Текст лекции. тоталитаризм масс в ХХ веке

М. Найдорф. Текст лекции:

Массовое общество и тоталитаризм в ХХ веке

Добрый вечер. Все собрались? Замечательно.

Значит, приступаем, господа и дамы, дамы и господа.

Перед началом я хочу рассказать вам одну небольшую мансу, байку, если по-русски, которую только сегодня услышал. Она показалась мне подходящей по теме. Рассказываю в предельно коротком виде. Любовники, оба женаты, ищут гостиницу для свидания. Но гостиницы забиты, т.к. с послезавтра Великий пост и все хотят успеть до его начала. Он говорит ей, ну, тогда давай в среду. А она – нет, т.к. она не только замужем, но венчана, и грешить в Великий пост она не хочет.

Почему эта история (или байка, или анекдот) показалась мне по теме? Потому что, она характеризует особенность нашего времени. Строгих правил вроде бы нет, или их довольно легко не соблюдать. Хотя, с другой стороны, существует много обычаев, условностей и правил – и на тот счет и на этот. Но, какие из условностей с какими у неё в голове совместятся для их соблюдения, это невозможно предсказать. Сейчас часто употребляют слово «микст». Вот это типичный микст. В наше время «как себя вести?» – это вопрос понятный, но «как себя вести правильно?» – это уже не вопрос. А Бог его знает, как! Как ты решишь, так и будет правильно.

А вот, кстати, ещё одна история. И тоже из, скажем так, далекой от нас жизни. На себе ж не видно. Где-то «у них» есть обычай: если мужчина стремится к серьёзным отношениям с женщиной, то на каком-то этапе он приглашает её к себе домой и угощает собственноручно приготовленным блюдом. Выражает свои чувства, скажем так, кулинарным способом. Вот так случилось у одной пары. Кстати, соус он приготовил прекрасный и обед был хорош.

Освоившись немного в доме, дама в какой-то момент обнаружила на кухне фабричную упаковку от этого соуса. Те, кто рассказал эту историю, утверждают, что женщина была так расстроена, что покинула этот дом навсегда. Кстати, обычаи сейчас могут быть и недавними. Если какая-то церемония вошла в моду, широко распространилась, то считается, что «так всегда было».

Вот мы живем в таком замечательном мире, где непонятно, каким обычаям следовать, каким не следовать? что правильно что неправильно? Что на что указывает? Ну, например, на что указывает диплом о высшем образовании?

Где-то есть формальные границы-контуры, которые человек склонен считать для себя важными. Где-то он совершенно спокойно переступает, казалось бы, элементарные моральные ограничения, но он их м. б. просто не видит, поэтому не и считает, что что-то там такое важное преступил. Потому, что нормы эти не прописаны, не определены однозначно, и непонятно, как контролируется в обществе их соблюдение, и каковы последствия их нарушения. Я говорю это, чтобы напомнить вам в какой интеллектуальной каше-малаше мы с вами находимся.

Вы помните, что культура – это культуропорядок? Так вот мы с вами сейчас живем, выражаясь метафорически, в ситуации размягченного, разрыхленного культуропорядка… Но это моё мнение, личное. Сослаться на авторитет общепринятого я не могу, нет ни того, ни другого.

А теперь лекция, да? Вначале что-то более теоретическое, а потом всё остальное. Сегодня тема у нас 

Современная культура 

Понятно, что в одну лекцию можно вместить немногое. И вы это почувствуете, когда всё пройдет. Но, таковы условия. 

Культурология современности –

особая область этой науки. И, как может показаться, самая сомнительная. Почему? Потому что, во-первых, не ясно, что считать современностью. Допустим, минус 10-20 лет, это современность? Хорошо. А 50-100 лет тому назад еще современность? – Нет, - говорят. А почему «нет»? – Ну, «да». А почему, «да»?

Мы довольно условно определяем столетиями продолжительность эпох прошлого. Сколько длилось Средневековье?  Около десяти столетий, в зависимости от места.  Неточность в плюс-минус сто лет для нас не очень-то важна. А сейчас, что у нас? Новое время закончилась или еще не закончилось? А, если закончилось, то, когда оно закончилось? Как это считать? Столетиями в современности пренебречь невозможно. Нужен какой-то более точный счет. 

Значит, нужно договариваться о термине «современность» и, соответственно, о пороге ее, современности, начала. Это – первая трудность. По крайней мере, мы должны сознавать, когда мы говорим о современности, что есть такая проблема, проблема «начала», определения ранней границы современности.

Во-вторых, есть ещё одна сомнительность в нашей сегодняшней теме. Если о «прошлом» лучше, чтобы судили те, кто осведомлены о нем достаточно хорошо, то современность знакома всем нам по жизни. То есть, каждый наш современник – эксперт. И культуролог здесь кажется лишним.

Кроме того, и это в-третьих, мы видим, что современность описывается и осознаётся одновременно разными по профессии людьми. Ну, скажем, писателями, журналистами, художниками, социологами, психологами, экономистами, политологами и т. д. И даже, согласитесь, полицейскими, которым тоже надо понимать, «что с нами происходит».  Естественно опять приходит сомнение: что тут делать ещё и культурологу? «Пусть культурологи занимаются прошлым», - говорит нам весьма распространенное мнение. Многие, кстати, считают, что культурология – это история культуры.

Я бы возразил так. Культуролог видит современность по-своему, теми средствами, которые у него выработались в приложении к иным культурам. В изучении современности он может использовать методы, отработанные на изучении культур разных обществ, отдаленных от нас и временем, и пространством. Ну, Чили, например.

Это даёт? Необходимую для независимого суждения отстраненность. Культуролог – такой же человек, как и все. Но как профессионал, он умеет смотреть на свою культуру как бы со стороны. Отстранённость взгляда – начало всякого научного подхода. Есть ли в этом выгода, когда речь идет о своей собственной культуре?

Зависит от цели. Культурологическая «условно внешняя» позиция наблюдения дает преимущества при исследовании порядка, при охвате целого, тогда как включенность, погруженность в культуру полезна при других целях, например, для эффективного практического действия. Поэтому мы не говорим, что одно должно заместить другое. Мы говорим, что культурологический взгляд – ещё один рядом с другими, полезный в определенных случаях и не нужный – в других. Кто и как воспользуется культурологическим описанием современности, это мы посмотрим.

Теперь вопрос о «современности» - современной культуре, современной цивилизации. Когда мы пытаемся понять прежние культуры/цивилизации, то нам приходится идти «обходным путем». Невозможно вступить в прямой диалог, узнать у тех людей, что они думали. Мы не можем их спросить, как говорится «по техническим причинам». И мы идем по пути реконструкции. Мы смотрим, что они сделали, мы верим, что они сделали то, что хотели сделать. А, видя, что они хотели сделать, мы стараемся догадаться, почему они хотели это сделать, пытаемся вообразить их мысль. Для нас мысли, их содержание и направленность – главное в человеке.

И кажется, что для понимания современности, современного человека, содержания и направленности его мыслей, в этом «обходном пути» нет никакой нужды. Люди же – вот они.  Кажется, что это очень просто – подойти к человеку и спросить: «Скажи, пожалуйста, какая у тебя культура, каковы твои представления о мире и месте человека в этом мире?» Но вы скоро увидите, что у вас очень мало шансов получить внятный ответ.

Вообразите себе фантастическую картинку. Прилетел на Землю какой-нибудь «марсианин», трясёт землянина с вопросом, как тут у вас жизнь устроена? А тот не знает, с чего начать. А, если этот землянин – это вы? Вы знаете, как ответить? Вспомните ваших знакомых. Обычно на ваш вопрос, как дела, отвечают, что «хорошо». Маловато для культуролога, не правда ли?

И это нормально. Потому, что наша культура всегда находится за нашей спиной. Она двигает нашими руками, она мотивирует наши поступки, она рисует нам наши цели и даже помогает нам понять самих себя… Она есть, это видно по последствиям ее присутствия в нашей жизни, но для нас наша культура невидима, она всегда находится как бы сзади.

Цивилизация

А можно сделать, чтобы осознать современную культуру – как культуру среди известных нам других культур?   Мы как всегда, - это говорит вам уже культуролог, - смотрим на артефакты, продукты человеческой деятельности, мотивированные культурой и осуществлённые человеком. Все эти продукты – вещи и идеи – в системной совокупности своей, это и есть цивилизация. Я даже нашел одно определение… у себя нашел в другом тексте: «Цивилизация – это совокупная социальная реальность, которую можно наблюдать и изучать, имея перед собой соответствующие факты. Три рода этих фактов: 1) социокультурные институты, 2) предметы и технологии, 3) идеи, образы и мысли, получившие осязаемое знаковое воплощение в словесных текстах или в других символических формах».

Это ключевой поворот сегодня в лекции. Говоря упрощенно, культура – это то, что мы мыслим, а цивилизация – это то, на что можно указать пальцем, что предметно настолько, что это можно увидеть, потрогать, услышать, попробовать на вкус, то, что есть для наших чувств.

Цивилизацию составляют вещи и способы их изготовления. Второе важно, потому что хлеб ели всегда, а вот сорта хлеба и способы его приготовления менялись. И по ним можно судить о цивилизациях. А то, что мы называем мыслями, т.е. идеи, образы, представления не просто витают в наших умах, а получают вещное воплощение. Если человек записал или зарисовал то, что увидел во сне, то получается артефакт, присутствующий в нашем общем мире предмет, с которым можно работать.

Связи вещей и идей настолько сложны и разнообразны, что их обсуждение потребовало бы много времени. Но важно сразу принять, что цивилизация – это не огромный «мешок вещей». Это – вещи, идеи, технологии, а также предметно воплощенные системы отношений между людьми, которые состоят во взаимном соответствии, в сложной взаимной связи.

Возьмите для примера любой автомобиль на улице, первый, на который упадет ваш взгляд. Для его существования потребовались производители мотора, колес, кресел и т.д., причем в точном соотнесении размеров и других параметров, нужны также производители горючего, и других расходным материалов, нужна школа вождения, нужны дороги… Позволю себе не продолжать. Нужны скоординированные усилия множества людей, которые м. б. и не догадываются о существовании других участников-партнеров, но связаны с ними системно. В целом это и есть цивилизация.

Теперь, социокультурные институты.

Что это такое?  Это – устойчиво повторяющиеся взаимосвязи людей. «Институт» - понятие юридическое прежде всего. Но мы уже как-то говорили, что термины могут распространяться из одной области в другие. Когда говорят «институт брака», имеют в виду систему человеческих отношений, воспроизводимых из поколения в поколение, которую государство на языке права описывает как семью. Семьи сменяются, а институт брака существует, чтобы регулировать образование всё новых и новых семей.

Но институтом может быть не только брак. Например, искусство – это тоже институт. (Тут я делаю широкий шаг в совершенно ином направлении). В классическом искусстве легко рассмотреть людей, которые делают каждый своё, но в сложном взаимодействии, которое воспроизводилось из поколения в поколение – точно так же, как в примере семьи. Кто-то творит, кто-то сочиненное смотрит, слушает, читает. Кто-то сочиненное ставит (в театре), исполняет (в концерте), публикует (в журнале, в книге) и т.д. Кто-то (газетная критика) описывает своё восприятие, понимание. Кто-то хранит (музей, библиотека). Кто-то обучает сочинению, исполнению и даже восприятию. И вся эта машина не только постоянно «крутится», но воспроизводит себя в поколениях, причем всё в ней взаимосвязано настолько, что всё в ней может лишиться смысла при выпадении хотя бы одного из основных элементов этого института. И такое случалось.

Вся эта самовоспроизводящаяся система отношений называется социо-культурным институтом. Социальным – потому, что связывает людей, а культурным, потому что все эти институты мотивированы целями, которые лежат в культуре. Скажу иначе: целями, которые в данной культуре считаются достойными того, чтобы на них так тратиться. Пока в культуре считается важным существование искусства, в ней сохраняется этот институт. Или, пока в культуре считается важным существование футбола, будет существовать такой институт как «футбольный клуб».

Культура масс

Если искать признаки нового, что отличает современную цивилизацию от всех предшествующих, то самым заметным и очевидным отличием является присущая ей массовость.

В ХХ веке слово «массовый» стало прилагаться к самым разным областям. Перечисляю не все: массовое производство и массовое потребление, массовое образование и места массового отдыха, массовая застройка, средства массовой коммуникации, оружие массового поражения, массовые избирательные кампании, массовая истерия, массовый бойкот товаров и т.д., даже «mass shooting» (оставлю без перевода). Термины, которые даже не содержат этого слова, всё равно предполагают его. Социальные сети. Массовые? Поп-культура. Массовая? Политическое лидерство. Массовое!

«Понятие массы, - тоже нашел у себя, - описывает самую простую форму человеческих ассоциаций». Не институциональную, как мы только-что говорили, а самую простую, однородную. Это «все случаи множеств, которые характеризуются сходством и однотипным поведением людей». Если вы видите много людей, которые ведут себя сходным образом, одинаково (например, вместе что-то выкрикивают), подозревайте, что они связаны между собой как масса, а не как институт.

- Армия – это тоже масса?

- Это сложный вопрос. Если армия наступает по плану, то этот тот способ взаимосвязи людей, который мы определяем как институт. А, если армия бежит в беспорядке от неприятеля, то она тут же превращается в массу, потому что всех объединяет одно только стремление удалиться от места боя. Какой признак решающий? Организованность. Вот почему офицеры стремятся сделать отступление организованным. Если люди делают одно и то же, и это единственное, что их объединяет, то это масса.

И дальше, обратите внимание, не только сходство поведения, но «и личных свойств людей, которые обнаруживаются в рамках этих массовых ассоциаций». Эти люди, которые бегут (в нашем примере раньше), они конечно, разные. Но при этих обстоятельствах и в этот момент они проявляют одно и то же человеческое свойство – страх. То, что их по-разному зовут, то, что у них разные характеры и вкусы, разные семьи, друзья и пристрастия – всё это ничего не значит, пока они все панически бегут (от врагов, от огня, от цунами ). В толпе все являются носителями одного качества, того, что эту толпу образует. Здесь они - носители страха, в толпе болельщиков – ликования, в толпе на митинге они – носители, допустим, патриотического подъёма или, в другом случае, ненависти и т.д. Поэтому Герберт Маркузе назвал человека толпы – одномерным человеком.

Есть ещё кое-что, что можно сказать о массе: у массы людей есть мощь, зависящая от численности, плотности и занимаемой территории и от готовности людей осуществить свою цель. Мощь массы – свойство, которое нередко упускают те, кто рассуждает о массе и массовом человеке.

До новейшего времени, в котором мы с вами живем, массы образовывались, обычно, в чрезвычайных ситуациях природного или социального происхождения: пожары, наводнения, землетрясения,  войны, восстания и т.д. Катастрофы, одним словом. Во всех таких случаях массообразование – эксцесс, продукт исключительных обстоятельств, нарушение жизненного порядка, подлежащее как можно более скорому преодолению. Представление о норме таково, что масса должна рассосаться и порядок вещей восстановлен.

В наше новейшее время, напротив, успех измеряется массовостью. Даже метод лечения, мы не говорим уже о более простых вещах, характеризуют прежде всего числом его успешных применений, то есть величиной массы излеченных пациентов.  А как иначе в наше время? Поразительная вещь: везде, в попытках понять, что происходит, считают: суммы и проценты, выстраивают или фальсифицируют рейтинги, оценивают масштабы и охваты (аудитории или территории).  То есть, считают и считают именно массы.

Современная цивилизация основана на массах, непрерывно создаёт их и, если нужно, институализирует, узаконивает их. Оглянувшись, мы заметим вокруг нас много признаваемых, но не формальных общностей, например, «фанов» (не обязательно футбольных), в соцсетях есть много групп и обществ поклонников, любителей чего-то там или кого-то – разведения цветов, самодеятельной выпечки хлеба, чтения и т.п.  О котиках я уже не говорю.

Но массы имеют экономическое значение. Общее правило: чем больше тираж, тем меньше себестоимость, тем больший успех. Поэтому, чем больше у банка клиентов… ну, вы понимаете. Чем больше зрителей у фильма, постояльцев в гостинице, студентов в университете… И всё это – толпы, потому что в каждом конкретном случае все эти массы людей конструируются по одному, единственному для данного случая, свойству – человек у них телезритель, посетитель, покупатель, студент, пассажир, избиратель и т.д. Тут нет и не может быть дела до личностей. Что такое супермаркет? Это - организатор массы покупателей. Теперь смотрите: не только супермаркет, но и сами покупатели заинтересованы в своём большом числе. От этого цены снижаются, потому что у супермаркета растут продажи и доходы. Причем, тут всё добровольно: никто никого не принуждает. Банк – организатор массы вкладчиков. Но вкладчики заинтересованы в банке. Поп-звезды: без толпы поклонников они не поп и не звёзды. Но публике без них – никак.

Массы возникают то там, то там. Бывает, что на долго, а бывает, что и ненадолго. Зависит от цели, ради которой масса образовалась: за снижение цен, против насилия в семье, против строительства по соседству, скажем, атомной электростанции, против охоты на китов. Все эти и другие подобные цели так или иначе требуют политических решений. Мы называем такие массы – массовыми движениями.

Бывают массовидные процессы, которые, наоборот, никак себя не декларируют. Вы, может быть помните, валютные паники, внезапно вырастающий спрос на валюту. В сетях то и дело вспухают инициативы, подхватываемые массой пользователей. Или, обычное дело, каждый год летом в разных странах наблюдается отток из больших городов на отдых к морю («сезон массовых летних отпусков»).  В конце концов, говорят о массовой утечке рабочей силы или интеллектуалов за границу (brain drain). В подобных случаях общих конечных целей вообще не существует, но массы однонаправленных индивидов (на время) образуются. Если маркирующая участников (каждого в отдельности!) цель достигнута, масса распадается. Как волна: накатилась и схлынула.

Кроме того, я вам скажу, что мы можем быть участниками одновременно разных масс. Мне кажется, этих примеров достаточно, чтобы мы осознали, что в современной жизни массообразование буквально заполняет всё общество.  Люди добровольно, анонимно и временно образуют массовидную общность, ненамеренно возникающую из-за сходного целеполагания или единообразного поведения, причем, в каждую такую общность люди включены только одним своим свойством – тем, которое делает их соучастниками данной общности. 

Вывод. В наше время не приходится жаловаться на массы и толпы (часто невидимые). От массовости большинству сегодня лучше.  В этом секрет современной массовой культуры.

Начало Массовой цивилизации

Мы живем в эпоху повсеместного образования масс, т.е. в мире массовых обществ. Наверное, раньше всех таким массовым обществом стало общество Северной Америки ещё в XIX веке. Там были свои причины, из которых первая – массовая иммиграция. Повсеместное распространение нового типа общества сигнализирует нам о том, что мы живем в новой цивилизации. Я её так и называю: «массовая цивилизация».

Моя книжка называется «Современная массовая культура». Это название иногда ложно истолковывается так, что в книге описывается что-то общественно низкое. До сих пор почему-то считается, что есть какая-то высшая элитарная культура, к которой относит себя всякий, кто рассуждает на эту тему, и есть культура «массовая», куда он склонен отнести почти всех других.  Я-то считаю, что от культуры не убежишь, и все мы, включая самую-самую «элиту», все мы люди массового общества.

Тиражирование – свойство массовости

Переход к массовому обществу происходил в Америке и Европе на исходе XIX и начале ХХ века. Мы уже договорились, что в культурологии даты весьма относительны, т.к. события, имеющие значение для культурологии, бывают сами по себе весьма протяженными. Говоря ориентировочно, переход к массовому обществу можно заметить от 1870-х годов. Это был тот момент, когда тенденции к омассовлению, о которых мы сейчас говорим, как о чем-то вполне понятном, только намечались. А к 1890-м стали выходить первые книги, вполне объемно описывающие массы и новые массовидные явления в жизни западных обществ Нового времени. Это то, что мы открываем и переоткрываем, забывая сослаться на первых исследователей, на Лебона, например ("Психология масс", 1895). Сегодня массовое общество – основная форма самоорганизации людей во всём мире.

Интересно, что предрасположенность к массовой цивилизации оказалась различной, в зависимости от «стартовых условий» перехода. Народы, утвердившие себя в классическом капитализме, индивидуализме и рационализме, шли по пути массовизации не так легко, как общества, скажем Китая, Малайзии и вообще Юго-Восточной Азии, некоторые народы Ближнего Востока, для которых массовая культура европейского происхождения оказалась не такой уж чуждой их собственному устройству.  Те общества, которые не вестернизировались, легче приняли новую модель массовой культуры, предложенной миру американцами и европейцами, чем сами жители западных стран. Мы договорились называть её Современной массовой цивилизацией.

О дореволюционной России и о Советском Союзе я сейчас не хочу говорить. Это – отдельная тема. Я бы даже назвал её болезненной сегодня. Единственное, что нужно сказать, это то, что и до, и после 1917 года мы должны видеть и анализировать тут разные формы массового общества.

Мы уже как-то говорили, что в конце XIX века изменения в странах, составлявших мировую цивилизацию Нового времени, можно было трактовать как их постепенное развитие, то Первая мировая война всё прояснила: наступление массовой цивилизации было предъявлено со всей ясностью. Но её предстояло ещё осознать. И справиться с вызовами небывалой массовости во всех областях - в экономике, политике, в искусстве и т.д. и, собственно, с новыми условиями массовой психологии – психологии масс.

Что произошло в этих двух тогда ведущих центрах мира – в США и в Европе до и после Первой мировой войны? Произошло то, что на языке политической экономии называется индустриализацией. Она состоит в замещении множества малых ремесленных мастерских заводами и фабриками, где осуществляется машинное производство очень большого числа однотипных изделий. Самая лучшая иллюстрация машинного производства – конвейер. Собственно, конвейерное производство можно считать символом индустриализации.

Всё к этому шло. Когда открыли, что тиражирование в производстве целесообразно, то стали тиражировать всё, что смогли. У меня в книжке «Очерки современной массовой культуры» прослеживается направление и нарастание массовости всяких производств. Например, когда были достаточно усовершенствованы печатные станки, стали делать обои. Ещё в 20-е годы XIX века в Германии стали тиражировать производство фарфоровых кукол для детей. Научились тиражировать производство пистолетов. Раньше каждый мастер сам делал пистолет целиком.  А где-то в 1880-х или чуть позже, я уже не помню точно, эту вещь разложили на детали, и каждый мастер делал свою деталь. Потом их собирали.

Мы видим, что производство усовершенствовано путем упрощения каждой задачи и перехода к тиражированию элементов. Можно посадить любое количество мастеров. Тут конвейер уже как бы сам просматривается. Подобных примеров было очень много.

Интересно, что нам этот индустриальный подход представляется настоль обычным, что кажется, будто он был всегда. Ну, вот часы, например. Когда стали изготовлять часы индустриальным методом? Правильно, перед первой мировой войной, когда надо было снабдить весь офицерский корпус наручными часами. Построили фабрики, которые стали серийно выпускать часовые механизмы. Это и есть индустриализация. Не обязательно под индустрией понимать сталелитейные заводы с трубами и дымом. Хотя, конечно, они тоже. Но, я имею в виду здесь переход производства на поэлементное тиражирование однотипных изделий.

Как вы понимаете, такое производство требует, с другой стороны индустриальной экономики, большого числа покупателей. Допустим, вы сделаете много, но что вы будете с этим делать? Вам надо иметь потребителей, и в большом числе. Причем, потребителя платежеспособного! Так что, тут всё увязано. Это – баланс. И он начинает развиваться в Европе с 1870-х, или, скажем так, с последней трети XIX века.

Чтобы быть ещё более точным: этот процесс начался в Англии до Французской революции, после наполеоновских войн (с 1820-30 гг.) Западная Европа стала быстро догонять Англию в части механических производств. Сначала производят то, что требуется для ремесла (прялки, плуги, сеялки), потом швейные и типографские машины, потом начинается производство оборудования для заводов, т.е. изготовление станков.  Потом серийно стали изготовлять крупные транспортные средства – паровозы и вагоны, пароходы, автомобили, и трактора и т.д.

После Первой мировой войны изобретения, которые создавались для военных нужд, постепенно внедрялись в гражданское производство. Сначала в Америке (Европа была разгромлена войной), а потом уже и в Европе. Разворачивается производство сложных товаров бытового назначения – холодильники, радиоприёмники, фотоаппараты, граммофоны, телефоны, телевизоры … В Штатах огромное развитие получила автомобильная промышленность. Форд где-то в 1910 году запустил свой первый конвейер. И он добился, что его автомобиль стоил 200 долларов. Его рабочий мог купить его, фордовский, автомобиль.

Всё это возможно, если много однотипных товаров изготовляется для большого числа потребителей (кстати, хорошо, когда с однотипными потребностями). И это совершенно другая экономика, массовая.

И что ещё важно в такой экономике – это биржа. Формально, историю биржи ведут с XVIII века. Но нас биржа интересует как институт массовой экономики. В экономике крупных проектов, например, в развитии железных дорог, взносов крупных капиталистов не хватало. В конце XIX века железные дороги приобрели огромное стратегическое значение как средства быстрого и массового подвоза войск к театру военных действий. Но строительство железных дорог было очень дорогостоящим, а государственные финансы были тоже не безмерны. Биржи позволяли собирать средства у очень большого количества людей малыми долями посредством свободного обращения на рынке ценных бумаг, которые мы называем акциями.  Тут видно, что капитализм в ходе омассовления экономики стал тоже массовым. Потому что, благодаря акциям у строительства железной дороги могли быть, скажем, сто тысяч инвесторов, которые никак не были связаны между собой, иначе как одной общей целью (прибыль) и одинаковым действием (приобретение биржевых акций).

Бизнес становится массовым. Теперь уже лицо экономики представляет не Джон Джонсон, который держит мастерскую или лавку, а большой сталелитейный завод, у которого 6 крупных владельцев и 6 тысяч мелких, разумеется, с разными правами влиять на экономику производства. Но они тоже владельцы, хорошо – совладельцы, и их интересы теперь тоже надо учитывать, потому что, если они будут недовольны, они побегут продавать свои акции, и рыночная (биржевая) стоимость, т.е. цена завода, упадет, потащив за собой и цену инвестиций этих шестерых богачей.

Всё сложно, но совершенно по-новому. Никогда ещё такой экономики не было.

Неотвратимость толпы

Технология становится массовой, она возможна только при массовом спросе. Массовый спрос поддерживает массовое производство. Всё вместе образует массовое общество.

Ещё раз перечисляю самые заметные признаки наступления массового общества. Переход к массовым формам производства и потребления: завод – универмаг. Переход от индивидуального приготовления еды к массовому: столовые и массовое производство пищевых полуфабрикатов. Переход от индивидуального пошива к фабрично-массовому. Появление индустриальной технологии строительства. Название «Завод железобетонных изделий» - вам о чем-то говорит? Конечно, и переход от индивидуальной транспортировки к массовой.

У меня есть статья, специально посвященная преобразованию спорта при переходе к массовому обществу «Спортсмен-солист. Эпизод из истории спорта». В XIX веке занятия спортом понимали как средство улучшить здоровье и выработать навыки командных отношений (обычно, в студенческой среде). Спорт поэтому был принципиально любительским. Это был спорт участия. В XX веке спорт стал разновидностью массового зрелища, а спортсмены – профессионалами.  

Никакие важные элементы современной цивилизации не могли бы существовать, если бы они не опирались на участие в них разнообразных и легко образуемых масс людей – на толпы совершенно незнакомых между собой и независимых друг от друга индивидов. Цивилизация, которая существует при условии непрерывного массообразования – это массовая цивилизация.

Поезд должен перевозить за раз сотню или больше пассажиров. Поезда образуют непрерывный транспортный конвейер. Но пассажиры едут в поездах каждый сам по себе. Чтобы самолёты летали, чтобы аэропорт мог экономически целесообразно функционировать, сколько же людей должны перевозить самолёты? Туда запихивают по сотне-две или даже больше пассажиров в каждый. Если бы в перелётах участвовали немного, скажем, только тысяча пассажиров, они бы себя прекрасно чувствовали, но кто бы  смог содержать всю эту сложнейшую технику и авиационную технологию, если бы число пассажиров в мире не исчислялось миллионами? Для устойчивого существования авиатранспортной системы требуется непрерывно воспроизводящаяся огромная масса пассажиров.

При этом, подчеркну ещё раз, люди, которые сидят рядом в зале ожидания или салоне самолёта в большинстве случаев не станут знакомиться, и они забудут своих соседей, как только покинут своё кресло. Но все они вместе, в своей постоянно воспроизводящейся текучей и анонимной совокупности образуют массу пассажиров, благодаря которой авиатранспортный конвейер только и может существовать. Масса – это агрегация посторонних друг другу людей, которая формируется под конкретную цель (в этом случае цель – перелёт из аэропорта в аэропорт).

Так происходит во всех отраслях современной цивилизации. Посмотрите на отдыхающих, тесно сосредоточенных на модных курортах. Модный курорт – это там, где много больших гостиниц и одновременно отдыхает очень много людей. Когда обычный человек едет на модный курорт, он попадает в то, что называют индустрией отдыха. Порядок его жизни на курорте предусмотрен организаторами и расписан по часам (еда, купание, аттракционы и экскурсии, часы сна и т.п.). Всё это профессионально разработано и предлагается сразу массе отдыхающих. И отдых, и развлечения в наше время приобретают индустриальные масштабы, и человек в них оказывается элементом большой непрерывно движущейся системы. И он, если хочет получить все преимущества массовой технологии, должен добровольно (в своих же интересах!)  принять порядок, предлагаемый профессионалами.

Вы видите у нас в порту огромные туристические лайнеры. Только система массового морского (и, кстати, речного) туризма позволяет устанавливать приемлемые цены. Всё остальное вы уже знаете. Все отдыхают сами по себе. Если знакомятся на судне, то, обычно, на время поездки (обедают за одним столиком, сталкиваются в коридоре и т.д.), редко кто обзаводится друзьями для последующей жизни.

Толпа есть толпа: она образуется по какому-то одному поводу и расходится, когда повод исчерпан. Что митинг, что полный зал на премьере в театре, что начало продажи нового гаджета в фирменном магазине, что раскупленный тираж модной книжки, что миллиард зрителей открытия олимпиады (в телевизоре или stream в YouTube).

Кстати, о сетях. До сегодняшних сетей были телефонные сети. Ваш телефон вам интересен тем, что связывает вас с тысячами абонентов – таких же номеров, как и ваш. Кроме интернет-сетей мы видим вокруг сети торговые, гостиничные, сети заправок, и т.д. То есть единицей услуги выступает теперь собирающая массу потребителей сеть, а не та её ячейка, которая видна вам непосредственно. О транспортных сетях мы уже говорили. Элементы всех этих сетей, взятые в отдельности, бессмысленны. Так же точно, как телефон, не включенный в сеть.

Сети произрастают на наших глазах из самой жизни. И в этих сетях всегда собраны миллионы людей, которые, обратите внимание, обладают необходимыми навыками для участия в этих сетях. В свою очередь, обладание этими навыками делает нас похожими друг на друга. А другие наши драгоценные личностные свойства в сетях не видны и ими там никто не интересуется. Толпа унифицирует независимо от индивидуальных намерений её участников.

Везде признаки толпы одни и те же, и необходимость в ней одна и та же, и польза всем от неё одна и та же, и потому современная толпа – неотвратима. 

Тоталитаризм классический и современный

В начале ХХ века в мире стран Нового времени сложилась совершенно новая социокультурная ситуация: омассовление обществ Нового времени  требовало новых средств и способов управления, которые еще не были открыты или вступали в противоречия с привычными представлениями.

Суть проблемы можно пояснить на таком примере. Из истории мореплавания известны случаи, когда судно переворачивалось, если пассажиры почему-то все переходили на один борт. Известно, что иногда, чтобы не допустить катастрофы, капитаны прибегали к крайним мерам, стреляли (в воздух или толпу). Но для нас сейчас важно, что никто из этих пассажиров не нарушал законов и правил мореплавания, каждый из них в любое время мог свободно находиться на любом из бортов. Но правила описывают только, что можно, а чего нельзя.  А вот, чего нельзя, если все вместе – этого правила не описывали. В этих случаях действующим субъектом выступает не индивид, а стихийно сложившаяся группа. И вот, имея дело с группой, капитан должен нарушать все принципы индивидуальной демократии.

Эта аналогия может пояснить нам особенности массовых обществ, в которых большинство граждан принимают совершенно самостоятельные решения, вполне совпадающие, однако, с массой самостоятельных решений других людей. Самые наглядные примеры таких совпадений – выборы, массовые манифестации, мода и определенный покупательский спрос, всплески массовой солидарности в соцсетях и т.п. И не в том состоит сейчас проблема, что кто-то тебя за руку держит, а в том, что, когда ты в толпе, ты не можешь выбирать свой собственный путь.

На шоссе километрами тянется густая полоса машин. Они едут в одном направлении и с одинаковой скоростью. Что с того, что конструктивно каждый из автомобилей свободен ехать куда угодно и когда угодно? Да, часто бывает, что весь поток превышает разрешенную скорость. Вы найдете, кого обвинить?  У них ходит притча о китайцах, которые едут с предписанной скоростью, тормозя весь поток. Догадайтесь, что о них думают люди, едущие в других автомобилях.

И вот эта вот штука, как судить о человеке, который сам по себе совершенно свободен и ответственен, но находится в толпе, где нет ему ни свободы, ни ответственности, вот это – основная антропологическая проблема нашего времени. Мы по инерции продолжаем считать, что в центре культуры находится индивид, тогда как в действительности основным субъектом в массовой культуре является толпа. А как разглядеть индивида, не «вынимая» его из толпы?

Такова реальность новой цивилизации, где область свободы каждого определена самой структурой социального пространства, а массовые процессы, мотивированные рационально или иррационально, иногда достигают мощи, соразмерной мощи государства.  Например, Великая депрессия 1929 года в США.

Теперь немного о политическом  и обыденном

тоталитаризме

На рубеже XIX-XX веков правящие элиты в значительной своей части сохраняли подходы и методы государственного (и межгосударственного) управления, хорошо зарекомендовавшие себя в прошлом и доставшиеся им по наследству от политиков и дипломатов старшего поколения.

Например, либеральные убеждения состояли в том, что для общества лучше, если государство берет на себя только поддержание законности и общественного порядка, но не регламентирует то, что может относиться к личной свободе граждан (свобода вероисповедания, публичного выражения мнения, предпринимательства). Считалось, в частности, что экономика самоуправляема через механизм цен и кризисов. Но, как выяснилось, такой расклад никак не соответствовал новому массовому обществу.

В нелиберальных странах, наоборот, традиционно полагались на твердую руку государственной бюрократии. Но и в этом случае сложившийся бюрократический инструментарий не соответствовал уже массовому характеру новой социальной ткани, не был приспособлен противостоять давлению масс, которые быстро становились субъектами политического процесса.

Не хочу сейчас углубляться. Хочу лишь сказать, что Первая мировая война и мировой экономический кризис 1929 года последовали за эпохальным социокультурным переворотом везде, где до того господствовала культура Нового времени. Родилось массовое общество, а как жить в нем и как им управлять, никто ещё не знал.

Кстати, Муссолини, Сталин, Гитлер были теми персонами, которые олицетворяли новые, тоталитарные, стратегии управления массовым обществом (соответственно, фашисты, коммунисты и нацисты). Суть этих стратегий, диаметрально противоположных либеральным, состояла в диктатуре государства, во властной регламентации всех или почти всех сфер жизни масс. Политические системы, при которых государство может регламентировать все сферы жизни, включая частные отношения людей, получили имя тоталитарных. 

Исторически, тоталитарные режимы складывались по воле масс там, где люди страдали от социального хаоса в эпоху перехода к массовому обществу (революция, глубокий общественный раскол и гражданский вооруженный конфликт, разруха, голод, повсеместная утрата личной безопасности и т.д.). Поэтому будем иметь в виду, что «тоталитаризм — это политический режим, основанный не только на репрессиях, осуществляемых властью, но и на тотальном единомыслии мобилизованного общества». На основе взаимности, так сказать.

Может быть, тут уместно напомнить, что политический тоталитаризм не существовал до ХХ века. Это – явление, особенно характерное для раннего массового общества. Но названными тремя странами тоталитаризм не ограничился. С вариациями форм он нашел себе благоприятную общественную почву во многих странах на всех населённых континентах – везде как средство управления переходом к массовому обществу (Испания Франко, Китай Мао-Цзэдуна, Куба Фиделя Кастро, Иран Хомейни и др.).

Сам термин «тоталитаризм» до сих пор используется без должной четкости, то узко-конкретно, то очень расширительно. Мы говорим здесь о классическом тоталитаризме как о переходной форме на пути к новейшему массовому государству с элементами неклассического тоталитаризма.

Есть, кроме того, сравнительно небольшая группа стран, которые мы называем либеральными или демократическими, потому что там институты классической демократии Нового времени не были сметены переходом к массовому обществу. Но и эти страны (США и Канада, Великобритания, современная Германия, Франция и т.д.) совершают свой транзит к новейшему массовому государству – без откровенного хаоса, но с заменой традиционных институтов или их функций, в том числе вытеснением классических партий массовыми движениями, заменой моральных регуляторов – юридическими нормами. Например, в некоторых странах публично выраженное сомнение в массовом уничтожении евреев в годы Второй мировой войны (Холокост) считается уголовным преступлением.

Тоталитаризм, если не брать его в известных крайних формах – свойство, которое проявляется в самоорганизации современных массовых обществ. Там, где обеспечение благополучия и безопасности граждан, их равного доступа к комфорту, здоровью и долголетию возлагается на государство, там неизбежен рост государственного регулирования и контроля в самых разных сферах жизни. А это и есть в своей сущности тоталитарная стратегия.

В таких обществах постоянно присутствует «эгалитарный проект», т. е. так или иначе выраженное представление о равенстве как справедливости, которая может быть достигнута, если «изменить элементы реализации социальной политики», иными словами, если установить, взамен нынешнего морально несостоятельного капиталистического, разумное и бескорыстное управление обществом, используя «антикапиталистические инструменты» общенародного государства.   Те, кто знаком с основными идеями классических тоталитарных государств ХХ века, услышат и здесь что-то знакомое. Массовое общество ежедневно, ежечасно рождает тоталитаризм. Соблазн тоталитаризма остаётся одним из основных мотивов современного социального дискурса.