воспоминания

"<...> Мы получили приказ перебраться в гетто. Невозможно описать эту картину. Ты мог взять с собой только то, что мог унести. Наш отец взял с собой трость и медленно пошел от дома, в котором он так много работал, чтобы всех нас воспитать. Мы оставили все. Я должен был нести Рахель, ребенка нашей сестры. Она была очень больной и нас всех поместили в маленькую комнату. Chaiyeh, маленький сын нашего дяди Якоба, я и наши родители. В комнате едва ли можно было стоять.

В гетто мы начали другую жизнь. Никто не мог ничего принести, никто не мог ничего вынести. Показатель смерти достиг 12 человек в день. Много раз я видел мать, бросающую закутанный сверток - ребенка - на телегу. Люди были раздутыми и деформированными от голода. Я смотрел на раздутые ноги своего отца и дрожь проходила по моему телу. Каждый день нас выводили на работу, в основном копать канавы, около 3-х километров от Столина в Долин (или Стасино). Они говорили, что это в целях безопасности.

СС-овцы и Гебитскомиссар (Gebits Kommisar) находились в замке Радзивиллов.

Мы копали наши собственные могилы. Нашей зарплатой было ежедневное битье. Часто приходил молодой СС-овец, наблюдал за нами и бил нас прикладом, кнутом и нашими собственными лопатами. Много раз я был так сильно избит, что моя правая сторона челюсти была сломана. Моя правая рука была воспалена и в течении жизни я не мог её разгибать полностью. Моё ухо было распухшим от удара прикладом. Мы не могли жаловаться. Кому?

Профессионалы, такие как портные, плотники, сапожники, работали день и ночь, их зарплатой было битьё. Сельские жители обманывали нас. Каждый из нас обычно был одет во что-то лишнее, чтобы обменять на кусок хлеба. Как только СС-овцы это обнаружили, они стали проверять наши карманы. Не дай Бог, если был найден кусок хлеба. Мало помалу мы были разрушены морально, умственно и как я выживал, я не знаю.

Когда кто-то умирал, мы не скорбили. Мы говорили, что по крайней мере он не будет страдать. Я не мог выдержать, что надо носить эти желтые звезды. Они давили на меня, как тонны веса. Мы всё знали, что с нами будет позже. У нас были информаторы, которые за хорошую плату приносили нам плохие новости о том, что происходило с евреями в других городах.

Ничего не обсуждалось, кроме еды. Каким-то образом мы нашли пути проникновения еды в гетто.

И опять начали распространяться тёмные слухи, что всех евреев в гетто расстреляют. И затем наступил этот страшный день. До этого злополучного дня перед Рош-ха-Шана в гетто Столина проживали 7000 человек. В лесу Долина (Стасино) мы копали себе могилу. Все было спланировано заранее. Все погибло. Могилы были готовы.

Они все вначале были раздеты, их повели к могилам и расстреляли. Сотни были похоронены заживо. Дети - некоторые были только слегка ранены - и местные жители , которые наблюдали за казнью, из чувства жалости, чтобы дети не страдали, разбивали им головы лопатами.

Сколько я буду жить, столько не забуду последнюю ночь в гетто. Я не могу забыть голоса наших красивых молодых девушек: "Мы хотим жить! Мы хотим жить!"

Ночь была темной. Полиция с фонариками ходила вокруг колючей проволоки. Они приводили бедных людей в панику. Они стреляли, не прекращая. Время от времени я бегал к родителям и обратно. Мы поцеловали друг друга и прижали фотографии родственников к нашим сердцам. Отец сказал молитвы, посмотрел на меня красивыми грустными глазами. Он посмотрел на меня, как будто хотел попросить прощения, что он принёс меня в этот мир. Мама умылась. Прочитала молитвы и была готова умирать. Я завидовал святым родителям. Я не мог так делать. Я просто не мог ждать, когда они придут и возьмут. Мама посмотрела на меня и как будто прочитала мои мысли, она просила меня: "Оставь нас! Оставь нас! Ты должен остаться живым. Кто-то должен остаться в живых, чтобы рассказать, что с нами случилось!" Я сказал, что не могу оставить их одних, что мы умрём вместе, но наша мать настояла на том, чтобы я ушел.

Я оставил наших родителей с одной мыслью, чтобы облегчить последние моменты жизни наших родителей, с мыслью, что я останусь жив. Вот как я ушел от наших дорогих родителей. Тысячи раз я проклинал момент, что ушел от них. Как часто я хотел лежать с ними как все наши мученики, объятые смертью. Я ушел с разбитым сердцем. Все, что у меня было с собой, это одежда, в которой я был, и карманные часы отца, которые он дал мне, когда мы попрощались с ним навсегда. Куда идти? Везде я видел испуганных людей, плачущих, молящихся, ищущих место спрятаться. Что сделать? Некуда идти! Я встретил Веллю Молочника. Он начал целовать меня и попросил, чтобы я пошел с ним. Он выкопал маленькое потайное место, там достаточно места для двоих. "Давай попробуем", - сказал он. Мне было нечего терять. В течение 18 дней после резни в гетто я лежал в подвале - живой могиле. Я продолжал думать о планах, как исчезнуть. Мое сердце говорило мне, что если бы я смог исчезнуть из этой могилы за пределы гетто, то я бы выжил. Я сказал Велле, что я не могу так больше продолжать. СС-овцы и местные жители знали, что некоторые люди все еще скрываются, но они не спешили. Часто они были около нас и мы слышали их голоса, но они были заняты ограблением, они знали, что для нас места нет. Даже, если еврей не выходил из гетто, была установлена цена. Кто бы не поймал еврея, получал чемодан одежды. Мы платили за свою кровь своими собственными вещами. Люди ловили евреев и приводили их обратно, чтобы получить тряпку. Это была самая большая трагедия.

Жена Велли и полуторагодовалая дочь Ривеле были спрятаны рядом с нами. Мы слышали, как ночью ребенок плакал: "Мама! Мама!" Велли сказал: "Моя дочь жива! Ты слышишь?", и я слышал. Мы были счастливы и думали, что, может быть, по крайней мере, некоторые из нас выживут. Но через несколько ночей мы больше не услышали голос Ривеле: "Мама!" . Полиция и СС-овцы были рядом, Ривеле была голодной и начала плакать. Мать накрыла ребенка одеялом и Ривеле задохнулась. Посередине ночи мы выползли из нашей могилы, чтобы посмотреть как дела у матери и ребёнка. Дорогой брат, ты можешь представить лицо матери, задушившей своего ребенка? Она держала ребёнка в руках и не могла выйти. Мой друг потерял сознание. После того, как он пришёл в себя, он сказал мне: "Михаил, похорони ребёнка. Я не могу." Мое сердце было каменным. Я не мог себе представить, что могу такое сделать. Но я должен был это сделать. Я любил ребенка. После это Велли сказал мне, что он останется со своей женой. Я один пошел в маленькую могилу, я не мог этого вынести. И я решил не тратить время и ждать определенной смерти. Я нашел брата Белли, его мать и жену все еще живыми. Я сказал своему другу Ниселю:  "Давай попробуем выбраться ночью из этой могилы". Он сказал мне: "У меня нет желания жить. Я не оставлю свою семью". Мы поцеловали друг друга и я сказал ему, что я ухожу или по крайней мере постараюсь выбраться из гетто.

Я совершил побег на 18 ночь после расстрела гетто. Проходя в темноте по гетто, я не видел ничего, кроме разбитых дверей и окон, разрушение и опустошение царили повсюду. Все дома, которые когда-то были полны жизни, стали пустыми каркасами. И я продолжал думать, что я наткнусь на тело убитого мученика. У меня осталась одна мысль - жить! Жить! В этот момент я наткнулся на живого человека. Не думая, я приблизился быстро к нему. В этот момент я подумал, что это был ещё один несчастный как я, который хотел бежать. Но как я был удивлён, когда увидел перед собой высокого человека с большим мешком в руке. Мы оба потеряли дар речи. "Кто ты?" - спросил он меня. Я ответил, что меня зовут Михаил, я - еврей, стараюсь бежать из гетто. Он посмотрел на меня и сказал: "Как видишь, я - вор. Я хожу ночью вокруг и собираю вещи из пустых домов. Почему это всё должны иметь немцы? Я думаю, что ты не возражаешь, если я пойду и соберу некоторые вещи и потом встречу тебя на этом месте. Я работаю с полицейским, который впускает меня сюда каждую ночь. Он имеет свою долю". Он сказал, что может вывести меня из гетто. Мог ли я ему верить? Он спросил, есть ли у меня чем ему заплатить. Чем я мог заплатить ему после того, как я прожил столько времени без ничего? Я почувствовал в кармане часы нашего отца. Я показал их вору и он сказал, что они подойдут. Он сказал, что вернётся ко мне после того, как закончит грабить. Я не мог поверить этому, но у меня не было выбора. Я сказал, что буду ждать. Мужчина ушёл. Я не знал что делать. Я упал на колени и молился Богу. Какому Богу, я не знаю. Наш Бог , я уверен, был не с нами. Я спрятался в темноте, на случай, если вор вернется с полицией. Я услышал свист. Я не знал, как много прошло времени, ожидая его в темноте, мне показалось, что прошли часы. Он вывел меня из гетто. Часы отца спасли мне жизнь. Часы за человеческую жизнь!

Трудно описать чувство, что ты дышишь свежим воздухом за пределами гетто. Вор попрощался со мной и сказал, чтобы я был осторожным, потому что люди ловят евреев <...>".

Шесть месяцев Михаилу пришлось скрываться в лесу, затем он присоединился к группе партизан, которые позже слились с войсками Красной Армии. Михаил Носанчук был сержантом, награжден медалями "За отвагу" и "За взятие Берлина". В 1948 году он эмигрировал в Канаду. Умер в 1984 году.

"Когда я вернулся из немецкого плена в Столин после крушения Польского государства, там уже господствовали гитлеровцы. Меня взяли на работу налоговым инспектором в районную управу. Там я и проработал весь период оккупации. Чем мог, помогал партизанам: одеждой, медикаментами и другим.

В Столине тогда находились вместе с местными более за 12 тыс. евреев – их очень много прибыло в наш город из-за реки Западный Буг, когда фашистские войска заняли Польшу. Оккупационная администрация Столина, учитывая большое количество евреев, создала в городе юденрат (орган самоуправления еврейского населения), во главе которого поставили варшавского еврея Бергера. А весной 1942 года было создано гетто, которое оградили от остальной части города колючей проволокой.

Гетто просуществовало до 11 сентября 1942 года. Я хорошо помню жуткий конец его существования. Он настал за день до трагического дня всех узников гетто. 10 сентября 1942 года председателя юденрата Бергера и его помощников вызвали в гебиткомиссариат, затем ночью вывезли из города и расстреляли. Информация о расстреле Бергера вызвала волнение узников: евреи поняли, что теперь и всем им нужно ждать смертного приговора. Судный день пришёлся на 11 сентября 1942 года.

На расстрел евреев выводили партиями. Всего насчитывалось восемь партий. Людей выводили под конвоем с улицы Набережной на улицу Полесскую, затем вели на Рыночную площадь и дальше – по улице Пинской, за город. Там колонны осуждённых на смерть сворачивали направо и через поля направлялись к Стасинскому лесу, где их уже ждал огромный котлован. Этот котлован был выкопан ещё накануне войны во время строительства секретного аэродрома в Столине (так и недостроенного) и предназначался под подземный ангар для самолетов.

К месту казни евреи шли семьями, держась за руки или положив их на плечи один одному. Были случаи, когда на проезжую часть улицы падали, потеряв сознание, старые женщины-еврейки. Тогда патруль, который шел сзади колонны, оттягивал их под забор и пристреливал выстрелом в затылок. Трупы собирали на телеги, затем отвозили их в урочище Стасино и скидывали в тот же котлован, что и основную массу несчастных.

На месте расстрела узников гетто раздевали, затем принуждали аккуратно отложить одежду в одно место, а обувь – в другое. Потом обреченных на смерть бросали в котлован, укладывали лицом вниз одного за одним в ряд. Эсэсовцы ходили вдоль этих рядов человеческих тел и стреляли по ним из автоматов. Бывали случаи, когда из ямы ночью выползали раненые, в их числе и маленькие дети. Они прятались в лесу, на польских католических кладбищах по дороге в город. Однако их все же находили и безжалостно расстреливали.

В пятой по счету колонне смертников было много молодых парней. Когда их вывели за город, большая группа бросилась бежать к лесу. Многим тогда удалось убежать.

Массовая расправа над евреями Столина оставила тяжелый отпечаток в моей душе. Среди погибших были и две девушки, с которыми я дружил. Это Хава Туркенич из деревни Теребежов и Дора Фридман со Столина.

Известно, что во время расстрелов погибли три еврейских раввина. Один из них был расстрелян немного раньше за всех. Это раввин Мойша Перлов. Никто живым из Стасино не вышел.

Гитлеровцы пропагандировали антисемитизм. Они собирались полностью уничтожить евреев. «Кто имеет какие-либо дела с евреем или помогает еврею, то с ним будут обходиться, как с евреем» - говорилось в приказах. Немцы выгоняли евреев из домов и селили их в гетто. Столинское не отличалось от сотен других – унижения и голод, рабский труд и смерть".

«Я родилась в городе Столине и живу здесь до сих пор. До войны в нём жило много евреев. Нашими соседями были Шолом, Нотка, Бромберг, Гитель. Отношения с ними были хорошие. Никогда я плохого о них не слышала. У меня были друзья евреи. Я лично дружила с Тухманами, которые владели магазином. В Столине жил адвокат Тульчин. Мой отец работал у него.

У меня было два брата. Младший рано ушел из жизни. Помню, как началась война. Шли танки. Потом евреев загнали в гетто. Немцы поймали несколько партизан. Их повесили на площади. В самом гетто было трое ворот. Евреев выводили на работу. В Столинском гетто содержались и евреи, согнанные из окружающих деревень, а также те, которые бежали из Польши. Наших соседей тоже переселили в гетто. Я видела, как их туда переселяли. Их просто выгоняли из своих домов. Это делали полицаи. Я все видела. Никто не мог сопротивляться. Полицаи использовали и телеги. Мы прощались с соседями. Некоторым евреям удавалось на время выйти из гетто, они обменивали свои вещи на пищу.

Вокруг гетто было 12 рядов проволоки. Мы все видели, что творилось в гетто. Часто подходили к проволоке и разговаривали с узниками. Многих евреев выводили на работу на лесопильный завод и в другие места.

Однажды ночью постучался к нам полицай. Он родом был из деревни. Сильно замерз и попросил теплую одежду. Полицая звали Алешей. Он сказал, что «завтра» будут выгонять евреев на площадь, а затем в урочище Стасино.

Я видела, как с площади вели евреев на расстрел. Конвоировали немцы, а полицаев не было. Детей прогоняли, чтобы не смотрели. Мой отец сказал мне: «Детям это нельзя смотреть». Он приказал мне идти в дом. Было ясно, что евреев ведут на смерть. Многие шли с детьми. Вещей не было. Шли семьями. Там ждали котлованы. Многие евреи прятались, многие ушли в партизаны. Урочище это еще называют Затишье. Там расстреливали и других людей, например, казнили одну семью, в которой было 11 детей. Однажды в гетто нашли фотографию, на которой было написано «Партизаны 1919 года». Немцы приказали их всех расстрелять. Они не любили слово «партизаны». То были партизаны против польской оккупации».