Введенська Валерія Анатоліївна

З виступу В.А. Введенської на зустрічі з викладачами та випускниками 121-ї школи 09.03.2013 р., присвяченій пам'яті Г.К. Норайкса (повний текст стенограми зустрічі по активному посиланню)

Хотите послушать, как поступают на работу в английскую школу?

Я когда закончила институт, стала работать переводчицей немецкого языка в “Интуристе”. А “Интурист” тогда был расположен на Бульваре, в гостинице “Одесса” (теперь это гостиница “Лондонская”). И вот оттуда я отправлялась домой, а жили мы на улице Челюскинцев. И поскольку я всё время то в командировки ездила, то экскурсии проводила по Одессе, мой муж был очень этим недоволен и говорит: “Чего бы тебе не пойти в школу работать?” Ну вот, и проходила я как раз мимо 121-й школы. И стоит на платформе этой, перед ступеньками, человек немножко несоветского вида. Очки, костюмчик приталенный... Я поднимаюсь по ступенькам и спрашиваю: “А вы что, работаете в этой школе?” Он отвечает: “Да”. Я говорю: “А тут места случайно нет?”. (Может быть, те, кто постарше, знают - тогда, чтобы устроиться работать учителем английского языка в английскую школу, нужно было отстоять в очереди, примерно в 5000 человек. А я этого, наверно, не знала.) А он меня спрашивает: “А вы рисовать умеете?” Я отвечаю: “Вообще-то мой отец работал в Академии художеств в Петербурге, а я, наверно, и домик даже не нарисую”. Он говорит: “А танцевать вы умеете?” Я: “Смотря что. Ну, рок-н-ролл, может быть”, - а он имел в виду народные танцы. Потом он меня спрашивает: “А петь?” Я отвечаю: “Ну да. С хором могу”. В общем, договорились до того, что крестиком я умею вышивать, а на остальные его вопросы я не смогла ответить. Он так пожал плечами, говорит: “Ну, у нас одна учительница уходит сейчас на курсы деканов английского языка в университет и в институты, но она и рисовала, и играла, и пела, и танцевала” - мол, не подходишь ты. Ну и я в печали, как один юноша из Библии, пошла дальше по своей дороге. Это была середина августа. А потом, дня через четыре, я иду мимо школы примерно в это же время - а он стоит опять на том же месте, увидел меня и машет: “Иди, иди скорее сюда!” Я подошла, он говорит: “Что ж ты исчезла?” Я отвечаю: “А что?” А, кстати, когда я подошла, он спросил меня, где я работаю, я сказала: “Работаю в “Интуристе” переводчицей немецкого языка”. И он со мной по-немецки разговаривал. И он спросил: “А язык?” Я отвечаю: “Английский - первый”. Он взял меня за руку, завёл в учительскую, и мне сунули какую-то бумажку - переводить аннотацию к какому-то лекарству. Я, слава Богу, с лекарствами не имела вообще никакой связи, и никогда ничего подобного не переводила. Ну, что-то по какому-то наитию я прочитала и перевела. (А потом пришла домой, открыла словарь - несколько слов, которые я вообще в первый раз видела: догадалась, оказывается.) И тогда Полина Семёновна сразу же меня под ручку взяла, и спрашивает: “Деточка, а вообще ты любишь детей?” Я отвечаю: “Ну... да...” (Смех.) Она говорит: “Здесь нужно детей любить”. Я в ответ: “Ну, я английский люблю...” (Смех.) Она говорит: “Ну, это тоже хорошо”. Герман Карлович написал записочку для директора школы: “Пётр Лукич, эту учительницу можно послать работать в любой класс”. И привёл меня к директору. Тот сказал: “А анкета у тебя есть?”. Они мне все “ты” говорили. Я спрашиваю: “А что за анкета?” “Ну как, нужно ж заполнить её”. “А где её берут?” “Ну вот ещё, привёл учительницу, которая ничего не знает!” Короче, Герман Карлович повёл меня в какой-то научно- исследовательский институт, где мы достали анкету. (Смех.) Достали! Я её заполнила - и стала работать. Сначала у меня были младшие классы, потом Герман Карлович сказал, что надо в старших преподавать. Так оно и было потом. Я преподавала историю на английском языке. У меня был такой класс... жалко, что сегодня здесь никого из них нет... Там было 26 человек - и среди них 19 имели отличные оценки. Представляете?

Я проработала в школе достаточно долго. А потом так получилось, что пришла новая директор, и... ну, в общем, пришлось уйти. И я шла, и впереди меня... вы когда-то видели реку из слёз, дети? Нет? А я видела свою речку, которая текла впереди меня. Потому что я школу очень любила, детей тоже очень любила, и... в общем, я шла и плакала. Но Бог устроил всё по-другому, и я... вместо “плакать” пошла плавать. И я проплавала двадцать лет, и один из первых городов, куда я приехала, был город Германа Карловича, Гамбург. Я как-то не догадалась его расспросить, где они там жили с семьёй, но про церковь он рассказывал, где его крестили. И он... знаете, Герман Карлович по-русски говорил с акцентом - как Наташа читала. Он терпеть не мог, когда мы делали ошибки по-английски, но всё время делал ошибки по-русски. И мы это очень любили и прощали. И вот он мне говорит: “Я баптистировался в центре города”. Ну, для меня “баптистировался” тогда было незнакомое слово - даже какое-то очень неприятное: слово “баптист” - это тогда было негативное слово. Ну, когда я уже работала переводчицей на судах, я уже знала, что это значило “крестился”. Я искала, где же эта церковь Святого Петра, про которую он говорил, и нашла - действительно в центре Гамбурга; зашла туда... Там при дверях такой молоточек... когда люди приходят, они стучат, если двери закрыты. Я постучала, зашла и спрашиваю: “Где у вас баптистерий (то есть крестильня)?”. Мне показали, я стояла и думала: “Когда-то Герман Карлович здесь крестился” - он же маленьким уехал - и вот таким образом вспомнила своего любимого учителя. Я его всё время считала своим учителем, своим крёстным отцом. Он тоже ко мне относился, как к своей ученице, как к своей дочери.