В пастелях Анны Левит всякое время года – нежность.
Художник, происходящий из семьи художников, не вторичен. Ибо яблоко от яблони метафизическим образом падает по спирали, то есть даже самое сильное психогенетическое наследие корректируется индивидуальным складом характера и уникальностью биографии. Ренессанс и классицизм не копируют и даже не варьируют античность – они её перекодируют.
Люди на улицах, в том числе на скамейках, в кафе, виды из окна (включая комнатное растение с его скромной и уютной точкой зрения) – казалось бы, обычная жизнь. От Татьяны Зусес здесь излюбленная техника, пастель (мать – материя), от Арона Зинштейна – чёткое чувство цвета, но мягче и в других тональностях. Из-за предпочтения малой формы обширному пейзажу, по причине более подручного материала – созданного словно для того, чтобы украдкой, как снимает папарацци, писать с натуры? Или причина приглушённой, переходящей переливами оттенок-в-оттенок гаммы, в отличие от чаще строго разделённых, словно в деревне при распашке – злаковых, на картине же красочных, полей – в ином? А что, если попытки зрителя объяснить художника не «конкурируют» ибо никаких конфликтов в пастелях Анны Левит не найти, а «дружат»? Выбор материала и как минимум часть общего подхода к самовыражению взаимозависимы.
Да, пастель – и «для дома, для семьи», и для прогулок – одиноких или с близкими (родственниками, друзьями), и для зарисовок посетителей на вернисажах и прочих подобных мероприятиях (здесь она разделяет четвёрку лидеров с простым карандашом, разного рода маркерами и чернильной ручкой). Это материал отчасти набросковый, эскизный, и любая исполненная им работа может казаться хоть чуточку незавершённой – но это не несовершенство, а на уровне вещества и авторского подсознания демонстрация длимости, текучести жизни. Альтернативой мечте Фауста об остановленном мгновении (в каковом желании много от сущности искусства как такового) выступает у Анны Левит блейковская бесконечность в чашечке цветка (конкретнее на пустых скамейках, в забытых на столике чашках, в улиточном движении трамвая). Это время, официально не существующее в русском языке и поэтому в создаваемой на нём литературе – настоящее длительное, процессуальное: да-да, те самые английские –ing. Способ созерцания бытия, запрещённый отечественному слову и нарочитости, но свойственный визуальному искусству и нашей страны – интернациональный, по духу скорее восточный.
Но Россия лежит между Западом и Востоком, причудливо синтезируя их, а Санкт-Петербург, пейзажи и бытовые зарисовки которого предлагает нам Анна Левит, «окно в Европу». Не только вдыхать веяния с Балтики, но и посылать нежные лучи нирваны в фаустовскую культуру способен этот «умышленный город». Нет в нём в этих пастелях тягучей тёмной, гофмански-гоголевской или бодлеровско-сумеречной мистики, нет трагической и безысходной романтики, а есть тихий свете, почти молитвенный, умения просто и мудро жить – видеть и изображать «от окраины к центру» всякий пейзаж и всякого прохожего (стоящего, сидящего) в нём как есть. Без внесения излишней идейной интенции, но не одними художественными средствами – цвета, линии, композиции, светотени. Ибо ещё с приятием, с любовью.
Потому что «настоящую нежность не спутаешь ни с чем, и она тиха».
Посмотрите же на пастели Анны Левит и почувствуйте покой простого, работящего и отдыхающего от трудов в свой час, повседневного земного рая, создать который каждый способен для себя сам – изменением внутренней оптики. А подлинное искусство – лучшее средство для такого омовения души.
Алла Зиневич