Ту простую истину,
Что разные жизни на разных движутся скоростях
Как-то мы далеко не всегда замеча…
У деревьев, собак, у людей, у кино
Время по-разному выделано и в разных дозах дано.
А всё, что мы помним — только стоп-кадры
В мелькающих безымянных ночах.
Настоящую непрерывность
не поймаешь, как языки огня.
Вот кино — только жалкая попытка
грубо имитировать движенье времён.
Мелькают разные минуты
одного безымянного дня,
А вглядишься пристальней —
и окажется вовсе не он!
Или вот — с привычного места
Продавец на базаре пропадает на два-три дня,
А потом появляется снова
И тогда он опять существует, хотя бы лишь для меня.
Но откуда потребность возвращаться
То ли в память, то ли в реальность, — да просто в сон,
И где разница между возвращениями теми и…
Вот в таком-то месте было то-то…
Всякие мелочи вырастают
Буйной рощей переплетённых растений
Из незаметного
ностальгического зерна времён.
Скажешь — вехи?
Но случайной вехой может быть хоть та, хоть другая…
И цветущий куст, и важный селезень, и цвет машины,
мимо которой ты как-то прошёл.
Одни стоп-кадры остались, хоть на стенку вешай,
А других как не было — ведь такая большая
часть этих кадров постепенно заглохла,
будто удаляющееся жужжанье пчёл.
Нет, саму непрерывность —
Как бы ни был Хронос рассержен
Не изловишь — только стоп-кадры,
сколько б ни было их.
Ну, так будь благодарен памяти
И за те картинки, что случайно удержаны,
Ведь из каждой может вырасти хоть какой-нибудь стих!
7 апреля 2012
Тут кругом ежевика росла,
а сейчас и малина. Не странно?
Да и яблоня выросла там,
где недавно был чертополох,
А ведь всё это просто последствия
давнего урагана —
Ну того, что пол леса
с собой за какой-нибудь час уволок!
Он как раз прошумел
по границе двух тысячелетий,
Свято место — не зря говорят — не бывает пустым:
Вновь наполнился лес:
взвился вереск в лиловом расцвете,
Рядом праздничный папоротник
оттеняет узором кусты.
Старый лес был владеньем
владычных дубов, да зазнаек каштанов.
Но его феодальная суть,
устарев, отжила как слова…
Новый лес распестрился, расцвёл
на открывшихся солнцу полянах,
Чтоб напомнить о том,
что бывают ещё и цветы, и трава!
Пять веков Гутенберга кончаются
как-то внезапно и резко.
Значит — книге с папирусным
свитком Египта сравняться судьбой…
Разве нашим домашним библиотекам
отыщется место,
Где экраны всех видов и форм
им грозят дымовой трубой?
Сколько водки, однако, ни делай —
виноградные выживут лозы,
Сколько лайнеров ни понастрой,
над морями шумят паруса,
Сколько сшито верлибров
и прочей нарочитой сомнительной прозы,
Но гекзаметр и ямб сохраняют свои голоса!
9 апреля 2012
1.
Ох, как завален стол передо мной!
Обилие предметов обосновано,
Но всё же ограничено стеной,
А замкнутость пространства продиктована
Причиной неотвязно возрастной…
Привычно всё своё, как чашка чая —
Хоть ближний лес, хоть стулья вкруг стола,
И что мой стих, меня не замечая,
Подсовывает к носу зеркала…
2.
Вот шкаф — альбомы, книги и кассеты —
Ну, белый потолок над головой
А вот интересуют нас предметы
И времена, поросшие травой.
Тот быт, которого давно уж нету,
Чужой — нам интереснее, чем свой.
Чуть отодвинешь чашку из-под чая —
История, качаясь и тощая,
Капризно нас подталкивает в путь.
Куда, зачем зовёт, сама не зная…
К примеру, на Алезию взглянуть.
3.
И словно ты пакет с прошедшим взрезал:
Так что ж там смутной памятью дано? —
Мечи. Щиты. Верцингеторикс. Цезарь…
Крошёный камень, ржавое железо,
Банальное фалернское вино…
Хоть амфоры пусты давным давно….
4.
И хулиганит память: всё, что скрыто,
Вдруг явится откуда ни возьмись.
Между археологией и бытом
Нет пропасти, — есть только взгляд и мысль?
Вот миска, из которой к Пацюку
Вареники скакали в рот той ночью,
Под Рождество, и видим мы воочью
Сквозь время и весёлую строку,
Что миска стать должна музейной миской…
Неважно, что колдун набил живот —
Всё дело в слове Гоголя — и вот
Вареники веками не прокиснут!
5.
Своя географическая карта
У каждого, отлична от других.
Порой апрель случится прежде марта
И серой прозой обернётся стих…
Предмет ещё не текст, но текст за ним
Выходит неминуемо из тени.
Как только вдруг его мы проясним,
И сам он прыгнет в рот, как тот вареник:
Так Гоголю перо, так ведьме веник,
А памяти предмет необходим!
6.
Глухая неизменная крапива…
Въезжаешь — деревенька тут была —
Меж домиков пятиэтажка криво,
Да рядом три каштановых ствола…
Среди булыжников — остатки рельс
Когдатошнего давнего трамвая…
Нередко заглушая голос месс,
Полвека тут ходил он, огибая
Округлый пруд… А над прудом ветла
И церковка (от времени кривая)
Из жёлтого песчаника — цела.
У церковки почти тысячелетней
Неистово магнолии цветут,
И одуванчики, чтоб стать заметней,
Всей желтизной заглядывают в пруд.
Всё, как тысячелетие назад,
И вдруг… нет, не колокола звонят:
Но что-то тут играет с тишиной?
Давно минули времена трамвая…
Откуда ж, маску с времени срывая,
Он возродился, хоть слегка иной?
А в церковке рядок старинных книг…
Они — не рельсы, возвратишь ли их?!
И в стороне две нитки новых рельс…
Пусть не Христос — так хоть трамвай воскрес!
7.
Асфальт — он серый, гладкий и пустой.
Заменены асфальтом — и недаром —
Панели по старинным тротуарам,
Те, что звались лещадною плитой,
Или пеньки торцовой мостовой
(Их плашками тогда именовали)
И молотами их в песок вбивали,
Плотнее подогнав одну к другой.
Любая восьмигранником затейным
Смотрелась… Их убрали. На Литейном —
Последнюю в тот год, в тридцать седьмой…
8.
«Я и пейзаж» сменяются с годами
на «я и интерьер»… Почти в любой
Квартире неизменно правит память
Всей археологичной чепухой.
Вот фотография в старинной раме —
Прочти-ка, что таит за слоем слой…
Так археологичны интерьеры —
Превыше всяких мер и всякой веры.
9.
Тюльпаны в вазе — вовсе не не предметы,
Им выдан статус временных жильцов.
А впрочем, и на нас есть та же мета,
Поскольку их судьба в конце концов…
Как для кого — мир комнаты — таков.
Но и пейзажу ведь не чуждо это:
Не настоящим остаётся лето,
Пока его листва не влезла в стих.
И существуют вечно — не предметы,
А то, что было сказано про них.
14 апреля 2012
1.
Только существование неподвижного чего-то
(Ну, города, или дерева) говорит о том,
Что встреча с человеком, цаплей, енотом
Была, и может повториться потом…
Да, мы с деревьями знакомы ближе,
Чем с разными птицами и зверьём лесным:
Ведь самый невзрачный куст — неподвижен,
И знаешь точно, где встретишься с ним!
Или Карл Великий перед Нотр-Дам в Париже,
Как место для свиданий — просто необходим!
Так город становится напоминанием,
Внешней памятью, гарантией того,
Что обратил на себя твоё вниманье
Человек, о котором больше ничего
Ты не знаешь, и…
Ведь при новой встрече
Дом узнаёшь — а человека — не всегда,
Даже куст как знакомый бывает встречен
А кто-то, где-то? Ни нет, ни да!
2.
Лишь тогда могла быть написана «Одиссея»,
Когда нельзя было даже послать письма.
А представьте мобильник в руках у Одиссея —
И Гомер от безделья спятит с ума.
С наличием связи уходы — не уходы,
Теряется их реальность…
И потому
Телемах потратил на поиски годы,
Что заведомо было ясно ему:
Раз Средиземье и есть вся планета,
Ну, кто же обшарить её не готов?
И отец, конечно, отыщется где-то,
На каком-то из множества островов,
И неколебимая уверенность в этом
Тогда и была основой основ
Того, что приключения выдумывал не тот,
С кем они приключались, а тот, кто про них,
Ничего не зная, сидит и ждёт,
Сочиняя прозу, или даже стих…
Чем меньше мы знаем, тем воображенье
Работает красочней и живей,
И сегодня — нам тошно от повторенья
И сюжетов, и замыслов, и всяких идей.
19 апреля 2012
Париж не бывает без парижан.
Петербург, или Рим
Можно увидеть торжественно пустыми,
Неважно, асфальт на площадях,
Или они заросли травой…
Есть ещё древние города,
Что на ночь даже меняют имя,
Но Париж и на миг не станет Лютецией,
Хоть волком вой!
Может он — населённей других, —
Без людей и минуты не обойдётся?
Да что там! — Не обойтись ему без сорок и собак…
Даже питерские сады можно вырезать из города
И рассматривать отдельно,
Как в телескопе, или в глубине колодца,
А здесь — ничто и ни от чего не оторвётся никак!
Многие города хочется увидеть пустыми,
Ну, хоть для разнообразия,
А с Парижем этого не случается никогда.
Потому что канун праздника всегда важней самого праздника:
За столиками тут сидят на улицах хоть в жару, хоть в холода.
Все — зрители. Все и всегда ожидают
Уличного внезапного действа. Недаром
Спектакль без начал, без концов идёт и идёт…
Смена картин бесконечна —
По проезжей, или по тротуарам
Хоть клошар, хоть ролс-ройс,
Хоть целующаяся пара,
Хоть букинист, или цирковой ослик —
Кто-нибудь да пройдёт!
Вот и Карл Великий верхом. Два рыцаря пеших рядом -
Оливье с секирой и Роланд с мечом по имени Дюрандаль…
Весенние, ещё медные, тополя кажутся вечным садом,
А минутность бумажных корабликов Сена уносит вдаль…
Кто-то встаёт, кто-то садится… Столики не пустуют,
С каждым мигом сменяют зрителей и набережная, и бульвар.
И беспрестанным припевом стукаются о мостовую
Эхом у каждого кафе: «Бонсуар», «Бонсуар»…
Да, если постараться, можно увидеть пустыми,
Величественными силуэтами многие города,
Даже такие, которые втайне на ночь сменяют имя,
Только с Парижем этого не случается никогда.
26 апреля 2012
* * *
Вот мифический образ Эллады:
Вечно солнечна синева,
Непременно белы колоннады.
Изумрудны листва и трава…
Музы важно бредут по аллеям,
А вакханки всё пьянствуют… Вот —
«Люди как боги?» Скорее,
С точностью до наоборот,
Гомеру с Овидием будет
Ещё чего поизобретать:
Ну, кто — олимпийцы? Да люди,
Какими хотели бы стать,
Вот я до сих пор не знаю,
Ну скажите, кто этот Зевс?
Так ведь, вроде двойник Менелая —
Средненький базилевс.
Титанов, гигантов и прочих
Затолкал он, будто бы, в ад,
Только люди и ныне уж очень
Хтонически вы-гля-дят…
А поэт бесшабашный — Ницше
Вдруг решил, что он - полубог
Но Апполона и Диониса
Соединить даже Ницше не смог…
(Зря что ль Ницше рифмуется с нищим
Ну, как — всякий, кто верит судьбе!)
И всё крохи эллинства ищем
Мы зачем-то и ныне в себе.
27 апреля 2012
Перебирать как бусины минуты
День состоит из них, да не совсем
Ведь в нём запутываются как будто
Десятки никому не нужных тем
Лежащих в беспорядке беспричинно
Как на столе не слишком-то пустом…
И выбрать ту, где промелькнёт машина
Под радугой, как под цветным мостом
Перебирать, ухватывать мгновенья
Заткнув часов невидимую течь
Чтоб как-то избежать осуществленья
Каких-то никому не нужных встреч
Так, чтобы тень осталась только тенью
И разве доказательства нужны
Что вспыхнувшим сиреневым цветеньем
Все мелочи опять отменены
30 апреля 2012
Мокрые подснежники в тумане
И первоапрельское враньё.
Год уже устал от опозданий,
А кукушка шалая заранее
Что-то про июнь твердит своё,
Звук из зимних вызволив молчаний
Так, что целый лес из-за неё
Сразу быть пустым перестаёт.
Посвист мелких пташек в ветре тает —
Ей же дела нет до мелюзги,
Пусть их по кустам весна мотает,
А она своё «ку-ку» катает,
Тщательно и с важностью считает
Да не годы наши, а шаги,
Белок перечесть не упускает
И скворцов, прибывших в каждой стае,
И в воде утиные круги…
Быть служанкой Времени ей лестно,
Ведь её не просто для красы
Часовщик какой-то неизвестный
Поместил в старинные часы.
Там она надёжно и бессонно,
Прослужила чуть не пять веков…
Только вот мобильным телефонам
Я бы выдал крики петухов!
1 мая 2012
1.
Дельвиг аккуратно закрыл за собою дверь,
и был таков…
Пущина царь на кудыкину гору сплавил,
Снова куда-то за море везучий уплыл Горчаков,
И Пушкин словно вопреки всем сплетням и славе
Беседует с жёстким, но умным царём…
А вот длинный стол, за которым когда-то Державин —
И сегодня стоит этот стол в лицейском зале пустом…
Тот же самый зал,
Что — на репинской динамичной картине —
Представить его пустым я бы не смог:
И стены, и кресла сберегают поныне
Мальчишеский голос когда-то парадных строк.
Но ты не спеша пройди по аллее
(Только, пожалуйста, не спеши!)
И — по выщербленной лестнице на второй этаж Лицея
В тот зал, где сегодня и впрямь ни души…
2
.
Все разговоры, которыми
Набита когда-то была эта комната,
Улетели вслед за кем-то, за мной, за тобой…
А вот где стояло старое кресло —
Так же ясно помнится,
Как тот граммофон расписной
С огромной медной трубой:
«Доро-огой длинною». А что было на другой
Стороне той шеллачной пластинки — не знаю,
Наверное, тоже какой-нибудь вздор,
И всё же, чего бы он ни касался,
Очень важным тогда казался
Любой разговор…
В нём мерцало нечто не меньшее, чем судьба,
Но всё что звучало тут — бесследно исчезло,
Слова тогдашние заслонило драное кресло,
И медным блеском забила
Похожая на геликон труба,
Строчкой из Вертинского, висевшей в воздухе
Смела она и студенческую болтовню, и конспекты
Туда, куда обычно их смахивает судьба…
Чёрт его знает, что с этой комнатой сталось,
А вещи разбрелись безвестно куда и как,
И разговоры затерялись, ничего не осталось —
Так тонут в глубинах годов
и случайного слова малость,
И неприкаянная строка.
У каждого есть свой потонувший мир,
Воды разных морей захлестнули его с головой,
Но неизвестно зачем он возникает на миг
Световым пятном, как витражи на пустой
Лестнице…
Или это только тени тех витражей?
1 мая 2012
Памяти Франсуа Вийона
Нет! Всем известный Новый год
Бывает только на бумаге!
А тот, кому поют овраги,
С зимой никак не совпадёт!
В кустах расслышав птичье пенье,
Наверно, и слепой поймёт,
Что истинное обновленье —
Начало лета — Новый Год.
Ну, праздник с ёлочной фольгой
Придумал римлянин когда-то.
Ему понадобилась дата —
А месяц? Тот или другой…
(Фантазия так небогата!)
Никчёмных правил скучный свод
Придётся отменить, ребята:
Начало лета — Новый год!
В лесах свет отделён от тьмы,
Когда сирень граничит с липой!
Вверх едет кто-то велосипый,
Ещё скрипя после зимы,
Хоть в застоявшейся педали
Клочки зимы торчат, но вот
Над ухом листья зашуршали:
«Начало лета, Новый год!»
Как Гераклит, смешай, Адам,
Звон лирных струн со звоном луков!
Пусть густота зелёных звуков
Аккомпанирует дроздам!
Всё неотцветшее цветёт,
Напяливая неустанно
Зелёную хламиду Пана,
Начало лета, Новый год!
Ну, бард-приятель, твой черёд:
Беги-ка за своей гитарой!
Ко всем чертям обычай старый —
Начало лета — Новый год!
17 мая 2012
Так всё же, почему ещё в семидесятых
Те эмигранты нам казались так смешны
Тем, что в газете хвастали, как Император
В дни масленниц их звал, случалось, на блины?
Но только мне сейчас не хочется смеяться —
Не потому, что сам сегодня старше их,
А только от того, что рядом не ложатся
С той фотографией сверкания цветных…
Но вот — уже полжизни прожито в Париже.
Россия в образах видна мне только в тех,
Которые впитал в себя, когда поближе
Всё мельтешило и порой вгоняло в смех:
И царство скуки той, и раньше — годы злые,
(Хватило бы с лихвой их на десяток стран)…
Но не до смеха то, что города былые
Не совмещаются с попавшими в экран!
Хоть уймы фотографий той смурной России
Есть среди нынешних в экранной суете…
Да, чёрно белые, к тому ж полуслепые,
Да, трудно разглядеть — но ведь реальней — те!
И сколько б ни кружил ты по мостам горбатым,
Хоть прогляди глаза — твой город стал иным…
Ты помнишь те дома, в которых жил когда-то,
И цвет фасадов их… Ну хоть дорогу к ним?
И даже, может быть, узнав резьбу на двери
Чуть перетаптываясь, потянулся к ней…
Но сделай шаг назад — и сможешь сам поверить,
Что не держал в руках ключи от тех дверей…
Тут пазлы не сложить!
Трамвай шестидесятых
С сегодняшним никак — ведь силуэт иной,
Так может ли совпасть он с теми, что когда-то…
На черно-белой, глянцевой, на озорной…
Да, пазлы не сложить. И толпы силуэтов
Сместились, спятили, полезли в облака:
Неузнаваема игра теней и света,
Где ж «строгий стройный вид»?
Вот разве что река
Останется собой — исчезнет только пена,
Что тает вон на тех ступеньках над водой…
А волны всё спешат, крутясь, как вальс Шопена,
Как тени жёлтых стен, как Летний, молодой
Сад…
Как те улицы, Да, им вернули имя,
Но кто тебе теперь докажет, что дома
На самом деле были именно такими,
Что их цвета… И что не ты сошёл с ума?
Что после тех двухкратных переименований
Осталась та же суть?
Не принимай всерьёз
Карикатурный вид «правительственных зданий»,
И вместо тополей нелепый ряд берёз…
Подробности долой! Ведь всё, что облетело:
Лепнина и года — касается не нас,
И лица с этих фоток, рваных, пожелтелых
Давно совсем не те, не здесь и не сейчас…
Понять попробуй сам, что мысль крутя задаром,
Ты просто совместить пытался с дымом дым…
И что нелепость вся не в том, что стал ты старым
А в том, что всё равно остался молодым.
17 мая 2012
Александру Бирштейну
«…Мой полинялый балаган…»
Александр Блок
И дождик. И жёлтые фары горят,
И снова спектакль окончен.
Мой кукольный, мой несерьёзный театр
Таскает потёртый фургончик.
Когда по асфальту, когда по пустой
Забытой дорожке булыжной
Под нудный аккомпанемент дождевой
И в толще жары неподвижной.
Пора останавливаться и чинить
Обрывки былых декораций,
Но не потерять путеводную нить
И главное — не запинаться.
А куклы стары. И устала рука,
И вышел из моды актёрский…
Но надо давать представленья, пока
Есть силы и… зрителей горстки.
2 июня 2012
(Чёрный Перигор)
Далеко от Парижа и от блеска Прованса —
Речка. Рощи орешника. Пусто кругом….
А над светлой Луарой дворцы Ренессанса
Вырастают стремительно — гриб за грибом!
На Европу свалился смурной хитроватый
Тот пролог перемен — тот шестнадцатый век
И поэтами, и чудесами богатый,
Сумасшествием войн и разливами рек.
От ножей и от ложек весёлого звона
Трясся пышный Шамбор:
На бескрайнем столе —
Пир горой! Трое суток смеются бессонно
Два Франциска:
Король и шутник мэтр Рабле!
Над размахом Луары дворцы Ренессанса
Так, шутя, вырастают — как гриб за грибом,..
А вот здешней глуши и топор не касался,
Было всё как сегодня, пустынно кругом:
Холм. На нём — стратегическая нелепость —
Разве только строители объяснить бы смогли,
Как в шестнадцатом веке тут выросла крепость,
Распоследняя крепость Французской земли?!
Ну, и кто с кем сражался? Какой обороны
Здесь потребовал, или охраны какой,
Известняк этих стен, где одни лишь вороны
Так ревниво следят, чтоб роскошный покой
Трав, кустов и деревьев никто не нарушил,
Где багульник глухой, да шиповник цветёт…
Может, селятся чьи-то бездомные души
В этом богом забытом краю, где-то под
Известковой стеной, по верхам раскрошённой,
На безвестных холмах, словом чёрт знает где,
И не войском, а парой кафе осаждённой —
Слышен звон не мечей, алебард и тэ. де —
Вроде, вилки с ножами звенят деловито?
Или эхо — вперёд на полтысячи лет?
Где-то что-то разбито, а что-то забыто,
Время в травах затеряно… Ну и — привет!,
Ведь, в начале звенящего зеленью лета —
Тут не вилки звучат, а сама тишина…
И поныне над речкой, в молчанье рассвета
Только фыркающая лошадь, как эхо, слышна…
2 июня 2012
Пешком по леcу — на скорости хоть до нашей эры,
Хоть восемнадцатого века:
Вот и кажется огромным этот квадрат,
В котором поместились три деревни
Ручей, бегущий в невидимую реку,
Да пара церквей…
И тишину усиливают то
Голоса лягушек, то звоны цикад.
Как в лесу уместилась в какие-то три часа
Бесконечность разных пейзажей?
На таком-то малом пространстве?
Где шаги предлагают много больше картин, чем конь или велосипед?
А уж если глядишь с самолёта взлетающего — то странно даже:
Точка «А», точка «Б», а между ними и вовсе ничего нет!
Так, вместился бал Воланда
В ювелиршину пятикомнатную квартирку…
Банально, что истинное пространство
Только пешему человеку дано,
Что полёт проделывает во времени
Вовсе ненужную дырку:
Точка А, точка Б…
Что и где?… Да не всё ли равно?
А за лесом осёл заорал… До чего ж непохоже
На эхо, взрёвывающее над лётным полем,
Кроликов аэродромных страша…
И то, что было лесным пейзажем,
Что раскидывалось так не спеша,
Превращается на глазах в лоскуток шагреневой кожи…
2 июня 2012
Вот помпейская фреска!
Как пляшут вакханки и скачут сатиры!
Дионис чем-то занят? Его почему-то тут нет?
Эй, Силен! Дай шматок что-ли свежего козьего сыра!
Перекинь через этот ничтожный провальчик
В три тысячи лет!
Во, спасибо! Поймал!
А теперь расскажи мне про эти оливы,
И откуда в лесах беотийских разросся такой виноград?
И с чего все вакханки — с манерами оперной дивы?…
Разберись-ка! Да, тут девятнадцатый век виноват!
Так… без козьего сыра Эсхил бы, пожалуй, и выжил
Не случайно трагедии первые в мире — его
(То есть «пенье козлов»)… Ну, октавой чуть ниже, чуть выше
А насчёт молока… Но козлы, извини меня, не для того!…
А вот как без козлов обойтись чудаку-Эврипиду?
Никакого тут хора не хватит: актёры нужны!
И копытца надёжней котурн, хоть и хилые с виду,
И трагедии — ах! —персонажами густенько заселены!
Времена и вообще-то плотнее набиты людьми, чем пространства,
Вон смотри, той оливе, наверно, не менее тысячи лет —
Не под ней ли король-трубадур тут с Бертраном де Борном ругался,
И бренчали на арфах вдвоём, пока их не разгонит рассвет?
Заселённость у дядюшки Хроноса — многоэтажна,
А Пространство всего лишь по плоскости населено…
Стенка Тёмных веков… (Как ты через неё перебрался отважно!
Да, Силен, ты силён, хоть и не протрезвел всё равно.)
Знаешь, Аристофан тебя прочил нередко в герои,
И поэтому, славный Силен, мы с тобою дружны,
Ну, Мольер тебя переодел в Сганареля, не скрою…
Почему Ботичелли не привёл тебя в свиту Весны?
2 июня 2012
К фотографиям Мурки
1.
В стёклах — только то, что далеко,
Или — до чего нам нет и дела:
Увеличивай хоть за пределы
Эти фотографии окон —
Смотришь на окно — во весь экран,
А в окно — не заглянуть снаружи.
Только блеск холодный между рам:
Приближенье дальних стен, да лужи.
Лишь слепые отсветы в глаза
Бросит злого отраженья сила,
В собственное прошлое — нельзя:
Всё поляризовано, что было…
Не увидишь, что за жизнь теперь
В той квартире… Кто ответить может?
Там чужая и глухая дверь.
Каждое окно — чужое тоже.
И возможно, изнутри сюда
Равнодушно обернётся кто-то…
Миновали дни? Века? Года?
В чьём окне? Да наша ли забота?
Девочка в облезлые ворота
Всё выносит мусор как тогда…
2.
Каждый двор — верней и неизменней
Всех фронтонов, всех кариатид,
Он времён полуживые тени
Дольше, чем любой архив, хранит.
Мячик… Звон соседского окошка.
Не сочтешь тут всяческой муры…
(Требуют обычной рифмы «кошка»
Эти петербургские дворы.)
Цепь дворов осталась той же самой,
Полутьма… Но из неё, как гром —
Сквер, да Цирк, да Инженерный Замок
Вдруг за третьим проходным двором!
Двор как двор. Но непременно надо
В памяти облупленной стены…
Отыскать запрятанные клады…
Ледяными глыбами блокады
Окна до сих пор ослеплены,
Улица молчит в огне и пепле,
В тёмной клетке каждого двора
Окна повторяют, что ослепли
От снарядов, рвавшихся вчера!
А потом твердят опять, что кто-то
Перепутал дни, века, года…
Девочка в облезлые ворота
Всё выносит мусор как тогда…
5 июня 2012
Эти камни болтливы, а те — бессловесны,
Ко всему мы привыкли.
Кто Европу в Европу увёз неизвестно:
Зевс ли, бык ли?
Мир где боги всё возятся между собой —
Жизнь в романах и ссорах! —
Ограничен людской мифогенной судьбой
В Средиземных просторах…
Мир, в котором не сыщешь начал и концов —
Ну, спалённая крепость,
Да убитых побольше, чем было бойцов —
Именуется «эпос».
И Аякс, и Ахилл, и Арес, и Зевес,
Сочинителю вторя,
Грозным криком трясли основанья небес —
Пострашнее, чем в Торе.
Да сравнить ли ходьбу по Синайским холмам
И сердитых сограждан торжественный гам —
Сорок лет Моисея —
С пёстрым шляньем по греческим по островам
Хитреца Одиссея?
А пока Одиссей шлялся по островам,
Да по койкам Каллипсих,
Претенденты на руку жены его там
Рок-н-ролл или липси…
Всё танцуют, да пьют из его погребков,
Ну и жрут эскалопы…
Но откуда взялись целых сто женихов
Для одной Пенелопы?
Кто, когда сляпал постмодернистской рукой —
Эту книгу, где вместе —
Сатирический трёп, и роман плутовской,
И роман путешествий?
Кучу книг самых разных — мы тоже смогли…
Но длиннее, скучнее
Или, может быть, Эко на пьянке взял и
Сочинил Одиссею?
9 июня 2012
Форма резко меняться умеет, а — суть — как придётся:
В Риме церковь из древнего храма растёт иногда,
И кордовским собором мечеть на глазах обернётся! —
В том же городе могут жить разные города…
Из реки, или озера, крана, ручья и колодца —
Разный вкус? Но вода всё равно не вино, а вода!
… Был папирус, пергамент, бумага — так что за беда?
Будь на плёнке, на диске — но книга собой остаётся!
Слишком важною нам представляется разница там,
Где не всё ли равно - на паромах, или по мостам,
А река остаётся рекой будь хоть шире, хоть уже…
И не только ведь камни — свидетели разных времён,
И не только от колоколов разливается звон —
Слышишь, в джазе тарелки звенят? И пожалуй не хуже!
9 июня 2012
Притворится новинкой старое —
Так уж множество раз бывало!
Притворятся балы историей,
Той, что точно глупее бала,
Той, что не прекращая танца
Сдвинет ритмы, как ни старайся,
Так, что вдруг арентинское танго
Незаметно окажется вальсом…
Инструменты в оркестре другие:
Меньше скрипок, больше железа.
Как не спутать гопак с полонезом
И камаринскую с литургией?
Времена разложив по полочкам —
Навели мол порядок всерьёз! —
Тут же спутаем танго с полечкой
И ответом сочтём вопрос….
А под музыку Нино Рота
Украдут ли там в Риме что-то,
В Триполи замочат кого-то,
Превратят ли пески в болото…
Ну, а тут — кого то под стол,
А в Москве поломают ворота…
Краковяк обернется фокстротом,
И его обзовут рок-н-ролл!
Мир упорно хочет меняться
От театра и до базара…
Что ты, Время, зубами клацаешь?
Дирижёр ведь тебе не пара!
Изменяются декорации,
И портьеры, и стойка бара…
Год за годом с ленивой грацией
Беспрестанно меняют одежды,
Чтобы разными притворяться…
Только мы всё — такие, как прежде.
16 июня 2012
(Репортаж на 21 июня)
Дождик вялый, не забубённый,
Забыл, видно, где-то свой барабан,
В пруду, между селезней сине-зелёных
Ныряет чёрный тощий баклан!
Странно: баклан ведь птица морская —
Ну, что ему делать у нас на пруду?
Не проживает он, а провожает
Самое светлое утро в году…
Вверху, пополам разделившись резко,
Как две штанины, и в тучу сшит,
Дождь раздвигается занавеской,
А за дождём — ничто не спешит.
Медленно ряска раскроет окна,
Чтоб заблестел оголённый пруд…
Дни под деревьями, не промокнув,
Посуху в лето идут и идут.
В пятнах просветов ярче трава, и
Непромокаемая листва
Дорожку мою зонтом прикрывает,
Как несминаемые слова,
Чем дальше в аллею, тем зеленее
Непроницаемая листва,
И рвутся с обеих сторон на аллею
Все несметаемые слова
Щавель любопытный, наставя ушки,
Аллею стесняет — с обоих боков…
Сейчас подорожник — квакнет лягушкой,
И сам запрыгает в ритме стихов…
24 июня 2012
(Финистер, западная Бретань)
Городок двухэтажный гранитный,
И гранитный тяжёлый собор…
Монотонным кубическим ритмам
Подчиняется каждый забор,
Каждый дом из камней тёмно-серых
С амбразурами окон в стене
На соседний похож и размером,
И гортензией в каждом окне…
Будто кто-то сложил этот город
Тут, из кубиков, в день или в два,
Взгромоздил так немыслимо скоро,
Что за ним не успела трава,
Что четыреста лет в самом деле
Для строителя в час или миг
Стайкой чёрных ворон пролетели
Над камнями кривых мостовых,
Вдоль десятка тех улиц мощёных,
И обкаркав с обоих боков
Ерунду сувенирных лавчонок
И придавленный свет кабачков.
По всему невнимательным глазом
Ты скользнёшь и уйдёшь?…
Что ж с того:
Этот город запомнится разом,
Не отделаешься от него.
Память всю о граните и вздоре
Вновь уносишь, не ведая сам,
Что клочки твоей личной истории
Прилипают к гранитным домам.
2 июля 2012
Пейзаж, опять пейзаж? А что мне остаётся?
История скучна, политика — на миг…
Верней — черпать стихи бадейкой из колодца,
Или просить подарки у кустов лесных…
Ну, может со зверьём удастся сговориться —
Лев «эр» даст поиграть, или корова «му»,
Подарит « тру-лю-лю » неведомая птица,
А ветер — долгий звук, не нужный самому…
И улицы шуршат, и лес неисчерпаем,
И гул морской волны симфонии важней,
И скрипка иногда прикинется трамваем,
Насмешник саксофон ржёт, как табун коней…
И ветер иногда звучней трубы Армстронга,
И в голосе ручья послышится Пиаф,
И летняя гроза разнообразней гонга,
Пред ней и барабан признает, что неправ!
Когда обычный дрозд не устаёт от свиста
Неловко перед ним замкнуться в тишине
И позабыть, что гордость старого джазиста
Забросить инструмент не позволяет мне.
5 июля 2012
Тени чаек проползают как-то криво,
А совсем не пролетают над песком.
Двое тут на белых досках — средь залива:
И один из них с байдарочным веслом,
А другой, как гондольер, гребёт лениво,
Словно к столбикам причала за углом.
Только нет ведь ни причала, ни канала.
И куда там направляется доска?…
Здесь повсюду — бесконечное начало,
А конца и не предвидится пока…
Только где-то с морем слиты облака.
Есть потребность облаков в пустом пространстве,
И неважно, Одиссей ты или Кук, —
Ибо всякому нужны пределы странствий,
Точка отдыха для взгляда и для рук!
Хоть смотри из Коктебеля в волны Понта,
Хоть с моста у Сан-Франциско — так сильна
Непонятная потребность горизонта,
А бескрайность почему-то не нужна…
2 июля 2012
Дому в Бретани у залива Дуорнанэ
…Там средь стволов ещё светлее…
Анна Ахматова, «Приморский сонет»
Мне никогда не оценить…
Нависшего над морем дома.
Вот если б тут жил Дилан Томас —
Ему бы — и писать, и пить
Тут, где торчит над океаном
Не голубятня и не дом!…
А мне б — деревья и поляну,
Чтоб было зелено кругом,
Чтобы оленей, а не чаек
Кормить с ладони по утрам,
Чтобы взамен морской печали —
Меж сосен солнечные шали;
И чтоб синичий тарарам
Мне подтверждал, что день — в начале…
9 июля 2012
Над набережной — и грохот, и свист,
И машины в пробке ворчат,
А в кафе в глубине бренчит пианист,
И не в такт то бокалы, то вилки звенят,
Что-то там из Брассанса бренчит пианист,
Как бренчал четверть века назад…
Самых разных людей ход минут, как вода,
Заносит в широкую дверь…
Иным из них было по 20 тогда —
Разве их узнаешь теперь?
Может, те, кого я никогда не видал,
Наполняют город?… Да нет…
Наверно, я многих из них не узнал —
Им ведь было по 20 лет,
Да, пожалуй, и взгляд его был поживей,
А джинсы — темней, синей,
И казалось, не пел он, как соловей,
Обращался попроще с ней…
Это всё же — они. И совсем — не они:
Вон у стойки стайка ребят —
Им начхать, что рояль, что посуда звенит,
У мальчишек такой бесшабашный вид,
И девчонки как птицы галдят.
А рояль — то слишком громок, то тих,
То вновь пере-крывает зал…
Ну, конечно, я тут же сидел среди них,
Только попросту их не узнал!
Ну вот этот — я видел его молодым?
Так одежда сменилась, быть может?
Вроде, рыжим он был, а сегодня — как дым,
И вон та мне знакома тоже!
Только их ли я знал четверть века назад
На закате июньского дня,
Когда здесь со стаканом пива Булат
Сидел напротив меня…
Пианист играет, и — ни концов
Той музыке, ни начал…
И кажется, что его лицо
Я никогда не видал!
А присмотреться к его рукам —
И спокойствие, и тревога,
Белые… чёрные… Знаю — там
Белых больше, да ненамного…
И ничуть не сутулей его спина,
Оседает в стаканах пена,
И звучат зубастые времена —
В них проскакивает то Брассанса струна,
То вдруг что-нибудь из Шопена…
Да и что мне — этот кафешный зал:
Ведь со всех, кого я так давно не видал,
Времена и пылинку не смыли:
Все остались такими, как были.
14 июля 2012
Летом лето нам кажется вечным —
и зима научилась казаться…
Бесконечной в конечных пространствах —
дневном и ночном.
Эта сцена не удивляет
несменяемостью декораций…
Ведь не шашки стучат, или там, домино —
А простой — метроном!
Люди поздно взрослеют,
Бывает, что только под сорок…
Даже те, кто играючи распоряжался судьбой —
Потому ведь у нас и сегодня
ещё продолжается ссора…
Не с каким-нибудь воображаемым кем-то —
А просто с собой…
Всё равно, как ни ссорься, — сменяются шапки и лица:
Неизменность и скука — синонимы — разницы нет!
Тут пример очень средненьких Средних Веков
в самый раз пригодится:
Неподвижность царила, пожалуй, с полтысячи лет!
Так в серьёзностях веры Европа аж смех потеряла!
К счастью Средних (и наших!) веков
Его Данте под лавкой нашёл,
Отряхнул от молчальников (или от пыли сначала?)
И отправил в «Инферно» — точнее на письменный стол!
А потом и Рабле подоспел…
..................................................
Летом лето нам кажется вечным…
И зима не умеет кончаться…
Даже в марте боимся, что вдруг не оттает окно,
А ведь хочется что-то стряхнуть
и меняться, меняться…
Но мешает всему — метроном —
Всё равно он стучит: «всё равно, всё равно…»,
А и вправду ему всё равно…
2 августа 2012
Как будто не все пересчитаны звёзды,
Как будто весь мир не открыт до конца…
Николай Гумилёв
Контрастность более всего присуща лету,
Тень тут была, но сдвинулась,
уступила место свету…
Из-этого непостоянства так вот и катится лето, —
Случается даже, что кувырком…
Но скачущая светотень,
Кроме торопливости, не говорит ни о чём…
Цикада в оливковой роще прячется где-то,
Другая, ещё звучней, присоединяется к ней,
Голос у неё чуть иной — так эффектнее для дуэта —
И если поначалу укладывался этот сад
В строгую краткость сонета,
То сейчас он разросся и требует чего-нибудь покрупней,
Потому что комната раскрывается в сад,
Сад в рощу,
Роща в море…
Только морю некуда раскрываться…
А значит, не раздвигается мир…
Острова давно пересчитаны, названы
И в реестры занесены
В строгом порядке, как в словари слова,
И на всякие карты нанесены,
А карты затёрты до дыр…
И приходится в неземных пространствах искать:
Ну планету, ну ещё другую,
И в бюрократическом порядке
Мы их тоже спешим перенумеровать и назвать.
Поначалу в сонет укладывался
Этот небольшой сад,
А запихнёшь ли в 14 строк пространство?
Да и сад вон разросся во что-то,
И остаётся мне единственная забота —
Различать, да пересчитывать голоса цикад…
3 августа 2012
Чем к берегам Средиземным ближе,
тем шире звонкий размах
Качанья цветов, бамбуков, сосен в долинах и на холмах.
Не нужно от воздуха или воды одеждой себя защищать!..
И колыбель человечества земля продолжает качать.
А значит на самом деле мы
не взрослые и теперь:
Притворяемся мы «большими»,
а сами опять и опять…
Это зелёное море — открытая в прошлое дверь,
Распахнутая… А там — Неаполь, Мессина, Марсель,
Одесса, Стамбул, Феодосия и… карты протёрты до дыр!..
Там кораблишки морских бродяг то и дело садились на мель,
От Гибралтара и до Азова — всё тот же ахейский мир!
А чем дальше ты от него, тем глуше
нимф и тритонов хор,
Сюжет цепляется за сюжет — из мифа растёт роман,
Строка цепляется за строку — не повториться бы ей —
В себя вместит она хоть Илиаду, хоть Библию и Коран,
Хоть толпы песен, баллад, сонетов и то, чего ещё нет…
Смешает с красками южных базаров морей переменчивый цвет,
И рощи тысячелетних олив, и тень парусов по волнам…
Спектакли несчётных событий прошли —
Но сцена осталась нам!
11 августа 2012
Привычно, даже уютно,
что лето переоденется в зиму,
И зима — переоденется, или уступит лету.
А самые грандиозные происшествия быстро становятся
Позавчерашними известиями.
Вот Римский Форум на гравюре — был и есть,
Тут тебе и колонны, и неровный кусок стены,
А вот автобус какой-нибудь — мимо — и нету!…
Изображения остаются,
Альбомы становятся все пузатей,
Картины с каждым их возвращеньем
Глядятся ещё живей…
Тут и осознаёшь: жизнь твоя — одно измеренье,
И совсем другое — недолгая жизнь собаки,
И уж вовсе другая мера для мышки,
Деловито шастающей по дому,
Ну а для деревьев время ползёт совсем по-иному…
Так правда ли, что человек — мера всех вещей?
Возраст собаки —
По сравненью с возрастом мыши — вечность
Но мышь об этом и знать не может…
Ну и возраст дерева
по сравнению с возрастом собаки — вечность
Но ведь собака об этом не знает тоже …
Иногда я завидую псу,
Спущенному с поводка в лесу,
Когда без особенного азарта
Собака занята чем-то, чему-то рада,
Но главное — не думает, что вот завтра
Ей будет что-нибудь очень надо…
Банально?
Не более, чем это стихотворенье.
А подумать — ничего, кроме банальности на свете нет…
И выбирать новизну,
Или обновлённое, но всё-таки повторенье,
Требует само чередование зим и лет.
2 августа 2012
1.
Утреннее удивленье —
Бесконечным кажется день и…
Но наступает вечер —
И удивляться нечему…
Дубы, разумеется, кривы
С ветвями, жарой оголёнными,
И что-то искрится сзади:
Серебристые листья оливы
Только в сумерках станут зелеными
Под небом, выцветшим за день…
Глаз без меры зелени просит:
И к закату — на полчаса
Вспыхнут на мачтах сосен
Зелёные паруса.
Кстати, тут строчки Гейне
Упраздняются сами собой:
Никто ни о ком не тоскует,
А пальма — рядом с сосной.
2.
Стоять и смотреть над морем —
Масштабы могут смещаться.
Бабочки птичьих размеров
На олеандры садятся,
Дуги мелких волн притворятся
Следами морских коньков,
И останутся капли от солнца
Шарами жёлтых буйков,
А корабли существуют
Только пока они в бухте,
Ведь тех что за горизонтом
И на свете вроде-то нет…
Ну где они там кочуют?
И твой резон ненадёжен:
Винтами воду встревожат,
С глаз долой — и привет!
Тут реальна — и то на мгновенье —
Верхушка яхтного паруса,
А всё прочее — есть оно, или?..
Неизвестно… Скорее — нет.
Мы-то, конечно, знаем,
Что все они только уплыли,
Но доказать не можем.
С глаз долой — и привет!
3.
Книжные миниатюры
Пятнадцатого столетья:
Никто бы не мог срисовать с натуры
Эту яростность многоцветья.
Попробуй, найди-ка такое в природе,
А иллюстраторы из монастырей
Медленной тонкой кистью выводят
Плюмажи и латы, коней и поводья,
Охотников, баб, мужиков, и зверей.
Южная яркость твердит, что едва ли
Эти художники Север видали,
Словно его на свете
И не было никогда.
А может быть, серость жизни келейной
Им спрятать хотелось за яркой, затейной
Картинкой в огромной кожаной книге,
Чтобы над строчками,тяжёлыми, как вериги,
Кружили ангелочками былые года?
Тут можно заметить неосторожно:
Картинка увиденному противоположна,
Но ведь в Провансе и куст придорожный
В живопись просится иногда.
В самом деле, и кисти и пальцы
Твердят, что художники все — провансальцы,
Три свидетеля этому — песенные скитальцы:
Зелень, песок и вода.
22 августа 2012
На лимонной песчаной банке
Оранжевые байдарки.
Над ущельем марсельской каланки,
Над узким и длинным фьордом —
В вертикальных ребристых скалах
Выветренные арки,
И гигантские узкие морды
Подмигивают с высоты…
Кто сюда натаскал их,
Будто боясь пустоты!?
Ну море, ну камни голые…
Но какие морские бродяги
Вытесали из скал
Остроносые узкие головы
Со стрельчатыми бровями
Над желтизной песка?
Нет, всё же не человечьим
Сотворены трудом
Эти угластые плечи
Величиной с дом!
Хмурые и весёлые
Вытянутые головы…
Ну, совсем персонажи Шекспира,
Только лица странной окраски…
Или кто-то когда-то скопировал
Идолов с Острова Пасхи?
Или их завёз из угрюмой
Океанской злой пустоты?..
Ну, пускай Хейердал придумал
Про бальсовые плоты,
Книжку об этом вздоре
Когда-то и я прочёл…
Но Средиземное море
Уж точно тут ни при чём!
А ветрам, пролетавшим мимо
Всех тропиков и пустынь,
В шутку ли через полмира
Статуи перенести?
Ну, пускай себе через полмира
Только образы их пронесло,
Но зачем же ветер скопировал
Наморщенное чело?
К повторенью всё в мире стремится:
Вновь приходят пейзажи и лица.
И мы не устанем копировать
Венеру, овцу, или рыцаря.
Мадонну или сатира…
Над скалами цвета олова
Вылеплены ветрами
Остроносые узкие головы
Со стрельчатыми бровями.
23 августа 2012
Звёзды в складках воздуха скрываются незаметно,
Среди расцветающих пушечных облаков,
Проявляются контуры утра так предрассветно,
Что верхушки дубов сливаются с зыбкими узорами облачных рваных боков.
Скалы, деревья, лужайки… Смена ночных картин на утренние —
Особенный театр: нет занавеса — чистая перемена,
Осветители даже не гасят свет,
И поэтому задник не плоский.
Что декорации меняются, ты видишь обыкновенно,
Но не замечаешь калейдоскопической смены лет!
У времени есть виражи — да из вагона не видно —
И никакой тревоги,
Обычные повороты дороги бросаются в глаза,
Только струится себе, и струится поезд членистоногий,
Время от времени помимо твоей воли включающий тормоза.
Но сколько ни тормози, обратный путь не начнётся,
Нам доступно любое «туда»,
А вот «оттуда» — более зыбко, чем плавные метаморфозы облачков,
Этот самовозникающий театр всё равно ведь таков,
Что зрители как проехали, так исчезли,
А декорация, хоть и с вариациями, — но остаётся…
9 сентября 2012
Я громоздил в голове города,
Не перемешав их и не перепутав
Те, что видел несколько суток,
С теми, которые знал всегда…
Жаль одного — рисовать не умею —
Ведь аппарат не живые глаза,
Каждую улицу, площадь, аллею
Лучше уж словом пересказать…
Чтоб прикоснуться к тому, что помимо
Нас, что до нас, да и после нас,
Мы создаём гармонию мифов
О городах, где бывали не раз…
Эти приезды всегда проверка
Не столько того, что изменено,
Сколько проверка себя на верность
Тому, что в память занесено:
Что изменилось и что осталось
От ломаных линий с угла до угла,
Скосилась вывеска — экая малость —
Кривая взгляда иначе легла!
Вроде всё прежнее… Или иное?
Что-то не там, не так, не то,
Перемонтируется былое,
Ну, как знакомый в новом пальто.
Чего ты хочешь, куда тебя тянет?
Так убедись в реальности стен,
И что цвета их чуть глуше в тумане,
Или в придуманности перемен…
Мелочи памяти не помеха,
Но свежему взгляду они — враги.
Тенями домов перекрещены эха,
Дальняя музыка чертит круги…
12 октября 2012
* * *
Бронзовые музы
На «Двенадцати дорожках» в Павловском парке
Даже на фотках
Напоминают о тех, с кем я когда-то дружил…
Где они все?..
Об этом знают разве античные Парки,
Или чужих городов безвестные этажи,
Стены, да клетки окон…
Непонятно, чего ради
Людей безнадёжно прячет
Многоэтажный дом?
Вот и лето скрывается в жёлтой осенней громаде…
Ну, где ромашки, лаванда, мята?
Аккорды осени однобразны, как метроном.
А если от чего и зависят, так от времени суток: это
Ночь пропускает их нехотя в напряжённое бытиё…
Вот и лица в памяти — неизрасходованные обрывки лета —
Вламываются в осеннюю ночь
И хоть немного, но перекраивают её!
13 сентября 2012
Бесшумные лопасти вёсел
Ритмичны в недвижной воде,
Шаги одинокого лося
Слышны, но неведомо где:
Прошёл он и ёлки сомкнулись.
Минута — как медленный год,
Рыбак на брезентовом стуле —
А рыба никак не клюёт…
И берег едва проползает
И вёсла — подобие вил…
Ну хоть бы какой-нибудь заяц
Мне этот пейзаж оживил!
Над озером зеленоватым
Минута — как медленный год…
А лось? Был ли где-то, когда-то?
А вправду ли лодка плывёт?
Скользнула бесшумная выдра
Поближе к прибрежным кустам,
Так что ж рыбака тут не видно?
И треска сорочьего там
Не слышно… Тяжёлые лоси
Топочут неведомо где,
Но жёлтые лопасти вёсел
Мелькают в зелёной воде…
15 сентября 2012
Когда ты в пути — ты не принадлежишь
Ни жизни домашней, ни жизни вне дома…
Так радостна смена пейзажей и крыш…
Но это «нигде» нам всё меньше знакомо…
Настолько глухого и леса-то нет,
Чтоб там отыскалась надёжность молчаний!
Куда ни забрался бы, ты — напросвет,
Когда телефон шевелится в кармане!
Как с морем лицом к лицу помолчать?
Войти в середину коровьего стада?
Тебя между жизнями могут достать,
В каком-то «нигде»…
А всегда ль это надо?
20 сентября 2012
Глициния над калиткой…
И взгляд задержав на мгновенье,
Думаешь поневоле:
А что там, внутри двора?
Давить начинает с чего-то
Странное ощущенье:
Будто надо куда-то вернуться… —
В незнакомое — как вернуться?
Если такой, сегодняшний,
Ты не сможешь войти во вчера?..
Или это — воспоминанье,
Растерявшее все картины,
Но таких миновало бессчётно,
Просто их ты не замечал,
Может быть, не цвели глицинии
Над другой зелёной калиткой,
Или зелень другого оттенка?
Или ветер тогда молчал?
Ну так в чём он, скажи на милость,
Ускользающий смысл былого?
Ну а вдруг его не было вовсе:
«Дежа вю» — обычно враньё!
А что было — давно растворилось
И не сможет сгуститься снова,
Или прошлое это было,
Только, может быть, не твоё?
20 сентября 2012
Этот север…
Иные кроны и облака.
Запах пиний сменяется запахом сена и еловой хвои,
Да и вересковая россыпь вовсе не так ярка,
Как розовые олеандры и лиловые бугенвилии над головою.
Не слепят обожжённые солнцем глинобитные стены,
Вместо пёстрых больших махаонов — божьи коровки — никакого парада —
Тут оценишь и беспородный шиповник,
А в южных розариях его игнорируешь неизменно.
Вот разве от кузнечика по голосу не отличима цикада…
Расцветает на избах резьба, сменяя готические витрàжи,
Вместо каменных шпилей, крытые лемехом купола:
Осиновый лемех через пару лет от серебра и не отличить даже, —
Этого металлического отблеска древесины история готике не дала.
Резными дощатыми заборами сменяются кованые ограды,
Вместо взлетающего копьями собора — луковичный силуэт,
Жёлтые или серые срубы — не пиранезиевых арок громады:
И форма и цвет — как будто с разных планет…
Средиземный юг остаётся собой, как фидиева Паллада,
А Севера из русских сказок, может, уже и на свете нет…
9 сентября 2012