with blond hair.
Twenty-five circles one by one
Across the blue surface they fly.
Ah, from the hat these braids!
Ah, suddenly this stare – why?
. . . . .
Her narrow shoulders drooped in even
She, rushing lightly and desisting!
Asya, you err: On skating ring
There take place the fateful meetings!
ПЕРВЫЙ БАЛ
О, первый бал -- самообман!
Как первая глава романа,
Что по ошибке детям дан,
Его просившим слишком рано,
Как радуга в струях фонтана
Ты, первый бал, -- самообман.
Ты, как восточный талисман,
Как подвиги в стихах Ростана.
Огни сквозь розовый туман,
Виденья пестрого экрана...
О, первый бал-самообман!
Незаживающая рана!
First Ball
Oh, the first ball – self-deceit
Like the first chapter of the novel,
What I by error gave the kids
Whom they asked much too early,
Like rainbow in the jets of fountain,
You, first ball is self-deception –
You, like an Eastern talisman,
Like feats in verses of Rostandt.
The fires through the fog of pink,
The variants of the motley screen...
Oh, the first ball – self-deceit!
A wound that would not heal!
СТАРУХА
Слово странное -- старуха!
Смысл неясен, звук угрюм,
Как для розового уха
Темной раковины шум.
В нем -- непонятое всеми,
Кто мгновения экран.
В этом слове дышит время
В раковине -- океан.
The Hag
A strange word – the hag!
Intent unclear, sound is morose,
So that before the pinkish ear
From the dark shell comes the noise.
In them – not by all understood,
Visions of a motley screen.
And breathes the time in this word,
In the sink – the ocean.
ДОМИКИ СТАРОЙ МОСКВЫ
Слава прабабушек томных,
Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Все исчезаете вы,
Точно дворцы ледяные
По мановенью жезла.
Где потолки расписные,
До потолков зеркала?
Где клавесина аккорды,
Темные шторы в цветах,
Великолепные морды
На вековых воротах,
Кудри, склоненные к пяльцам,
Взгляды портретов в упор...
Странно постукивать пальцем
О деревянный забор!
Домики с знаком породы,
С видом ее сторожей,
Вас заменили уроды, --
Грузные, в шесть этажей.
Домовладельцы -- их право!
И погибаете вы,
Томных прабабушек слава,
Домики старой Москвы.
Homes Of Old Moscow
Glories of languid grand-grandmothers,
The houses of the old Moscow here,
From the lanes humble
All of you disappear,
Like icy palaces
Under the waving of bands,
Mirrors on the ceiling
Where on ceilings there is paint?
Where there's chords of harpsichord,
Dark curtains in flowers,
Magnificent mugs on
The centennial towers,
Curls, bent toward the tambour,
From portraits a point blank glance...
It's strange to knock with finger
Onto my wooden fence!
Homes with the sign of the breed,
With look of guards,
You were replaced by ogres,
Overweight, in six floors.
Homeowners – their right!
And you dying so,
Glory of languid great-grandmothers,
Houses of the old Moscow.
"ПРОСТИ" ВОЛШЕБНОМУ ДОМУ
В неосвещенной передней я
Молча присела на ларь.
Темный узор на портьере,
С медными ручками двери...
В эти минуты последние
Все полюбилось, как встарь.
Был заповедными соснами
В темном бору вековом
Прежде наш домик любимый.
Нежно его берегли мы,
Дом с небывалыми веснами,
С дивными зимами дом.
Первые игры и басенки
Быстро сменились другим.
Дом притаился волшебный,
Стали большими царевны.
Но для меня и для Асеньки
Был он всегда дорогим.
Зала от сумрака синяя,
Жажда великих путей,
Пренебреженье к науке,
Переплетенные руки,
Светлые замки из инея
И ожиданье гостей.
Возгласы эти и песенки
Чуть раздавался звонок!
Чье-нибудь близко участье?
Господи, может быть счастье?
И через залу по лесенке
Стук убегающих ног...
“Forgive” The Magical House
In unlighted interior I
Silently sat down the chest.
On the curtains, dark patterns…
Doors with copper handles...
In these minutes last
All fell in love, like in the past.
With the enchanted pines
In the dark centennial forest
Was our beloved house.
We tenderly cherished him,
House with unprecedented springs
House with winter marvelous.
The first fables and first games
We quickly into another changed.
The home appears mysterious,
And big became the princesses.
But for Asya and I
He was dear all the time.
The hall blue from the sunset,
The greatest ways’ thirst,
Neglect of the science,
Entertwined are the arms,
Light palaces from hoarfrost
And expectation of guests.
These shouts and the songs
The bell slightly rang!
Someone's participation is near?
Gentlemen, may happiness be there?
And through the hall on ladder, greet
Patter of escaping feet…
НА ВОКЗАЛЕ
Два звонка уже и скоро третий,
Скоро взмах прощального платка...
Кто поймет, но кто забудет эти
Пять минут до третьего звонка?
Решено за поездом погнаться,
Все цветы любимой кинуть вслед.
Наимладшему из них тринадцать,
Наистаршему под двадцать лет.
Догонять ее, что станет силы,
"Добрый путь" кричать до хрипоты.
Самый младший не сдержался, милый:
Две слезинки капнули в цветы.
Кто мудрец, забыл свою науку,
Кто храбрец, забыл свое: "воюй!"
"Ася, руку мне!" и "Ася, руку!"
(Про себя тихонько: "Поцелуй!")
Поезд тронулся -- на волю Божью!
Тяжкий вздох как бы одной души.
И цветы кидали ей к подножью
Ветераны, рыцари, пажи.
At the Terminal
Two calls already and soon the third one,
Soon a wave of handkerchief farewell...
Who will understand, who will forgive these
Five minutes until the third call?
It's decided to chase after the train,
After the beloved to throw flowers.
The youngest of them is thirteen,
The oldest one is near 20 years.
To chase after her, there will be power,
“Bon voyage” shout until hoarseness.
The youngest was not restrained, dear:
Two tears dripped into the flowers.
Who's the wise man who has lost his science,
Who's the brave man who forgot his “fight!”
“Asya, give me your hand!” and “give hand, Asya!”
Inwardly I hear “kiss” in quiet.
The train started – for God's freedom!
Heavy sighing like of single soul.
And to her feet the flowers were thrown
By the veterans, the knights, the pages all.
ИЗ СКАЗКИ -- В СКАЗКУ
Все твое: тоска по чуду,
Вся тоска апрельских дней,
Все, что так тянулось к небу, --
Но разумности не требуй.
Я до самой смерти буду
Девочкой, хотя твоей.
Милый, в этот вечер зимний
Будь, как маленький, со мной.
Удивляться не мешай мне,
Будь, как мальчик, в страшной тайне
И остаться помоги мне
Девочкой, хотя женой.
From Fairy Tale – Into Fairy Tale
All is yours: longing for miracle,
Longing for the days of April,
All that stretching to the skies -
But for wisdom do not ask.
All the way to very death
I will be a girl, though yours.
Dear one, in this winter even be
Like a little one, with me.
To wonder do not inhibit,
Be, like boy, in fearful secret
And help me to stay alive
As a girl, though a wife.
ЛИТЕРАТУРНЫМ ПРОКУРОРАМ
Всe таить, чтобы люди забыли,
Как растаявший снег и свечу?
Быть в грядущем лишь горсточкой пыли
Под могильным крестом? Не хочу!
Каждый миг, содрогаясь от боли,
К одному возвращаюсь опять:
Навсегда умереть! Для того ли
Мне судьбою дано всe понять?
Вечер в детской, где с куклами сяду,
На лугу паутинную нить,
Осужденную душу по взгляду...
Всe понять и за всех пережить!
Для того я (в проявленном -- сила)
Всe родное на суд отдаю,
Чтобы молодость вечно хранила
Беспокойную юность мою.
To Literary Prosecutors
To melt all, that the people forget all,
Like a candle or molten snow?
Be a handful of dust in the future
Under cross of a grave? I say no!
Every moment, from anguish concussing,
I return to the same once again:
Die forever! Did for this the fortune
Give me all things to understand?
Night in child's room, cobweb in the meadow,
In room I am sitting with dolls,
The accursed soul by the vision..
To know and feel it for all!
For this (strength is in the things clear)
I surrender to court what is dear,
That the youth would retain, and forever,
All of my restless young years.
В. Я. БРЮСОВУ
Я забыла, что сердце в вас -- только ночник,
Не звезда! Я забыла об этом!
Что поэзия ваша из книг
И из зависти -- критика. Ранний старик,
Вы опять мне на миг
Показались великим поэтом...
To V. J. Brjusov
I forgot that your heart is only night light,
No star! Of all these I can forget!
That from books come your poems
From envy – criticism. Early old man,
You again for me not for a moment
Showed yourself as a great poet...
* * * * *
Он приблизился, крылатый,
И сомкнулись веки над сияньем глаз.
Пламенная-умерла ты
В самый тусклый час.
Что искупит в этом мире
Эти две последних, медленных слезы?
Он задумался. -- Четыре
Выбили часы.
Незамеченный он вышел,
Слово унося важнейшее из слов.
Но его никто не слышал --
Твой предсмертный зов!
Затерялся в море гула
Крик, тебе с душою разорвавший грудь.
Розовая, ты тонула
В утреннюю муть...
* * * * *
He approached, winged,
And eyelids shut over shining of eyes.
You on fire have died
In the most dreary hours.
Who will redeem in this world
These two final, little tears?
He is lost in thought.
The clock has beaten, four hours.
He left unnoticed,
Carrying the most important of the words.
But your dying calling -
Nobody him could have heard!
Lost in sea of humming was the shout
That with soul tore up your chest.
Pink, you had drowned
In the fog of the morning...
* * * * *
Посвящаю эти строки
Тем, кто мне устроит гроб.
Приоткроют мой высокий
Ненавистный лоб.
Измененная без нужды,
С венчиком на лбу,
Собственному сердцу чуждой
Буду я в гробу.
Не увидят на лице:
"Все мне слышно! Все мне видно!
Мне в гробу еще обидно
Быть как все".
В платье белоснежном -- с детства
Нелюбимый цвет! --
Лягу -- с кем-то по соседству?-
До скончанья лет.
Слушайте! -- Я не приемлю!
Это-западня!
Не меня опустят в землю,
Не меня.
Знаю! -- Все сгорит дотла!
И не приютит могила
Ничего, что я любила,
Чем жила.
* * * * *
I am dedicating these lines
To the one who'll suit my coffin.
They will slightly open
My tall and hateful forehead.
Modified without need,
With a whisk upon the forehead,
I will be alien to my heart
In the coffin.
I did not on the face see:
“All is heard! All is seen!
I’m offended in the coffin
Like all to be.”
In the snow-white dress: From childhood
The unloved color!
I'll lie down – with someone in the neighborhood? -
Till end of years.
Listen! - I don't accept this!
A trap this be!
Not me they will drop to the ground,
Not me.
I know! All will burn completely!
And will not house the grave
Anything, with which I have lived
That I had loved.
* * * * *
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала-тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти -- слепоты куриной
И маков набрав букет-
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.
Не думай, что здесь-могила,
Что я появлюсь, грозя...
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились...
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед:
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли...
-- И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
* * * * *
You walk, looking just like me,
Lowering your eyes.
I lowered them also!
Stop, passerby!
Read - having gathered a bouquet
Of many flowers -
That my name was Marina
And how old I was.
Don't think I'll appear with menace,
That a grave here is hidden..
I loved to laugh too much
When it was forbidden.
And blood to the skin was rushing,
And twisted, the curls of my hair..
I once was too, passerby!
Passerby, stop and stare!
Tear off for yourself a wild stem
And thereafter a berry:
There are no strawberries sweeter
Or bigger than at cemetery.
But only don't grimly stand there,
On the chest lowering your head.
Lightly about me remember,
Lightly about me forget.
How the ray alights you!
You're in golden dust dressed..
And at my voice from below
Do not you be distressed.
* * * * *
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я -- поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
-- Нечитанным стихам!
Разбросанным в пыли по магазинам,
Где их никто не брал и не берет,
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
* * * * *
These my poems, written so early
That I did not know then I was a poet,
Which having tore, like droplets from a fountain,
Like sparks from a rocket,
Into a sanctuary, where there is sleep and incense
Like little devils having burst,
These my poems about youth and about death,
This unread verse!
Scattered through shops in piles of dust
Where nobody picked them up or does,
These my poems, like precious wine,
Will have their time.
* * * * *
Солнцем жилки налиты -- не кровью --
На руке, коричневой уже.
Я одна с моей большой любовью
К собственной моей душе.
Жду кузнечика, считаю до ста,
Стебелек срываю и жую...
-- Странно чувствовать так сильно
и так просто
Мимолетность жизни -- и свою.
* * * * *
Poured not with blood but with sun, the veins
Of the hand, already brown.
With great love I alone
Rush into the soul of mine.
I await the grasshopper, count till hundred,
Tear and eat the stalk each time...
It is strange to feel so simply and so strongly
The life’s transience – and mine.
* * * * *
Вы, идущие мимо меня
К не моим и сомнительным чарам, --
Если б знали вы, сколько огня,
Сколько жизни, растраченной даром,
И какой героический пыл
На случайную тень и на шорох...
-- И как сердце мне испепелил
Этот даром истраченный порох!
О летящие в ночь поезда,
Уносящие сон на вокзале...
Впрочем, знаю я, что и тогда
Не узнали бы вы -- если б знали --
Почему мои речи резки
В вечном дыме моей папиросы, --
Сколько темной и грозной тоски
В голове моей светловолосой.
* * * * *
Passing me by, as you walk
To charms doubtful and not mine -
If you but knew how much fire,
How much life is wasted in vain,
On the rustling, occasional shade
What a heroic flame -
And how enflamed my heart
This gunpowder wasted in vain!
O the trains flying into the night,
Carrying sleep on the station away..
If you recognized - if you but knew -
Then and there, I know, anyway.
Why are my words so sharp
In eternal smoke of my cigarette -
How much dark and menacing angst
Is there in my light-haired head.
* * * * *
Сердце, пламени капризней,
В этих диких лепестках,
Я найду в своих стихах
Все, чего не будет в жизни.
Жизнь подобна кораблю:
Чуть испанский замок-мимо!
Все, что неосуществимо,
Я сама осуществлю.
Всем случайностям навстречу!
Путь -- не все ли мне равно?
Пусть ответа не дано, --
Я сама себе отвечу!
С детской песней на устах
Я иду -- к какой отчизне?
-- Все, чего не будет в жизни
Я найду в своих стихах!
* * * * *
Heart, more whimsical than fire,
In these petals worn and wild,
In my poems I will find
All, that won't be there in life.
Like a ship is life:
Hardly Spanish palace – past!
All that is unrealizable
I myself will realize.
To greet all the accidental!
Way – is not it all the same?
Let be given here no answer, -
I will answer you myself!
With child's song upon my lips
I am walking – in which home?
All that can't be found in life
I will locate in my poems!
* * * * *
Мальчиком, бегущим резво,
Я предстала Вам.
Вы посмеивались трезво
Злым моим словам:
"Шалость -- жизнь мне, имя -- шалость.
Смейся, кто не глуп!"
И не видели усталость
Побледневших губ.
Вас притягивали луны
Двух огромных глаз.
-- Слишком розовой и юной
Я была для Вас!
Тающая легче снега,
Я была-как сталь.
Мячик, прыгнувший с разбега
Прямо на рояль,
Скрип песка под зубом, или
Стали по стеклу...
-- Только Вы не уловили
Грозную стрелу
Легких слов моих, и нежность
Гнева напоказ...
-- Каменную безнадежность
Всех моих проказ!
* * * * *
As a boy, briskly running,
I came, You before.
You laughed soberly
At my evil words:
“Mischief – is my life, name – mischief.
Laugh, who is not a fool!”
And we did not see the tiredness
Of the lips gone pale.
You were attracted by two
Huge eyes of the moon.
Too pink and too young
I was for you!
Melting lighter than the snow,
I've been like the steel.
And jumped upon the piano
The running ball,
Creaking of sand on the teeth or
Steel against the mirrors...
Only you did not catch
The formidable arrow
Of your light words, and tenderness
Anger for the show...
Of all of my amusements
Hopelessness made by stone!
* * * * *
Я сейчас лежу ничком
-- Взбешенная! -- на постели.
Если бы Вы захотели
Быть моим учеником,
Я бы стала в тот же миг
-- Слышите, мой ученик? --
В золоте и в серебре
Саламандра и Ундина.
Мы бы сели на ковре
У горящего камина.
Ночь, огонь и лунный лик...
-- Слышите, мой ученик?
И безудержно -- мой конь
Любит бешеную скачку! --
Я метала бы в огонь
Прошлое -- за пачкой пачку:
Старых роз и старых книг.
-- Слышите, мой ученик? --
А когда бы улеглась
Эта пепельная груда, --
Господи, какое чудо
Я бы сделала из Вас!
Юношей воскрес старик!
-- Слышите, мой ученик? --
А когда бы Вы опять
Бросились в капкан науки,
Я осталась бы стоять,
Заломив от счастья руки.
Чувствуя, что ты -- велик!
-- Слышите, мой ученик?
* * * * *
I am now lying prone
Furious in bed sheets.
If you did not want
To be my student,
I would stand at that moment
“Do you hear, my student?”
In Undine’s and Salamander’s
Gold and silver
By the burning fireplace
We at rug were sitting.
Night, fire and moon lit front...
Do you hear, my student?
But uncontrollably – my horse
The frantic leaping adores!
Into the fire I threw the past
A pack – a pack after:
Of roses and books ancient
Do you hear, my student?
And when has settled down
This ash heap,
Gentlemen, what marvel
I would have made for ye!
The old man resurrected as a youth!
Do you hear, my student?
And when you again threw yourself
Into the trap of science,
I remained to stand again,
Buried the arms from happiness.
I feel that you – are great!
Do you hear, my student?
* * * * *
Идите же! -- Мой голос нем
И тщетны все слова.
Я знаю, что ни перед кем
Не буду я права.
Я знаю: в этой битве пасть
Не мне, прелестный трус!
Но, милый юноша, за власть
Я в мире не борюсь.
И не оспаривает Вас
Высокородный стих.
Вы можете-из-за других-
Моих не видеть глаз,
Не слепнуть на моем огне,
Моих не чуять сил...
Какого демона во мне
Ты в вечность упустил!
Но помните, что будет суд,
Разящий, как стрела,
Когда над головой блеснут
Два пламенных крыла.
* * * * *
Walk on! My voice is dumb
And all the words in vain.
I know that before all
I will not be correct.
I know: to fall in this battle
Is not for me, fine coward!
But, dear youth, in the world
I’m not fighting for power.
And won’t disturb You
The noble verse.
You maybe without others –
Cannot see my eyes,
Don’t go blind on my fire
I do not smell my powers…
What kind of demon in me
You missed into eternity.
But remember, that there will be trial,
Striking like an arrow zings,
When over the head will shine
Two fiery wings.
Асе
1
Мы быстры и наготове,
Мы остры.
В каждом жесте, в каждом взгляде, в каждом слове.-
Две сестры.
Своенравна наша ласка
И тонка,
Мы из старого Дамаска –
Прочь, гумно и бремя хлеба,
И волы!
Мы -- натянутые в небо
Две стрелы!
Мы одни на рынке мира
Без греха.
Мы -- из Вильяма Шекспира
Два стиха.
To Asya
1
We're sharp and we are ready,
All the faster.
In each word, in each glance, in each gesture -
Two sisters.
Unique and refined our taste is
And our words,
We from the old Damascus
Are two swords.
Out, threshing-floor and bread's burden
And the ox!
We - are stretched out in heaven
Two arrows!
On the world's market without sin
We're alone.
We - from William Shakespeare
Are two poems.
2
Мы -- весенняя одежда
Тополей,
Мы-последняя надежда
Королей.
Мы на дне старинной чаши,
Посмотри:
В ней твоя заря, и наши
Две зари.
И прильнув устами к чаше,
Пей до дна.
И на дне увидишь наши
Имена.
Светлый взор наш смел и светел
И во зле.
-- Кто из вас его не встретил
На земле?
Охраняя колыбель и мавзолей,
Мы -- последнее виденье
Королей.
2
We - are the dressing of poplars
In the spring,
We - are the last hope
Of the kings.
We're on the bottom of ancient cup.
Come see now:
In it is your dawn, and our
Two dawns too.
And touching lips to the cup
Drink all the way.
You will see on the bottom
Our names.
Light glance is brave and shining
Evil too.
Who on earth ever met it
Among you?
Guarding the cradle, the mausoleum
And other things,
We are the final visage
Of the kings.
Сергей Эфрон-Дурново
1
Есть такие голоса,
Что смолкаешь, им не вторя,
Что предвидишь чудеса.
Есть огромные глаза
Цвета моря.
Вот он встал перед тобой:
Посмотри на лоб и брови
И сравни его с собой!
То усталость голубой,
Ветхой крови.
Торжествует синева
Каждой благородной веной.
Жест царевича и льва
Повторяют кружева
Белой пеной.
Вашего полка -- драгун,
Декабристы и версальцы!
И не знаешь -- так он юн --
Кисти, шпаги или струн
Просят пальцы.
Sergei Efron-Durnovo
1
Such voices can be,
That you're silent, don't repeat them,
So that wonders you foresee.
There are also giant eyes
The color of the sea
Now he stands in front of you:
Look at forehead and at blood
And compare him with you!
The blood has gone old,
Tiredness turned blue.
Of each noble vein
Blueness triumphs.
Gesture of the prince and lion
With a white foam lace
Repeats again.
Your regiment's - dragoon,
Decembrists and Versaillians!
You don't know - he's so young -
Fingers ask for brushes,
Spars and strings.
2
Как водоросли Ваши члены,
Как ветви мальмэзонских ив...
Так Вы лежали в брызгах пены,
Рассеянно остановив
На светло-золотистых дынях
Аквамарин и хризопраз
Сине-зеленых, серо-синих,
Всегда полузакрытых глаз.
Летели солнечные стрелы
И волны -- бешеные львы.
Так Вы лежали, слишком белый
От нестерпимой синевы...
А за спиной была пустыня
И где-то станция Джанкой...
И тихо золотилась дыня
Под Вашей длинною рукой.
Так, драгоценный и спокойный,
Лежите, взглядом не даря,
Но взглянете-и вспыхнут войны,
И горы двинутся в моря,
И новые зажгутся луны,
И лягут радостные львы-
По наклоненью Вашей юной,
Великолепной головы.
2
Like seaweed, like branches of willows
Of Malmaisonia are your limbs,
Thus you did lie in sprays of sea foam
And absent-mindedly transfixed
Upon the sweet light-golden melons
Of diamond and aquamarine
The eyes forever semi-open
So blue-and-grayish, bluish-green.
The waves are just like rabid lions,
The arrows of the sun did fly.
And from intolerable blueness
Too whitish, you did there lie.
Behind the back, the desert, somewhere
The station Djankoi had to be,
And underneath your arm stretched out
Melon grew golden quietly.
Thus, calm and precious, you lie there,
Don't give a glance and do not see,
But look - and waves will heave with power,
And mountains will be moved to sea.
And new moons will in sky be burning,
And joyful lions will lie down
Under the single downward leaning
Of your head beautiful and young.
БАЙРОНУ
Я думаю об утре Вашей славы,
Об утре Ваших дней,
Когда очнулись демоном от сна Вы
И богом для людей.
Я думаю о том, как Ваши брови
Сошлись над факелами Ваших глаз,
О том, как лава древней крови
По Вашим жилам разлилась.
Я думаю о пальцах -- очень длинных --
В волнистых волосах,
И обо всех -- в аллеях и в гостиных --
Вас жаждущих глазах.
И о сердцах, которых -- слишком юный
Вы не имели времени прочесть
В те времена, когда всходили луны
И гасли в Вашу честь.
Я думаю о полутемной зале,
О бархате, склоненном к кружевам,
О всех стихах, какие бы сказали
Вы -- мне, я -- Вам.
Я думаю еще о горсти пыли,
Оставшейся от Ваших губ и глаз...
О всех глазах, которые в могиле.
О них и нас.
To Byron
I think about the morning of your glory,
About the morning of your days too, when
You stirred just like a demon from your slumber
And were a god to men.
I think of when your eyebrows came together
Over the burning torches of your eyes,
Of how the ancient blood's eternal lava
Rushed through your arteries.
I think of fingers - very long - inside
The wavy hair, about all
Eyes that did thirst for you in alleys
And in the dining-halls.
About the hearts too, which - you were too young then -
You did not have the time to read,
About the times, when solely in your honor
The moon had shined and dimmed.
I think about a hall in semi-darkness,
About the velvet, into lace inclined,
About the poems we would have told each other,
You - yours, I - mine.
I also think about the remaining
From your lips and your eyes handful of dust.
About all eyes, that are now in the graveyard
About them and us.
ВСТРЕЧА С ПУШКИНЫМ
Я подымаюсь победой дороге,
Пыльной, звенящей, крутой.
Не устают мои легкие ноги
Выситься над высотой.
Слева -- крутая спина Аю-Дага,
Синяя бездна -- окрест.
Я вспоминаю курчавого мага
Этих лирических мест.
Вижу его на дороге и в гроте...
Смуглую руку у лба...
-- Точно стеклянная на повороте
Продребезжала арба...-
Запах -- из детства-какого-то дыма
Или каких-то племен. ..
Очарование прежнего Крыма
Пушкинских милых времен.
Пушкин! -- Ты знал бы по первому взору,
Кто у тебя на пути.
И просиял бы, и под руку в гору
Не предложил мне идти.
Не опираясь о смуглую руку,
Я говорила б, идя,
Как глубоко презираю науку
И отвергаю вождя,
Как я люблю имена и знамена,
Волосы и голоса,
Старые вина и старые троны,
-- Каждого встречного пса! --
Полуулыбки в ответ на вопросы,
И молодых королей...
Как я люблю огонек папиросы
В бархатной чаще аллей,
Комедиантов и звон тамбурина,
Золото и серебро,
Неповторимое имя: Марина,
Байрона и болеро,
Ладанки, карты, флаконы и свечи,
Запах кочевий и шуб,
Лживые, в душу идущие, речи
Очаровательных губ.
Эти слова: никогда и навеки,
За колесом -- колею...
Смуглые руки и синие реки,
-- Ах, -- Мариулу твою! --
Треск барабана -- мундир властелина --
Окна дворцов и карет,
Рощи в сияющей пасти камина,
Красные звезды ракет...
Вечное сердце свое и служенье
Только ему. Королю!
Сердце свое и свое отраженье
В зеркале... -- Как я люблю...
Кончено... -- Я бы уж не говорила,
Я посмотрела бы вниз...
Вы бы молчали, так грустно, так мило
Тонкий обняв кипарис.
Мы помолчали бы оба -- не так ли? --
Глядя, как где-то у ног,
В милой какой-нибудь маленькой сакле
Первый блеснул огонек.
И -- потому что от худшей печали
Шаг -- и не больше -- к игре! --
Мы рассмеялись бы и побежали
За руку вниз по горе.
Meeting with Pushkin
On victory road I am rising,
Ringing, steep, full of dust.
My light feet do not tire
Of towering over the height.
Left – the tough spine of Ayu Daga,
All around - the blue abysses.
I recall the curly mage of
These lyrical places.
I see him on the road and in grotto...
By the forehead, the tanned arm...
Only, made of glass, rattled
At the turn bullock-cart.
Smell – from childhood the smoke
Or of some tribes....
The charm of the former Crimea
Of Pushkin's dear times.
Pushkin! You knew at first glance
Whom you will meet on the road.
And beamed, from hand into mountain,
He did not invite me to go.
Not leaning on the tanned arm,
I would have, walking, spoken,
How deeply I despise science
And reject the hetman,
How I love names and banner,
Voices and hair,
Old wines and old thrones we see,
To each dog we meet!
Semi-smile in return to the question,
And the young kings...
How I love the light of the cigarette
In velvet forest of lanes,
Comedian and ringing of tambourine,
Gold and silver, so,
Unrepeatable name: Marina
Byron and bolero,
Ladankas, maps, candles and vials,
Smell of fur coats, it seems,
Lying, and going into the souls,
Speech of the charming lips.
These words: never and forever,
A track behind the wheel...
The tanned arms and the blue rivers,
The yours Mariulu.
Crackle of drum – the overlord's coat -
Palaces’ and carriages’ windows,
Groves in the mouth of the shining fireplace,
There are red stars of the rockets...
His eternal heart and service
Only to him. King!
His word and his reflection
In mirror... How I love him...
Finished... and I would not have spoken,
I would have looked beneath...
You would have been quiet, dear, sorrowful,
Hugging the cypress.
You wouldn't both be silent – is it not so? -
Looking, somewhere near the feet,
Into sometime dear dwelling
Shines the first light.
And – because from the worst fate
The step – and no more – into the game!
We would have loved and we would have come running
Down the mountain holding hands.
Аля
Аля! -- Маленькая тень
На огромном горизонте.
Тщетно говорю: не троньте.
Будет день --
Милый, грустный и большой,
День, когда от жизни рядом
Вся ты оторвешься взглядом
И душой.
День, когда с пером в руке
Ты на ласку не ответишь.
День, который ты отметишь
В дневнике.
День, когда летя вперед,
-- Своенравно! -- Без запрета! --
С ветром в комнату войдет-
Больше ветра!
Залу, спящую на вид,
И волшебную, как сцена,
Юность Шумана смутит
И Шопена...
Целый день -- на скакуне,
А ночами -- черный кофе,
Лорда Байрона в огне
Тонкий профиль.
Метче гибкого хлыста
Остроумье наготове,
Гневно сдвинутые брови
И уста.
Прелесть двух огромных глаз,
-- Их угроза -- их опасность --
Недоступность -- гордость -- страстность
В первый раз...
Благородным без границ
Станет профиль -- слишком белый,
Слишком длинными ресшщ
Станут стрелы.
Слишком грустными -- углы
Губ изогнутых и длинных,
И движенья рук невинных-
Слишком злы.
-- Ворожит мое перо!
Аля! -- Будет всe, что было:
Так же ново и старо,
Так же мило.
Будет -- с сердцем не воюй,
Ты на ласку не ответишь.
День, который ты отметишь
В дневнике.
Будет -- с сердцем не воюй,
Грудь Дианы и Минервы! --
Будет первый бал и первый
Поцелуй.
Будет "он" -- ему сейчас
Года три или четыре...
-- Аля! -- Это будет в мире-
В первый раз.
Alya
Ah, despite the guessing of friends,
The future is impenetrable.
In your dress is the treacherous Theseus,
And little Ariadne.
Alya! Little shade
On horizon great.
Don't touch it: I speak in vain.
There will be the day -
Dear, big and sorrowful
Day, which to the life is near
You will come off with the glare
And the soul.
Day, when with feather in hand
You will not return caresses.
What you celebrate, the day, is,
In notepad.
Day, when flying right ahead,
Willfully! Without the ban!
Will come into the room with wind -
More wind!
The hall, sleeping in appearance,
And the magic one like stage, youth
Of Schumann is embarrassed
And Chopin too...
All day long – upon a horse,
And at night – black coffee,
In the fire the lord Byron's
Slender profile.
More precise than the taut whip
Most readily held is the wit,
Eyebrows shifted wrathfully
And the lips...
Beauty of two giant eyes,
Their threat – their jeopardy -
Their pride – passion - inaccessibility
At first time...
Noble without borders in sight
Will be profile – too white,
Too long from the long eyebrows
Will stand arrows.
Too sad – are the corners
Of long and curved lips,
And move of innocent arms -
Are too mean.
My feather bewitches, hear,
Alya – all will be as in the past:
Also new and old at last,
Also dear.
Don't battle with heart, it is
Chest of Minerva and Diane!
The first ball it was and first one,
Gentle, kiss.
Will be “he” - he is now
Three or four...
Alya! It will be for the first time
In the world.
* * * * *
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет всe, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет всe -- как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой,
Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе...
-- Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
-- К вам всем -- что мне, ни в чем
не знавшей меры,
Чужие и свои?!
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто -- слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне -- прямая неизбежность --
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность,
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру...
-- Послушайте! -- Еще меня любите
За то, что я умру.
* * * * *
How many people fell in this abyss,
I fathom from afar!
There will be time, and I will vanish too
From earth's exterior.
All will be still, that sang and that did struggle,
That glistened and rejoiced:
The greenness of my eyes, the gold of my hair,
And this my tender voice.
Life will continue with its soft hot bread,
With day's oblivion.
All will continue - under outstretched heavens
As if I'd never been!
Like children changeable in every mien
And angry not for long,
Who loved the times when in the fireplace
Into ash turned the log,
Violin and cavalcade within the forest
And in the village, bell...
Upon this dear earth - I will be no longer
That was alive and real!
To all — who are the friends and strangers
To me that never knew what is enough -
I turn to you with this my faith's demand
And a request for love.
Both day and night, in word and letter both:
For truth of yes and no,
For that though I am but twenty I am
So often in such sorrow,
For unavoidably my slights and trespasses
Will be forgiven me -
For all of my impetuous tenderness
And look too proud and free -
For quickness of events as they come rushing,
For truth, for play, say I -
Please hear me! But do also please love me
For this that I will die.
* * * * *
Быть нежной, бешеной и шумной,
-- Так жаждать жить! --
Очаровательной и умной,-
Прелестной быть!
Нежнее всех, кто есть и были,
Не знать вины...
-- О возмущенье, что в могиле
Мы все равны!
Стать тем, что никому не мило,
-- О, стать как лед! --
Не зная ни того, что было,
Ни что придет,
Забыть, как сердце раскололось
И вновь срослось,
Забыть свои слова и голос,
И блеск волос.
Браслет из бирюзы старинной --
На стебельке,
На этой узкой, этой длинной
Моей руке...
Как зарисовывая тучку
Издалека,
За перламутровую ручку
Бралась рука,
Как перепрыгивали ноги
Через плетень,
Забыть, как рядом по дороге
Бежала тень.
Забыть, как пламенно в лазури,
Как дни тихи...
-- Все шалости свои, все бури
И все стихи!
Мое свершившееся чудо
Разгонит смех.
Я, вечно-розовая, буду
Бледнее всех.
И не раскроются -- так надо --
-- О, пожалей! --
Ни для заката, ни для взгляда,
Ни для полей --
Мои опущенные веки.
-- Ни для цветка! --
Моя земля, прости навеки,
На все века.
И так же будут таять луны
И таять снег,
Когда промчится этот юный,
Прелестный век.
* * * * *
Thus to thirst life: And to be tender
And rabid and noisy,
To be intelligent and charming -
Gorgeous to be!
More tender than what are or have been,
Guilt not to know...
This, that in graveyard all are equal,
Angers me so.
To be what nobody holds dear -
Like ice become!
Not knowing what has come before
Nor what will come,
To forget how the heart broke and grew
Back together,
To forget both the words and voice
And shine of hair.
Bracelet of ancient turquoise
On the stem, on
This my white arm
Narrow and long...
Like painting over a cloud
From afar,
One took the mother-of-pearl pen
In one's arm,
Just like the legs jumped
Over the fence,
To forget, how along the road
Shade advanced.
To forget, like flame of azure, how
Days are subdued...
All my mischief, all my tempest,
And poems too!
Laughter will be chased away by
My miracle.
I, always-pink, will be
The most pale.
And they won't open - thus is needed -
Pity this one!
Not for the sight, not for the fields,
Not for the sun -
These my lowered eyelids. -
Flower not for! -
My earth, forgive for centuries
Forevermore.
Thus both the moon and the snow
Will melt away,
When this young, beautiful century
Will rush on by.
ГЕНЕРАЛАМ ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА
Сергею
Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса.
И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце вырезали след --
Очаровательные франты
Минувших лет.
Одним ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу, --
Цари на каждом бранном поле
И на балу.
Вас охраняла длань Господня
И сердце матери. Вчера --
Малютки-мальчики, сегодня --
Офицера.
Вам все вершины были малы
И мягок -- самый черствый хлеб,
О молодые генералы
Своих судеб!
======
Ах, на гравюре полустертой,
В один великолепный миг,
Я встретила, Тучков-четвертый,
Ваш нежный лик,
И вашу хрупкую фигуру,
И золотые ордена...
И я, поцеловав гравюру,
Не знала сна.
О, как -- мне кажется -- могли вы
Рукою, полною перстней,
И кудри дев ласкать-и гривы
Своих коней.
В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век...
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.
Три сотни побеждало-трое!
Лишь мертвый не вставал с земли.
Вы были дети и герои,
Вы всe могли.
Что так же трогательно-юно,
Как ваша бешеная рать?..
Вас златокудрая Фортуна
Вела, как мать.
Вы побеждали и любили
Любовь и сабли острие --
И весело переходили
В небытие.
To Generals of 12th Year
To Sergei
You, whose broad overcoats
Of sails are reminding us,
Were happily ringing the spurs
And voices.
And whose eyes, like diamonds,
Cut out from the heart the trace -
The charming dandies
Of the past years.
With single bitterness of will
We took rock and heart,
Of every field the tsar
And in the ball.
You were kept by the lord's hand and
Mother in heart. Yesterday -
Little boys, but today -
Are officers.
To you all heights were little
And smooth – the stalest bread.
Oh youthful generals
Of their fates!
========
Ah, on the half-erased engraving
In one gorgeous time apace
I met, as Tuchkov the fourth one
With your soft face.
And your fragile figure
Medals of gold...
And I, having kissed the engraving,
Sleep did not know.
Oh how could you have – so it seems -
With rings on hand,
And to caress curls of ladies
And horse’s mane.
With one incredible gallop
Short century you have lived long ago
And your curls, your barrels
Were poured in by the snow.
Three hundred have been won – three hundred!
Like dead he stood not on the around.
And you were heroes and kids,
You could do all things.
What here is youthful and touching,
How was your insane hum?
The golden-curled Fortune
Lead you like mom.
We conquered and we loved
Love and sharp sword to see -
And happily we then went over
Into nonentity.
В ОТВЕТ НА СТИХОТВОРЕНИЕ
Горько таить благодарность
И на чуткий призыв отозваться не сметь,
В приближении видеть коварность
И где правда, где ложь угадать не суметь.
Горько на милое слово
Принужденно шутить, одевая ответы в броню.
Было время -- я жаждала зова
И ждала, и звала. (Я того, кто не шел, -- не виню
Горько и стыдно скрываться,
Не любя, но ценя и за ценного чувствуя боль,
На правдивый призыв не суметь отозваться, --
Тяжело мне играть эту первую женскую роль!
In Response To Poem
Gratitude bitterly to conceal
And not dare return a sensitive call,
In approaching to see insidiousness
Where is truth, where is lie, could not guess.
Bitterly on a word dear
Forced to joke, dressing answers in armor.
There was time – I awaited the call
I waited, I called. One who came not – I don't fault
Bitterly and ashamed to be hidden
Loving not, but pain valuing and feeling,
Not able to respond to truthful call -
It’s hard to play this first woman’s role!
* * * * *
Ты, чьи сны еще непробудны,
Чьи движенья еще тихи,
В переулок сходи Трехпрудный,
Если любишь мои стихи.
О, как солнечно и как звездно
Начат жизненный первый том,
Умоляю-пока не поздно,
Приходи посмотреть наш дом!
Будет скоро тот мир погублен,
Погляди на него тайком,
Пока тополь еще не срублен
И не продан еще наш дом.
Этот тополь! Под ним ютятся
Наши детские вечера.
Этот тополь среди акаций
Цвета пепла и серебра.
Этот мир невозвратно-чудный
Ты застанешь еще, спеши!
В переулок сходи Трехпрудный,
В эту душу моей души.
* * * * *
You, whose sleep is without awakening,
Who does still quietly move,
Go to the Three-Pond alley
If you my poems love.
O, how sunny and how starry
It's to start the life's first tome
I pray - while it is not too late yet -
Come and take a look at our home!
Soon that world will be snuffed out,
In a secret of the night look at it,
While the poplar is not cut down
And our home is not sold yet.
This our poplar! Our childhood's evenings
Underneath it nestle and thrash.
This our poplar among acacias
Is the color of silver and ash.
Hurry on, you will find this world
Unforgettably wonderful!
Go to the Three-Pond Alley
To this soul of my soul.
ВОСКЛИЦАТЕЛЬНЫЙ ЗНАК
Сам не ведая как,
Ты слетел без раздумья,
Знак любви и безумья,
Восклицательный знак!
Застающий врасплох
Тайну каждого........
. . . .
Заключительный вздох!
В небо кинутый флаг --
Вызов смелого жеста.
Знак вражды и протеста,
Восклицательный знак!
Exclamation Point
Yourself how knowing not
You flew without reflection,
Exclamation point!
Mark of love and distraction
Taken by surprise,
Secret of each ….
…..........
The final sigh!
Calling out a gesture bold –
Flag thrown into height.
Mark of enmity and protest,
Exclamation Point!
* * * * *
Взгляните внимательно и если возможно -- нежнее.
И если возможно -- подольше с нее не сводите очей
Она перед вами-дитя с ожерельем на шее
И локонами до плечей.
В ней-все, что вы любите, все, что, летя вокруг света
Вы уже не догоните -- как поезда ни быстры.
Во мне говорят не влюбленность поэта
И не гордость сестры.
Зовут ее Ася: но лучшее имя ей -- пламя,
Которого не было, нет и не будет вовеки ни в ком.
И помните лишь, что она не навек перед вами.
Что все мы умрем...
* * * * *
Take an attentive look and if you can – one more tender.
And if you can – don't bring the eyes together
She before kids – child with necklace on the neck
And all the way to shoulders, the locks.
In her – all, that you love, all, who fly around planet
You will not catch – like train can't run faster.
In me they say there's no love for the poet
And no pride for the sisters.
Her name is Asya: and best name for her – fire,
Which you could not catch – thus trains are not fast.
And recollect, that she’s not eternally there.
That all of us will be deceased.
* * * * *
В тяжелой мантии торжественных обрядов,
Неумолимая, меня не встреть.
На площади, под тысячами взглядов,
Позволь мне умереть.
Чтобы лился на волосы и в губы
Полуденный огонь.
Чтоб были флаги, чтоб гремели трубы
И гарцевал мой конь.
Чтобы церквей сияла позолота,
В раскаты грома превращался гул,
Чтоб из толпы мне юный кто-то
И кто-то маленький кивнул.
В лице младенца ли, в лице ли рока
Ты явишься -- моя мольба тебе:
Дай умереть прожившей одиноко
Под музыку в толпе.
* * * * *
In heavy mantle of celebration pompous,
Relentless, you would not meet me.
Upon the square, under a thousand glances,
Allow me to die.
That on the hair and on the lips would pour
The midday flame...
That there be flags, that pipes thundered
And my horse pranced.
That gilt of churches was shining,
The peals of lightning turned into humming,
That from the crowd someone young and
Somebody little nodded his head.
In face of babe, or in the face of fate
You will appear – my prayer is for you out loud:
Allow me to die having lived
Under the music in the crowd.
* * * * *
Вы родились певцом и пажем.
Я -- с золотом в кудрях.
Мы -- молоды, и мы еще расскажем
О королях.
Настроив лютню и виолу,
Расскажем в золоте сентябрьских аллей,
Какое отвращение к престолу
У королей.
В них -- демон самообороны,
Величия их возмущает роль, --
И мой король не выдержит корону,
Как ваш король.
Напрасно перед их глазами
Мы простираемся в земной пыли, --
И -- короли -- они не знают сами,
Что -- короли!
* * * * *
You were born as a page and to sing
I – with gold in my curls.
We – are young, and we will tell
Of the kings.
The lute and viola having tuned
We will tell of September alleys’ gold
What disgust is there for the throne
Of the kings.
In them – demon of self-preservation,
Their greatness of their role does not sting,
And our king will not handle the crown,
Like your king.
Vainly before their eyes
We prostate before the winter dust,
And – kings, they do not know thus
That they are kings!
* * * * *
Макс Волошин первый был,
Нежно Майенку любил,
Предприимчивый Бальмонт
Звал с собой за горизонт,
Вячеслав Иванов сам
Пел над люлькой по часам:
Баю-баюшки-баю,
Баю Майенку мою.
* * * * *
Max Voloshin was the first,
Tenderly he Maya loved,
The enterprising Valmont
From the horizon he called,
Vyacheslav Ivanov himself
Above the cradle for hours sang:
Hush my baby, hush my child,
Sleep, Mayenka of mine.
* * * * *
В огромном липовом саду,
-- Невинном и старинном --
Я с мандолиною иду,
В наряде очень длинном,
Вдыхая теплый запах нив
И зреющей малины,
Едва придерживая гриф
Старинной мандолины,
Пробором кудри разделив...
-- Тугого шелка шорох,
Глубоко-вырезанный лиф
И юбка в пышных сборах. --
Мой шаг изнежен и устал,
И стан, как гибкий стержень,
Склоняется на пьедестал,
Где кто-то ниц повержен.
Упавшие колчан и лук
На зелени-так белы!
И топчет узкий мой каблук
Невидимые стрелы.
А там, на маленьком холме,
За каменной оградой,
Навеки отданный зиме
И веющий Элладой,
Покрытый временем, как льдом,
Живой каким-то чудом-
Двенадцатиколонный дом
С террасами, над прудом.
Над каждою колонной в ряд
Двойной взметнулся локон,
И бриллиантами горят
Его двенадцать окон.
Стучаться в них -- напрасный труд:
Ни тени в галерее,
Ни тени в залах. -- Сонный пруд
Откликнется скорее.
========
"О, где Вы, где Вы, нежный граф?
О, Дафнис, вспомни Хлою!"
Вода волнуется, приняв
Живое-за былое.
И принимает, лепеча,
В прохладные объятья-
Живые розы у плеча
И розаны на платье,
Уста, еще алее роз,
И цвета листьев -- очи...
-- И золото моих волос
В воде еще золоче.
О день без страсти и без дум,
Старинный и весенний.
Девического платья шум
О ветхие ступени...
* * * * *
In the limes in a giant garden -
One innocent and ancient -
I come awaiting with the mandolin
In a very long outfit,
Inhaling warm smell of cornfield
And ripening raspberries,
And like the vulture, that barely held
Up ancient mandolins.
Dividing into half the curls... and
Tight silk rustle like a fan,
The deep cut out bodice
And skirt in a lush collection.
My step is tired and is pampered
And a mill, like a taut rod,
Bends down like a pedestal
Where someone is prostate.
The fallen quiver and a bow
On greenery – white so!
And tramp down my heels narrow
The invisible arrows.
Ah there, Beyond the stony enclosure
Upon a little hill, is
There having given to winter
Blowing gently Hellas,
Covered with time, just like with ice,
Alive by some miracle -
In a twelve-column house
With terrace over the pool.
In a row over each column
Shot up a double curl, and
Like the diamonds
Burn for him the twelve windows.
To knock on them – in vain:
Not shadows in the gallery, and
Not shadows in hall. Sleepy pond
Sooner in future will respond.
====================
“Oh where are you, tender count?
Dafnis, remember Chloe!”
Water worries, having accepted so
The living – for the past.
And, babbling, he accepts
Into the cool embraces -
The living roses on shoulder length
And like by the pink dresses,
Lips, more scarlet than rose,
And cover of leaves – eyes...
And the gold of my hair
Like gold in the figure.
O day with no passion or thoughts,
Springtime and ancient.
The girl's dress's noise
Upon the steps decrepit.
* * * * *
Над Феодосией угас
Навеки этот день весенний,
И всюду удлиняет тени
Прелестный предвечерний час.
Захлебываясь от тоски,
Иду одна, без всякой мысли,
И опустились и повисли
Две тоненьких моих руки.
Иду вдоль генуэзских стен,
Встречая ветра поцелуи,
И платья шелковые струи
Колеблются вокруг колен.
И скромен ободок кольца,
И трогательно мал и жалок
Букет из нескольких фиалок
Почти у самого лица.
Иду вдоль крепостных валов,
В тоске вечерней и весенней.
И вечер удлиняет тени,
И безнадежность ищет слов.
* * * * *
Over Feodosiya has dimmed
For centuries this day of spring,
And lengthen shadows everywhere
Before even the gorgeous hour.
From yearning suffocated,
Without thought, to the window I come
And then we sank and then we hung
My two thin arms.
I walk along walls Genoese
Meeting upon the wind's kisses,
And the jets from silken dresses
Oscillate around the knees.
And bezel's ring is modest,
And touchingly pitiful and small,
The bouquet from several vials
Is at the very face almost.
I walk along the castle's shafts,
In yearning of the evening and of springtime.
And the evening lengthens shades,
And hopelessness for words is seeking.
С.Э.
Я с вызовом ношу его кольцо
-- Да, в Вечности -- жена, не на бумаге.-
Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.
Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно -- великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза -- прекрасно-бесполезны! --
Под крыльями распахнутых бровей --
Две бездны.
В его лице я рыцарству верна.
-- Всем вам, кто жил и умирал без страху.
Такие -- в роковые времена --
Слагают стансы -- и идут на плаху.
S. E.
With challenge I am wearing his ring
- Yes, in endlessness – wife, not on paper. -
His face, especially gone thin
Just like a spar.
Silent his mouth is, corners down,
Agonizingly – gorgeous eyebrows.
In his face tragically have poured
Two ancient bloods.
He's thin with subtlety of leaves,
His eyes are beautiful and useless!
Under the open eyebrows’ wings -
Two abysses.
In his face I to knighthood was true.
To all who lived and died in fear, - all of you.
Such – in the fateful time they compose -
In fateful time to chopping block they go.
АЛЛЕ
1
Ты будешь невинной, тонкой,
Прелестной -- и всем чужой.
Пленительной амазонкой,
Стремительной госпожой.
И косы свои, пожалуй,
Ты будешь носить, как шлем,
Ты будешь царицей бала --
И всех молодых поэм.
И многих пронзит, царица,
Насмешливый твой клинок,
И всe, что мне -- только снится,
Ты будешь иметь у ног.
Всe будет тебе покорно,
И все при тебе -- тихи.
Ты будешь, как я -- бесспорно --
И лучше писать стихи...
Но будешь ли ты -- кто знает --
Смертельно виски сжимать,
Как их вот сейчас сжимает
Твоя молодая мать.
To Alla
1
You will be innocent, gorgeous,
Refined - and to all alien.
A striving, aspiring mistress,
An enticing Amazon.
Your braids of hair, most likely,
To wear like a helmet you'll choose,
You will be the queen of the ballroom -
Of all the poems of our youth.
And your vicious blade of humor
Will pierce through many, queen,
And you will have at your feet
All of which I can but dream.
All will be obedient to you,
And all before you will be quiet.
Like me, you will indisputably
And better poems write.
But will you press tight and deadly
Those temples of yours - who knows -
Just like your young mother
Is pressing her temples now.
2
Да, я тебя уже ревную,
Такою ревностью, такой!
Да, я тебя уже волную
Своей тоской.
Моя несчастная природа
В тебе до ужаса ясна:
В твои без месяца два года --
Ты так грустна.
Все куклы мира, все лошадки
Ты без раздумия отдашь --
За листик из моей тетрадки
И карандаш.
Ты с няньками в какой-то ссоре
Все делать хочется самой.
И вдруг отчаянье, что "море
Ушло домой".
Не передашь тебя -- как гордо
Я о тебе ни повествуй! --
Когда ты просишь: "Мама, морду
Мне поцелуй".
Ты знаешь, все во мне смеется,
Когда кому-нибудь опять
Никак тебя не удается
Поцеловать.
Я -- змей, похитивший царевну, --
Дракон! -- Всем женихам -- жених! --
О свет очей моих! -- О ревность
Ночей моих!
2
Yes, I am jealous of you
With such a jealousy!
Yes, I also disturb you
With my angst already.
And this my miserable nature
In you is most awfully clear:
In your without two months two years -
You're in despair.
All dolls in whole wide world, all horses
You'll give without a second thought
For one page from my notebook
And pencil I brought.
You're in a fight with maids - you want
To do all things alone.
Then suddenly you're in despair:
"The sea's gone home."
However proudly I speak of you,
I can't transmit you all about
When you are asking me, "Mother,
Please kiss my snout."
You know, all in me is laughing
When somebody once again
Attempts to kiss you
In vain.
I am the snake that took the princess,
A dragon! Groom of grooms! O light
Of my eyes - O the jealousy
Of my night!
P. E.
1
День августовский тихо таял
В вечерней золотой пыли.
Неслись звенящие трамваи,
И люди шли.
Рассеянно, как бы без цели,
Я тихим переулком шла.
И -- помнится -- тихонько пели
Колокола.
Воображая Вашу позу,
Я все решала по пути:
Не надо -- или надо -- розу
Вам принести.
И все приготовляла фразу,
Увы, забытую потом. --
И вдруг -- совсем нежданно -- сразу!
Тот самый дом.
Многоэтажный, с видом скуки...
Считаю окна, вот подъезд.
Невольным жестом ищут руки
На шее -- крест.
Считаю серые ступени,
Меня ведущие к огню.
Нет времени для размышлений.
Уже звоню.
Я помню точно рокот грома
И две руки свои, как лед.
Я называю Вас. -- Он дома,
Сейчас придет.
============
Пусть с юностью уносят годы
Все незабвенное с собой. --
Я буду помнить все разводы
Цветных обой.
И бисеринки абажура,
И шум каких-то голосов,
И эти виды Порт-Артура
И стук часов.
Миг, длительный по крайней мере --
Как час. Но вот шаги вдали.
Скрип раскрывающейся двери --
И Вы вошли.
============
И было сразу обаянье.
Склонился, королевски-прост. --
И было страшное сиянье
Двух темных звезд.
И их, огромные, прищуря,
Вы не узнали, нежный лик,
Какая здесь играла буря-
Еще за миг.
Я героически боролась.
-- Мы с Вами даже ели суп! --
Я помню заглушенный голос
И очерк губ.
И волосы, пушистей меха,
И -- самое родное в Вас! --
Прелестные морщинки смеха
У длинных глаз.
Я помню -- Вы уже забыли --
Вы -- там сидели, я -- вот тут.
Каких мне стоило усилий,
Каких минут --
Сидеть, пуская кольца дыма,
И полный соблюдать покой...
Мне было прямо нестерпимо
Сидеть такой.
Вы эту помните беседу
Про климат и про букву ять.
Такому странному обеду
Уж не бывать.
В пол-оборота, в полумраке
Смеюсь, сама не ожидав:
"Глаза породистой собаки,
-- Прощайте, граф".
================
Потерянно, совсем без цели,
Я темным переулком шла.
И, кажется, уже не пели-
Колокола.
1
Clad in the golden dust of evening
An August day did quietly melt.
The ringing streetcars rushed onwards
And people went.
I went along a quiet side street
Without aim, absent-mindedly.
And I remember how the church bells
Sang quietly.
I decided all things on the way
Imagining your pose:
Am I, or am I not, to bring
To you a rose?
And I was readying a phrase,
Forgotten afterward, alas -
And suddenly - no wait! - at once!
That self-same house.
With many stories, looking bored...
I count the windows, here's the porch.
Unwittingly, on the neck the cross
The hands do search.
I count the gray steps, that are leading
Me to the flame.
I ring the bell. Here for thinking
There is no time.
I but remember roar of thunder
And my two hands, as cold as ice.
I call for you. - He is at home,
He'll come at once.
--------------------
May with my youth the years bear out
What's unforgotten, one and all.
The paint upon the colored wallpaper
I will recall.
And glass-beads of the lampshade, and
The sound of some strange voices and
Port Arthur and the dull clock beating
Overhead.
The moment, long, in the least measure -
Like hour. But steps from afar.
And you have entered. Here's the squeaking
Of open door.
--------------------
And there at once was fascination.
He leaned down, simple like a king.
And two stars in awe and terror
Were glimmering.
And squinting them, so huge, you did not
Know of the tender face so dear,
Still one more moment - what a tempest
Played here.
I struggled like a hero. Even
You and I once together dined!
A muted voice I do remember
And lips' outline.
And hair, fluffier than down,
And - the most dear! -
The gorgeous wrinkles of laughter
Your long eyes near.
And I recall - you sat right there,
I, here - but you do forget.
What effort all this cost to me,
What minutes yet -
To sit, giving off reams of smoke,
And to observe silence complete ...
It was intolerable to me
Like this to sit.
You do recall this conversation
Of weather and of letter "e."
Behold, you know, for such a strange dinner
There cannot be.
In a half-turn, in a half-darkness
I laugh, not waiting for myself:
"Eyes of a thoroughbred dog,
Count, Farewell."
--------------------
Lost and without aim completely
I walked an alley dark as hell
And, seemingly, there was no singing
Of the bell.
2
Прибой курчавился у скал, --
Протяжен, пенен, пышен, звонок...
Мне Вашу дачу указал --
Ребенок.
Невольно замедляя шаг
-- Идти смелей как бы не вправе-
Я шла, прислушиваясь, как
Скрежещет гравий.
Скрип проезжающей арбы
Без паруса. -- Сквозь плющ зеленый
Блеснули белые столбы
Балкона.
Была такая тишина,
Как только в полдень и в июле.
Я помню: Вы лежали на
Плетеном стуле.
Ах, не оценят -- мир так груб! --
Пленительную Вашу позу.
Я помню: Вы у самых губ
Держали розу.
Не подымая головы,
И тем подчеркивая скуку --
О, этот жест, которым Вы
Мне дали руку.
Великолепные глаза
Кто скажет -- отчего -- прищуря,
Вы знали -- кто сейчас гроза
В моей лазури.
От солнца или от жары --
Весь сад казался мне янтарен,
Татарин продавал чадры,
Ушел татарин...
Ваш рот, надменен и влекущ,
Был сжат -- и было все понятно.
И солнце сквозь тяжелый плющ
Бросало пятна.
Всe помню: на краю шэз-лонг
Соломенную Вашу шляпу,
Пронзительно звенящий гонг,
И запах
Тяжелых, переспелых роз
И складки в парусинных шторах,
Беседу наших папирос
И шорох,
С которым Вы, властитель дум,
На розу стряхивали пепел.
-- Безукоризненный костюм
Был светел.
2
The surf at the rocks curled
Extended, frothful, sumptious, ringing, wild...
To me he pointed the dacha of yours -
The child.
Unwittingly having slowed the gait
To walk more bravely is not entitled -
And I was listening, as
Gravel was grinding.
The creaking of the passing cart
Without a sail. - Through the green ivy
Shimmered the columns white
Of the balcony.
There was such a stillness there,
As though in noon and in July.
And I remember: we would lie
On wicker chair.
They won't appreciate – world's rude! -
Your captivating pose.
I recollect: You in your lips
Were holding a rose.
And not lifting the head,
And thus ennui highlighting -
Oh, he is hard, to whom instead
The arm was given.
The most magnificent of eyes
Who says – what for – while squinting,
You knew who is now thundering
In azure of mine.
From sun and maybe from the heat -
The garden looked to be of amber,
The veils were sold by the Tatar,
The Tatar left...
Your mouth, attractive, arrogant,
Was shut – and all was known.
And through dark ivy, the sun
The stains were thrown.
I recall: on the end deck chair
Straw hat along,
Piercingly rings the gong
And smell right there
Of heavy, overripe rose
And folding of curtains
The conversation of our smokes
And rustle, certain,
With which you, ruler of thoughts,
Shook off the ashes on the rose.
The irreproachable suit
Was luminous.
3
ЕГО ДОЧКЕ
С ласточками прилетела
Ты в один и тот же час,
Радость маленького тела,
Новых глаз.
В марте месяце родиться
-- Господи, внемли хвале! --
Это значит быть как птица
На земле.
Ласточки ныряют в небе,
В доме все пошло вверх дном:
Детский лепет, птичий щебет
За окном.
Дни ноябрьские кратки,
Долги ночи ноября.
Сизокрылые касатки-
За моря!
Давит маленькую грудку
Стужа северной земли.
Это ласточки малютку
Унесли.
Жалобный недвижим венчик,
Нежных век недвижен край.
Спи, дитя. Спи, Божий птенчик.
Баю-бай.
3
TO HIS DAUGHTER
You have flown with the swallows
In a one and the same time,
And the joy of little bodies,
The new eyes.
In month of March to be born
Heed the praise, God!
This means being like a bird
On the ground.
Swallows dive within the heaven,
In house all went upside down:
Chirping of birds, babbling of children
Out the window.
Brief are days of November,
Nights of November are long.
The gray-winged killer
Whales, for the ocean!
Presses on the little chest
Chill of the northern land.
Thus the swallows carried
The baby away.
Pitiful and immoveable is
Garland for centuries,
Sleep, my baby. Sleep, God's birdling.
Sleep in peace.
4
Война, война! -- Кажденья у киотов
И стрекот шпор.
Но нету дела мне до царских счетов,
Народных ссор.
На, кажется, -- надтреснутом-канате
Я -- маленький плясун.
Я тень от чьей-то тени. Я лунатик
Двух темных лун.
4
The war, the war! Cadence at the icon cases
And chatter of heels.
I have no time for the royal invoices,
The people's quarrels.
But, it seems – on the cracked rope
I'm little dancer to the tune.
I'm shade of someone's shade - sleepwalker
Of two dark moons.
5
При жизни Вы его любили,
И в верности клялись навек,
Несите же венки из лилий
На свежий снег.
Над горестным его ночлегом
Помедлите на краткий срок,
Чтоб он под этим первым снегом
Не слишком дрог.
Дыханием души и тела
Согрейте ледяную кровь!
Но, если в Вас уже успела
Остыть любовь --
К любовнику -- любите братца,
Ребенка с венчиком на лбу, --
Ему ведь не к кому прижаться
В своем гробу.
Ах, он, кого Вы так любили
И за кого пошли бы в ад,
Он в том, что он сейчас в могиле --
Не виноват!
От шороха шагов и платья
Дрожавший с головы до ног-
Как он открыл бы Вам объятья,
Когда бы мог!
О женщины! Ведь он для каждой
Был весь -- безумие и пыл!
Припомните, с какою жаждой
Он вас любил!
Припомните, как каждый взгляд вы
Ловили у его очей,
Припомните былые клятвы
Во тьме ночей.
Так и не будьте вероломны
У бедного его креста,
И каждая тихонько вспомни
Его уста.
И, прежде чем отдаться бегу
Саней с цыганским бубенцом,
Помедлите, к ночному снегу
Припав лицом.
Пусть нежно опушит вам щеки,
Растает каплями у глаз...
Я, пишущая эти строки,
Одна из вас --
Неданной клятвы не нарушу
-- Жизнь! -- Карие глаза твои! --
Молитесь, женщины, за душу
Самой Любви.
5
In life you loved him
And loyalty for all time you vowed,
Carry the garlands of lilies
On the fresh snow.
Slow down for a brief time
Over his lodging full of woe,
That he did not shiver too much
Under this early snow.
With breath of soul and of body
Warm up the icy blood!
But, if in you already
Could chill the love -
To lover – love the brother,
The child with whisk on the forehead, -
He has no one to snuggle
In his coffin.
Ah, him, whom you have loved so much,
And after whom to hell you went,
That now that he is in the graveyard -
He is innocent!
Trembling from head to feet
From rustle of the steps and dresses
How he could have opened
Your embraces!
O women! All was madness
And ashes - for the each one or two
Remember with what thirst
He has loved you.
Remember, how has caught each glimpse
With his eyes,
Remember all the ancient vows
In the dark night.
Thus at the poor cross of yours
Don't be a traitor
And each one at the lips of his
Quietly remember.
And, before I give myself to running
Of sled with gypsy bell,
Slow down, on snow at nighttime
With face you fell.
May tenderly your cheeks will cover,
Will melt with drops from the eyes...
And I, one among you,
Writing these lines -
I will not break ungiven vows
How brown are the eyes! Life!
Pray, ladies, for the soul
Of self-same love.
6
Осыпались листья над Вашей могилой,
И пахнет зимой.
Послушайте, мертвый, послушайте, милый:
Вы всe-таки мой.
Смеетесь! -- В блаженной крылатке дорожной!
Луна высока.
Мой -- так несомненно и так непреложно,
Как эта рука.
Опять с узелком подойду утром рано
К больничным дверям.
Вы просто уехали в жаркие страны,
К великим морям.
Я Вас целовала! Я Вам колдовала!
Смеюсь над загробною тьмой!
Я смерти не верю! Я жду Вас с вокзала --
Домой.
Пусть листья осыпались, смыты и стерты
На траурных лентах слова.
И, если для целого мира Вы мертвый,
Я тоже мертва.
Я вижу, я чувствую,-чую Вас всюду!
-- Что ленты от Ваших венков! --
Я Вас не забыла и Вас не забуду
Во веки веков!
Таких обещаний я знаю бесцельность,
Я знаю тщету.
-- Письмо в бесконечность. -- Письмо
в беспредельность-
Письмо в пустоту.
6
The leaves are scattered above your tombstone
And winter's smell.
Listen, the dead one, listen, O dear one:
You're my own still.
You laugh! - Moon is high - in the roadside cabin
Full of charm.
My - so undoubted and unchanging -
Like this arm.
To hospital doors with a knot in the morning
I'll come again.
You simply have gone to the great wide seas,
To sunny land.
I kissed you! I charmed you! I laugh at this darkness
Beyond the tomb!
I disbelieve death! I wait at the terminal -
Come home.
May leaves all be scattered, erased and washed out
On mourning ribbon the words.
And, I am also dead, if you're dead
For the whole world.
I see and I feel - I sense you everywhere -
What's ribbon from wreaths of yours -
I did not forget you and will not forget you
Forevermore.
I know the aimlessness of such a promise
Its pointlessness too.
Letter to endlessness - letter to limitlessness -
Letter into the blue.
7
Милый друг, ушедший дальше, чем за море!
Вот Вам розы -- протянитесь на них.
Милый друг, унесший самое, самое
Дорогое из сокровищ земных.
Я обманута и я обокрадена, --
Нет на память ни письма, ни кольца!
Как мне памятна малейшая впадина
Удивленного -- навеки -- лица.
Как мне памятен просящий и пристальный
Взгляд -- поближе приглашающий сесть,
И улыбка из великого Издали, --
Умирающего светская лесть...
Милый друг, ушедший в вечное плаванье,
-- Свежий холмик меж других бугорков! --
Помолитесь обо мне в райской гавани,
Чтобы не было других моряков.
7
Here's your roses - pull your hands toward them -
Having gone farther than the sea, dear friend!
My dear friend, having with you born out
The most precious treasures of the land.
I am robbed and deceived - There's no letter,
No ring in my memory!
How the features are memorable to me
Of your face, wondering for centuries.
How memorable is the asking, attentive
Stare - inviting to sit near -
And the flattery of the dying
And the smile from the great Afar -
My dear friend, gone to sailing eternally -
A fresh hillock among other mounds!
Pray that there will not be other sailors
Ensconced in your heavenly sound.
* * * * *
Не думаю, не жалуюсь, не спорю.
Не сплю.
Не рвусь ни к солнцу, ни к луне, ни к морю,
Ни к кораблю.
Не чувствую, как в этих стенах жарко,
Как зелено в саду.
Давно желанного и жданного подарка
Не жду.
Не радуют ни утро, ни трамвая
Звенящий бег.
Живу, не видя дня, позабывая
Число и век.
На, кажется, надрезанном канате
Я -- маленький плясун.
Я -- тень от чьей-то тени. Я -- лунатик
Двух темных лун.
* * * * *
I don't think, I don't whine, I don't argue.
I do not sleep.
I’m not torn to the sun, nor the moon, nor the sea,
Nor the ship.
I don't feel that in these walls it's hot,
How green it is in the yard.
For long a welcome and awaited gift
I don't await.
They don't gladden nor the morning,
Nor ringing run.
I live, not feeling day, forgotten
Century and time.
But, it appears, on cut tightrope
I am a dancer, one young.
I'm shadow of another, sleepwalker
Of two dark moons.
* * * * *
Я видела Вас три раза,
Но нам не остаться врозь.
-- Ведь первая Ваша фраза
Мне сердце прожгла насквозь!
Мне смысл ее так же темен,
Как шум молодой листвы.
Вы-точно портрет в альбоме,
И мне не узнать, кто Вы.
. . . .
Здесь всe-говорят-случайно,
И можно закрыть альбом...
О, мраморный лоб! О, тайна
За этим огромным лбом!
Послушайте, я правдива
До вызова, до тоски:
Моя золотая грива
Не знает ничьей руки.
Мой дух -- не смирeн никем он.
Мы-души различных каст.
И мой неподкупный демон
Мне Вас полюбить не даст.
-- "Так что ж это было?"-Это
Рассудит иной Судья.
Здесь многому нет ответа,
И Вам не узнать -- кто я.
* * * * *
I saw you on three occasions,
But we cannot stay apart.
The first phrase that you have given
Burned through my heart!
Dark to me is her meaning,
Like the young leaves’ noise.
You're certainly portrait in album,
And who you are I can't recognize.
. . . . .
Here all speak by accident,
And album I can close instead...
O marble forehead! O secret
Behind this giant forehead!
Listen to me, I am truthful
To challenge, to the angst:
My golden mane, it appears,
Does not know anyone's hands.
My spirit – not humbled by anyone.
We – different castes’ souls.
And my incorruptible demon
To love you won't allow.
“So what has happened?” - This
The alien judge will decide.
Here we there's no answer to many,
And you can't recognize who am I.
БАБУШКЕ
Продолговатый и твердый овал,
Черного платья раструбы...
Юная бабушка! Кто целовал
Ваши надменные губы?
Руки, которые в залах дворца
Вальсы Шопена играли...
По сторонам ледяного лица --
Локоны в виде спирали.
Темный, прямой и взыскательный взгляд.
Взгляд, к обороне готовый.
Юные женщины так не глядят.
Юная бабушка, -- кто Вы?
Сколько возможностей Вы унесли
И невозможностей -- сколько? --
В ненасытимую прорву земли,
Двадцатилетняя полька!
День был невинен, и ветер был свеж.
Темные звезды погасли.
-- Бабушка! Этот жестокий мятеж
В сердце моем -- не от Вас ли?..
To Grandmother
Oval is oblong and hard,
Bells of the black dress...
Young grandmother! Whom did
Your arrogant lips kiss?
Hands, which in hall's palace
Played the waltz of Chopin...
To the side of the icy face -
In the form of spiral curling.
Dark, straight and demanding stare.
Stare, for defense ready.
Young women so do not stare,
Who are you, young grandmother?
How many opportunities away you bore
And impossibilities – how many!
With the insatiable break through of earth
Polka of twenty years!
Day was innocent, and fresh was the wind.
And had expired the dark stars.
Grandmother! This cruel mutiny
Isn't it from you – in my heart?