Стоял на посту в будке, вижу, этот бродяга идёт — он как будто есть, а как будто его нет. Глаза у него всегда врозь: одно как у крота, другое как у хорька, и всё — куда-то не туда. Он в списках значится, но лишь в пару строк, как будто писали да и забыли. Родословной не предъявляет, документов нет, но где-то всегда рядом. Появляется там, где только что никого не было, уходит туда, где входов вообще нет. Шепелявит по настроению, а иногда вовсе молчит. Никогда прямо не говорит, но угадывает, как будто текст за кадром читает заранее. Заходит в очередь за пайком — и выходит с двумя, а ты, вроде бы, сам ему второй выдал. При обыске карманов находишь то, чего быть не может и всякую мелочевку-другую — пропуск на шахту, которую закрыли до твоего рождения, порошки литейные, пачку жетонов с чужими инициалами. Письмо, которое ты сам вчера отправил. Указаний не исполняет, но не напрямую: как-то боком, под углом, будто ловит смысл, обходит. Разрешение на отгул? Нашёл. Только не своё. Куда идёт? Не знает. Откуда пришёл? "Откуда ноги ведут, господин жандарм". Дурит? Возможно. И всё же что-то в нём не даёт просто выгнать. Пропустить нельзя, арестовать — бесполезно. Был уже. Сидел. И вышел раньше, чем вошёл. И где-то, чует нос, он всё понимает. Просто по-другому. И то, что мы зовём порядком, он называет "шум сверху". А шум он любит. В нём и живёт.