НАЧАЛО

Туманом ангел по воде

Плывет к тебе

С рассветом

Летом.

Едва раскроешь веки –

Он за ветки

Терновника

Навеки.

Пока не наступил конец,

Нам дан венец

Терновый

Новый.

Но вдруг в ладью не сядешь у причала,

Не будет и конца, –

ведь нет начала.

30 ЛЕТ СПУСТЯ

Мечен

мрак –

Чепмен

Марк.

Джон

Уинстон

Оно

Леннон,

как звон

на амвон, –

нон-стоп

в мире поп!

БИТ

Черные тени окон

скручиваются в кокон

в свете дня.

Я в растерянности:

нет уверенности

в соразмерности

Бытия.

Быт и я.

Я и быт.

Бит.

Бытом бит.

Стыд.

PEOPLE. ПЕПЕЛ

Огонь гнет тени на стене.

И тает искрами в зрачках.

"Горишь ты пламенем во мне,

а я в тебе, в веках…"

Так думал я, мечтой согрет,

среди невзгод, удач, сует.

Но пробил час. Бушует вьюга.

Очаг угас. Мерцает мгла.

Мы тлеем в памяти друг друга,

испепелив себя дотла.

УДУШЬЕ

Воздух тяжел сверх меры…

Веры, мне не дано веры

в сон под названием жизнь.

Время хрипит: очнись!..

Душно жить так натужно.

Рву воротник Бытия.

Господи, если нужно,

сном пусть забудусь я…

ПОТЕХА

Быть иль не быть?.. – как на засыпку,

вопрос датчанина. Ошибку

он совершил, наш англофоб.

И вот уж провожают гроб…

Трагедиям на свалке место.

И смерть – нам милая невеста.

Все мимолетно, кроме смеха.

А смерть и есть… всему потеха!..

ДЖИНН И ДЖИН

Возмечталось джинну выпить джина.

Так, чтоб непременно из хурджина.

Но как только джина выпил джинн,

Тут же превратился сам… в хурджин.

ПЕС СО МНОЙ

Лакает жизнь, как будто воду,

мой пес. Бродяга в непогоду

и жаркий полдень – все без сна

стремится вычерпать до дна

суть Бытия. Вослед хвостом

готов вилять и я, хлыстом

судьба пусть жалует… Сняв шляпу,

прохожим подаю я лапу!

И что там сложится потом…

Жалеть ли нам, друзья, о чем,

несясь под склон на вороных!

Приятна жизнь не для святых…

Свобода, ты – сестра покоя.

И аромат свой дарит хвоя

мне в солнцепек. А ввечеру

мой пес, покинув конуру,

готов меня стащить с дивана

и прогуляться у фонтана,

где вы, под зонтиком, с подружкой

о чем-то шепчетесь на ушко,

пока у ваших ног болонка

псу моему на что-то тонко

так намекает. Невдомек

мне этих нежностей урок.

Интрижек милых не затейник,

своей свободы за ошейник

я не отдам. Накоротке

не мне ходить на поводке,

у ног иль ножек цепенея!..

Пусть я в цене кому, ценнее

всего хранить свою природу.

Так дикий зверь, любя свободу,

ей предан, пусть насквозь продрог

на перепутье всех дорог.

Ах, воля!.. Синь небес венцом

тебе. И держит хвост кольцом

мой пес. На что ему болонка…

И лай его несется звонко

в кусты, подальше от фонтана

и зонтиков в тени платана.

И я за ним на поводке –

карась так плещется в садке.

Покой и воля… В вас ли прок, –

узнаем, если выйдет срок.

Но жизнь идет. И пес мой – в двери.

А я – за ним: ждет зонтик в сквере!..

C'EST LA VIE

Я устал от погоды и нервов.

И, как видно, не я один…

И души бытие, как жернов,

перемалывает в пыль сплин.

И черта у ступеней чертога.

Тенью к дому крадусь, в небеса,

обходя закоулками Бога,

словно псарню воровка лиса.

Ветер ищет меня пустырями.

И, заждавшись своей череды,

червь скучает под алтарями

за приборами для еды.

Зову Музы служу из долга.

Но исчерпаны чудеса.

И заклинила душемолка,

измельчая слова в словеса.

Куст сирени цветением диким

и дурманом пленяет лишь раз.

И прискорбием многоликим

лезет в души иконостас.

В хлам изношен сюртук – от стресса, 

ностальгии и нелюбви.

Вены – ниточки интереса. 

Время – лезвие… C'est la vie.

ОСТРОВ

Человек – остров,

а душа – остов.

Среди мрака тления

свет храня,

в океане Времени

остров я.

ПОЛЫМЯ

Черпаю воду из криницы,

хочу напиться.

В моих глазницах

жилицей боль.

Изволь испить предназначение… –

берется рябью отражение.

Предначертание 

на черта мне!..

В огне душа сгорит еще при жизни, –

мне не скорбеть на этой тризне.

Пусть в небесах горят зарницы, –

здесь, средь людей, все лед да камень…

Черпаю воду из криницы

и утишаю сердца пламень.

ПАРАДОКС

Я знаю: истина в вине.

Вино уж плещется во мне!..

Но как увериться, друзья,

что истинен с вином и я?

ГОРКИ ВРЕМЕНИ

Дление тления бесконечно.

Степени Времени в бисер мельчимы.

Мы влюблены в эту жизнь навечно.

И в страхе смерти неизлечимы.

Не извлекаемы из пространства.

Не помещаемы в зазеркалье.

В пламени страсти нет постоянства.

Как и вне нас нет вертикали.

Все под углом. И к пространству. И к Времени.

Так и скользим под откос мироздания,

в саване страха, от света – к тени.

…Прямо в объятия Создателя.

ТВОРИ, ТВАРЬ!..

Я Божья тварь.

Пусть киноварь

расплескана по небесам

рассветом

летом,

я сам расплескан по годам.

Судьба, мой яростный палач,

сквозь громкий гомон, смех и плач

меня ведет

на эшафот.

И вот всхожу, как встарь.

И голову кладу на плаху.

Топор взнесен под небо,

в киноварь.

Язык – под нёбо.

Мой стих

притих.

Вмиг прошлое мое, с размаху,

усекновят. И в крови брызжущей

толпе на суд представят.

Но не испачкать киноварь.

Не замарать алтарь.

Бог правит!..

Сомнений ищущий,

по мне не колоколит пономарь.

Пока я жив, изжитого не жаль.

Судьба, отпрянь

и сердце не мытарь.

Я

Божья тварь!..

БОЛЬ. НИЦЦА

Я в Ницце пил не то, не там, не с тем…

От белых стен палаты меркнет зрение.

Не выбраться на свет без смены тем.

Молю врачей: верните вдохновение!..

Введите в вену мне любви эфир.

Пилюлю дайте неги и забвения.

И буду я, стареющий сатир,

Вам благодарен до изнеможения.

Ах, мне бы полосканье для души.

Ну, а потом, – хотя б мензурку водки…

Пусть позабыт я в Ницце, как в глуши,

Бог все простит. И вынет кляп из глотки.

Я испытал в больнице Ниццы боль.

На берегу я пил до одурения.

И с губ облизывал морскую соль.

И запивал лазурью вдохновение.

Вчера я пил не то, не там, не с тем…

Сухой язык навек прилип к гортани.

Но брезжит свет. И кровь берут из вен.

И, значит, жив еще дружок ваш Ваня.

Хлопочет доктор, сменой утомлен.

Мне этот случай будет в назиданье…

Вот только не пойму, с каких времен

поэтам жизнь дается в наказанье.

ДИКТАТ? УРА!..

Я хотел бы написать

это яблоко раздора.

Но получится опять

через ять – не без зазора.

Но получится ль опять?

В день восьмого термидора

не смогу я написать

это яблоко раздора.

Обещали в термидор,

что наступит счастья эра.

Но продолжили террор.

И казнили… Робеспьера.

ЛЮБОВЬ МОЯ

Моя невеста смерть.

И нас венчает Бог.

Не избежать мне брака по расчету.

Вот-вот качнется твердь.

И жизнь метнется вбок.

И поцелуем разорвет аорту

мне смерть. Любовь моя,

о, как ты хороша!

И неизбежна в платье подвенечном.

Вся жизнь моя – твоя.

Душа моя свежа

и к алтарю летит в порыве встречном.

ЭПИТАФИЯ 

Мазок нелепый на мольберте,

суда здесь ждет рожденный к смерти.

СТРОЧКИ С ТОЧКИ

Быть иль не быть? – нельзя предугадать.

Авонский лебедь окрылил пространство,

да вышли дни его. Чума вернулась вспять.

Вся жизнь – театр?.. Нет, – комедиантство!

И времена нам щедро мнут бока.

Меж островов любви, надежды, веры

бурлит и мечется людских страстей река,

и смертному предписаны галеры.

На перекатах стерты имена.

И водопады чувств, как наважденья.

И знать бы, кем нам вменена вина

извечного со скал грехопаденья.

Свобода птицей подалась в бега.

Дурманит души аромат елея.

Судьба раба к изменнику строга

и вряд ли станет в будущем добрее.

И беглый раб на муки обречен.

И от побега не выходит прока.

Так дуб могучий, выпав из времен,

тень одиночества хранит без срока.

Быть ли, не быть, но выйдет – умереть…

В бессмертье рваться – это хулиганство.

И истины нам будут лгать и впредь.

Так искренним бывает шарлатанство.

Сует исполнен бесконечный день…

На дне реки Времен песок пространства.

На берегу лишь я и моя тень.

А между нами – вечности убранство.

***

Верните мне ветер, что льдинку принес на рукав.

Она перед гибелью брызнула призрачным светом.

Да, милая, знаю, что вьюжит. И что я не прав.

И шепот: "Прости!.." – с ветром следом летит за ответом.

Но ставни закрыты. И ветер ответ не донес.

Поземка заносит следы, что вели меня к дому.

Метель немо кружит снежинки, взметая хаос,

играя юлой… "Я люблю!" – шепчешь ты. Но… другому.

ЗЕРКАЛО

Я не пространственен извне.

Мной в зазеркалье лик утерян.

Живу я в прошлом, как во сне,

а настоящим – не измерен.

Клубок из лиц, судеб и слов.

Сплетенье извращенной сути.

Вовек не вырваться из снов

к реальности, – на перепутье.

Прибегнуть, что ли, к ворожбе,

чтоб выйти к вертикали света…

Я не тождественен себе.

И зазеркалье знает это.

НАЗАД В БУДУЩЕЕ

Принцип антропоморфный

во плоти – мир аморфный.

Человечество – в урну.

Здравствуй, моя Земля,

расцветшая вновь бурно

вне нашего Бытия!..

Фактор антропогенный

словно чума для всех.

Мир этот убиенный

волей твоей, человек!..

В СТОРОНЕ

Оставив заботы в Париже,

лечу я на лыжах с горы.

Жалеть ли, что Альпы пониже

пригорков моей стороны!..

Гуляю я берегом в Ницце.

Да, Франция кухней славна.

Но долго еще будет сниться

мне в Ницце моя сторона.

Пусть взгляды севильских красоток

пробудят живое во мне,

и все ж, – нет милее молодок

в далекой моей стороне.

В тавернах Мадрида подружки

расскажут мне все о вине.

Но сок забродивший из кружки

вкуснее в моей стороне.

Шагаю сквозь годы и мили,

бездомен во все времена.

Печалиться ль, что не спросили,

а где же… моя сторона!

ЭХО

Я застрял

на планете

Земля… мля… ля… я… а…

ПРО ЗРЕНИЕ

О, Время, мой герой!

Ты в нас, а мы в тебе

являем миру миг и час.

И только утренней порой

вдруг прозреваешь: в зыбкой мгле

уж нет… ни Времени, ни нас.

СОН РАЗУМА ПОРОЖДАЕТ

Я видел сон: Вселенная во времена до Бога.

Упругая, как ветер. Величиной… с арбуз.

Божественным дыханием согрелся мир. И строго

стал соразмерен мысли, влеком эгидой Муз.

Галактики на практике – суть острова познания.

Ступени измерения могущества души.

А люди – лишь носители крупицы скромной знания.

Они богобоязненны, и тем и хороши.

Дана им в наставление когорта Муз. Вселением

святых сил во Вселенную управил мудро Бог.

Уже тогда предвидел Он, что будет скука дления.

И этот Homo sapiens… смешить Его бы мог.

А человек – невиданный во всей Вселенной сапиенс –

вообразил, что полон он божественных начал.

Но Бог управил правильно. И спрятал нас за занавес,

чтоб человек не знал других. И сам не измельчал.

Я видел сон: арбуз поспел во времена до Бога.

Упругий, как Вселенная в канун грядущих дел.

И ветром Муз рассеян был, чтоб всем и понемногу.

…Но человек проснулся вдруг и на кровати сел.

АНТРЕ!..

Я одинок, как перст, в себе самом.

С другим во мне…

нет, не договориться!

Иду наперекор и напролом,

не узнавая собственные лица.

Второй во мне, как глыба в мутной мгле:

весь слеплен из неясных очертаний.

Не обойти. И не спастись в петле…

Такой враг-друг,

напарник на черта мне!..

Я натыкаюсь на него весь век…

А он молчит иль истово хохочет.

Мол, жалок ты, натужный человек!..

Он мог помочь,

да рук марать не хочет.

И не уходит, хоть открыта дверь.

И от себя меня не отпускает.

Не я затеял эту круговерть!..

Ах, впрочем, с ним такого не бывает.

Вновь в подозреньях прихожу в себя:

а вдруг там третий прячется,

четвертый…

Жена всплакнула, веря и любя:

ну, почему ты, черт, такой упертый!

…Я одинок, как перст, в самом себе.

Второй – во мне,

но нам не примириться!

Иду ва-банк, наперекор судьбе,

и жизнь свою растрачиваю в лицах.

На сцену выход.

Занавес… Антре!

Я жизнь свою разыгрываю в лицах.

В ОКЕАНЕ

Бушуют будто в гневе волны.

Тщета кипит, как океан.

Усталость делает безвольным.

И не спасает талисман.

Я в путь пустился без оглядки,

мечтая обрести свой Рим.

И сбился, – дни мои не сладки.

Ветрами всеми я гоним.

А берега недостижимы.

Они маячат вдалеке.

На волнах щепкою кружим я –

брань мечется на языке.

Улисс, вернись!.. Бери мой бриг.

Я не сойду на материк, –

как ни расчетливы движенья,

нет берегов у постиженья.

Стремясь под парусом мечты

в еще не ведомую гавань,

мы прозреваем средь пути,

что парус тот пойдет… на саван.

Так уходили навсегда

армады бродом Геллеспонта,

еще не зная, – никогда

им не достигнуть горизонта.

ЖДИ ДОЖДИ

Возлежу. Гляжу, как славно

ветер морщит неба синь.

И, раскачивая ставни,

мне скрипит:

"Со мной летим!.."

Вот и дождь хмельным Шопеном

бьет бемоли по стеклу.

И сквозь сон вставляет в вену

струй прозрачную иглу.

Сердце в боли…

Выпить, что ли,

мне с цикутою вина?

Мысли скисли. Поневоле

выйдешь вон из комы сна!

Расплескав себя по лужам,

беспричинно я раним

и тебе уже не нужен,

песнословный Херувим.

Беззастенчив и беспечен,

вечен в сгустке Бытия,

возлежу средь струй и песен,

хмелем небо веселя.

И стеклю собой пространство…

Подхватив речитатив,

Время пляшет, в вихре танца

каблучком меня разбив.

И, вальсируя средь сосен,

кружит ветром по углам.

Все запуталось.

Но просинь

уж видна мне где-то там!..

ТЫ В ДВЕРЬ ПОВЕРЬ!..

Я открою дверь в никуда осторожно.

И войду в нее, чтоб хоть что-то понять…

Только там понять ничего не возможно.

Все течет туда. Завихрением – вспять.

В никуда не входят так просто из спален.

Там вы никогда никому ни за что…

Даже если кто-то из нас гениален,

в никуда он сразу никто и ничто.

В никуда всегда ничего не известно.

Там никто никем ни за что никогда…

Если это вам все равно интересно,

то смелее в дверь – в никуда навсегда.

А когда придете в себя ниоткуда,

где вас встретят те, от кого иногда,

то не ждите здесь запоздалого чуда.

Кроме вас, нигде и никто никогда.

Я прикрою дверь в никуда осторожно.

И забуду, где этот вход, навсегда…

Если вы смельчак, то вперед. А нам можно

отдохнуть от вас, пока вы в никуда…

Пока вы никто и нигде, и не с нами,

и опять никак ни к чему никогда,

мы за вас и здесь чем-нибудь как-то сами

по чуть-чуть за то, что ничто в никуда.

Copyright © 2014 Степанов С.