Всеволод Рождественский. Земное сердце: книга лирики 1929-1932. Ленинград: Изд-во писателей в Ленинграде, 1933. 114 с. С. 85-88
(85)
БУТЫЛКА В МОРЕ
Рыбачья шхуна из Марселя
Шестого мая, в дождь и мрак,
Ушла на лов – и вот неделя
Как нет ее. Недобрый знак.
По радио начальник порта
Послал запросы в каждый пост.
И сам ворчал: «какого чорта –
Вчера туман, сегодня – ост!»
А там, где крутятся буруны,
Из розовых и сизых пен
Торчали мачты бедной шхуны
С девичьим именем «Мадлен»,
Да в расстояньи мили, пылко
Катая солнце по спине,
Плясала синяя бутылка
На скользкой мраморной волне.
(86)
Так – равнодушно и угрюмо –
Она плыла почти что год,
Пока ее у гор Батума
Не взял советский пароход.
Там, разогнув свой ножик узкий,
Кроша сургучную печать,
Помощник, знавший по-французски,
Сумел при спичке разобрать:
– «Мадлэн». Марсель. Две цифры. Дата.
N. O. Крепчает. Ровно три.
Зажало в рифах. Шлюпка смята.
Руль унесло… Прощай, Мари!»
Сейчас же, записав в журнале,
Слова передали в эфир,
Чтоб их в Марселе прочитали,
И равнодушно слышал мир.
А жизнь мелькнула и погасла…
Бутылку, прибывшую в срок,
К себе, под уксус или масло,
Унес на кухню рыжий кок.
(87)
И через день, с другою в паре,
Налив туда голландский ром,
Спустил с Сухуме на базаре
Меж первым и вторым гудком.
Теперь, начав судьбу с начала,
По суше плавает она.
Чего в ней не перебывало
От керосина до вина!
И все ж, верна своей породе,
Гордясь бочкастой крутизной,
Она очнулась на заводе
В ущелье Грузии лесной,
И в ней, запрятанный на годы,
Стал углекислым кипятком,
Перекипать, ища свободы,
Из недр исторгнутый Боржом.
И вот на столике больного,
В лиловом сумраке от штор,
Я узнаю ее – и снова
С ней начинаю разговор.
(88)
Я не хочу, чтобы пустела,
Чердачной сыростью дыша
И замутив сквозное тело,
Ее зеленая душа.
Нет! Жребий верный и достойный,
Наперекор ночным ветрам,
Вновь в этой жизни беспокойной
Стеклянной вестнице я дам.
Свой страстный зов, свое желанье
Я брошу в ней на прихоть вод
И верю – пленное посланье
Тебя когда-нибудь найдет!