Хорошие рисунки вглядываются в человека с тем же вниманием, с каким человек вглядывается в изображение. Подходишь к такой работе с, может, и неосознанной, однако все-таки отчетливо присутствующей претензией потребителя: ты оценщик, ты знаток, ты можешь в любой момент прервать контакт с данной работой и перейти к следующей – однако чем дольше вглядываешься в лицо рисунка, тем явственнее ощущаешь абсолютную беспочвенность первоначального импульса. Довольно скоро замечаешь, что оттуда, с поверхности листа, кто-то смотрит в ответ со спокойствием и вниманием. Дом глядит на тебя задумчивыми крапинами окон; корабль бросает быстрый, как бы скользящий, взгляд; темное пятно в сплетении ветвей – птица? – вдруг обнаруживает твое присутствие; в полуприкрытом глазу спящего вола мелькнет на мгновение острый, цепкий зрачок – мелькнет и спрячется, убедившись, что замечен. И как только ловишь этот сигнал, то ни о каком превосходстве уже не может быть и речи. Хорошие рисунки становятся равноправными собеседниками, с которыми, если угодно, можно не соглашаться, но которых невозможно не уважать.
Таковы работы Анны Зинштейн.
Для меня показателем качества иллюстраций является то, насколько слово и изображение привязываются друг к другу, возникает ли между ними своеобразная диффузия, которая впоследствии не дает разделить словесные и изобразительные пласты. И если при обращении к давно написанному стихотворению я вдруг представляю себе иллюстрацию, то это верный знак точного, снайперского попадания. Анины иллюстрации не подминают под себя те первоначальные зрительные образы, с которых зачастую начинаются для меня стихи, а подхватывают и где-то развивают их. Всякое слово заряжено тем или иным изображением, и стихотворение во многом выстраивается именно благодаря смене изобразительных планов. Поэтому лично для меня стихи содержат дополнительные смыслы, базирующиеся на индивидуальных зрительных образах; и хочется надеяться, что эти образы в том или ином виде улавливаются читателем. Иллюстрации Анны Зинштейн отличаются схожим способом воздействия. Это многомерное пространство, которое можно изучать долго, практически бесконечно – всякий раз в поле зрения будут попадать все новые и новые детали, новые ракурсы, новые нюансы. И если сперва взгляд скользит по объектам, то впоследствии ему становятся доступны «штрих и пантон», текстура изображения – собственно, интонация художника живет именно здесь. И потом насыщенный этим изобразительным текстом взгляд возвращается к деталям и с удивлением обнаруживает, что они стали иными.
Сюжетно Анины иллюстрации очень просты: окно, выходящее в город, дорога, ныряющая в лес, урбанистические ландшафты с минимумом деталей и отсутствием декора – это крупные вещи мира, в котором живет современный горожанин. Взгляд художника сосредоточен на главном, и ему равно противопоказаны фотографический реализм и формальный метод. Анна Зинштейн ухитряется пройти по тонкой грани между обилием отвлекающих подробностей и развоплощением формы (а стало быть, и смысла). Экономия средств не привела к примитиву, внятность сюжета не позволила размениваться на мелочи. Взгляд человека выхватывает из мира главное, и только осознанным принудительным усилием можно заставить себя изучать мельчайшие нюансы. Творческий метод Анны Зинштейн соответствует устройству человеческого зрения: основные детали задают сюжет, отсутствие одномерного, однозначного декора стимулирует мысль и ассоциативную работу – и тут происходит затягивание внутрь рисунка, отсюда начинается исследование художественного мира, вознаграждаемое неожиданными откликами с той стороны изображения. Так искусство самым органичным образом смыкается с естествознанием, поскольку постижение мира и его упорядочивание в соответствии с теми или иными законами – основное и, возможно, самое достойное занятие для мыслящего человека.
Дмитрий Коломенский