ИСТОРИЯ

На одной стороне под знаменем «войны до конца» образовалась колоссальная опухоль, которая сосредоточила в себе судорожно работающую машину военной промышленности и притянула все уцелевшие силы страны, а на другой все дальше и дальше раздвигала свои гнойные края грандиозная язва голода, грязи и варварства.

Революция остановила тяжелую болезнь. Но кое-в-чем сама стала ее наследием и жертвой. Не революция, а война первая измерила тонкость кожи, ограждающей пульс алой жизни и беспомощность в черепе раскрытого мозга. Война первая изобрела игру, где вместе с людьми гасли целые миры, а великое будущее становилось жалким, раздавленным, прошедшим. На ее полях совершилось освобождение человека от человека и... человечности.

Истинное завершение буржуазного освобождения личности. Индивидуум, дозревший до злодеяния. Сверхчеловек, перешедший от легального удушения на рынке к не менее легальному и почетному убийству на войне. Даже не голый человек на голой земле, а прямо механический истребитель нежелательного конкурента.

Наша зарубежная печать надрывается над «зверствами и свирепостью большевиков». Странно. Почему она не оглянется немного назад - на тыл и фронт империалистической войны? Там она нашла бы достаточное объяснение последующего огрубения нравов.

Заграничные святоши не менее сокрушаются о нашем неуважении и к вечным принципам справедливости и права. В особенности рыдают они над могилой частной собственности. Но и здесь приходится указать на училище правоведения, пройденное нами с отличием на войне.

Разве там не было произведено некоторых блистательных экспериментов, которые весьма убедительно выявили истинную природу права? Штык был первым учителем, голод - вторым. Характерно, что незадолго перед войной у нас зачитывались Джеком Лондоном. В теплой комнате после сытого обеда так остро щекотали нервы его рассказы о пустынях Клондайка, где голодный человек превращался в один разъяренный желудок с дрожащими членами и оскаленным ртом. Разве то был человек? - В борьбе, которая решалась крепостью кулака и меткостью железа! Нас очень забавляла та легкость, с которой спадала как скорлупа вся пресловутая цивилизация с человека, раз только он оказывался среди вечных снегов.

И голод пришел к нам. Не только в промозглую конуру рабочего. Он притаился за портьерой адвоката, в книгах ученого, под калькой инженера. Его роковую близость поняли те, кто считали себя так надежно и плотно укрытыми. Рушились высокие подмостки, и внезапно ощущали падавшие холодное прикосновение пропасти.

Карабкались и рвались к жизни. Кто как умел и мог. Один спасался как мешочник, скрюченный на тормозах. Другой продавался в шпионы или палачи. Третий обдирал нужду и из ее лохмотьев мастерил капитал, четвертый грабил официально как власть. Пятый обкрадывал трупы. От экономически организованного, политически осознанного, морально сдержанного общества не осталось почти ничего.

С каждым днем гасли наши производительные силы. Капитал, который некогда служил производству и в труде рабочих находил вечный источник своего обновления, теперь завертелся в спекуляции, ушел в дело массового, систематического, последовательного разрушения всего, что он раньше создал, стал костенеть в громадных мертвых запасах, бросился в дикое ростовщичество, где кредитором явились ряды еще нерожденных душ.

И на смену падающему XX веку капиталистического производства постепенно стали вставать на историческом кладбище старые знакомые: поезда, превратившиеся в дилижансы, фабрики, работающие как древняя мануфактура, земледелие на липовой сохе и капитал, питающийся ростовщичеством и разбоем, спрятанный под кроватью в глиняном горшке.

Революция отдала все лучшие свои силы, чтобы остановить это сползание назад, в давно пройденные болота и обвалы прошлого. Из XX века - ко временам нищеты, лености и неравенства. Но блокада и гражданская война оказались сильнее. Пришлось шаг за шагом отступать с горы, обагряя кровью каждую отданную ступень. Советы спасли, но многое отдали. Рейснер М.А. Старое и новое (Из писем о культуре)

Разумеется, нет, но советских людей они убивали, как только те попадались им на глаза; на русской земле они оставались в качестве завоевателей; они снабжали оружием врагов советского правительства; они блокировали его порты; они топили его военные суда. Они горячо стремились к падению советского правительства и строили планы этого падения. Но объявить ему войну – это стыд! Интервенция – позор! Они продолжали повторять, что для них совершенно безразлично, как русские разрешают свои внутренние дела. Они желали оставаться беспристрастными и наносили удар за ударом. Одновременно с этим они вели переговоры и делали попытки завести торговые сношения. На западном русском фронте Польша, прибалтийские государства – Литва, Латвия и Эстония – ведут военные действия против советского правительства. Поскольку дело касается прибалтийских государств, их сопротивление находится в зависимости главным образом от размеров материальной помощи, которую они надеются получить, а также от той политики, которой союзники желают следовать по отношению к их национальным стремлениям. Нашей первой заботой было отозвать наши оставшиеся войска из Архангельска и Мурманска, избегнув катастрофы и позорного поражения, что было трудной и сложной военной и политической задачей. Было бы ошибкой думать, что… мы сражались на фронтах за дело враждебных большевикам русских, напротив того, русские белогвардейцы сражались за наше дело. Черчилль У. Мировой кризис. М. —Л., 1932. С. 157, 174.