Embedded Files
***
Пересчитай песчинки в горсти,
Вспомни судьбу каждой,
Выдумай то, что их ждет впереди
(А ошибиться – не страшно).
Каждой дай имя. Не позабудь.
Не оставляй безымянных.
И подари им чего-нибудь.
И вспоминай беспрестанно.
Если однажды придет тоска,
Если забудется цель,
Взгляни вокруг – сколько песка
Ты посчитать не успел.
2004 г.
Сентябрь
Родился Пушкин двести лет назад.
Мне скоро восемь. Я шагаю в школу,
а в рюкзаке немецкие глаголы
болтаются, спрягаясь наугад.
– То был комод в четыре этажа,
у входа – расписание уроков,
немые саксофоны водостоков
там год за годом пожирала ржа,
но этого никто не замечал
(завхоз всегда был занят важным делом).
Там в коридорах сильно пахло мелом
и фразой о «начале всех начал»,
там безразлично созерцали нас
великих математиков портреты
и в клетку разлинованной планеты
расплющенный затылок и анфас,
там солнечные блики с потолка
ссыпались к нам в открытые портфели,
там мы легко и весело взрослели
под хрипловатый тенорок звонка.
Слова в наш мир врывались со страниц,
но мы не понимали их значенья,
и буквы превращались в стаи птиц,
летевших вдаль без пункта назначенья,
пересекая строчки и поля
и устремляясь за предел тетрадей,
сквозь школьный двор, к его литой ограде,
туда, где увядали тополя.
Но, не умея довершить побег,
они в тетради возвращались снова,
и снова словом становилось слово.
И подходил к концу двадцатый век.
Я быть к обеду обещала маме,
но путь домой петлял и возражал,
трамвай на перекрёстке дребезжал,
о чём-то пререкаясь с голубями,
катился день пустой консервной банкой,
пересекая город поперёк,
и семечки по два рубля кулёк
на остановках продавали бабки,
свистели звонко милиционеры,
и непрерывно двигался народ
от Лагерного сада к Универу
и, соответственно, наоборот.
Мне нужно было этот мир впитать,
на всём ходу, врасплох его застигнуть,
чтоб в будущем когда-нибудь постигнуть
его движенье, обернувшись вспять,
и чтоб в один прекрасный день суметь
отпраздновать над памятью победу.
Но как же мне тогда успеть к обеду?
Скажи мне, мама, как же мне успеть?
2008 г.
***
Памяти Александра Казанцева
А пропеллер вращается,
и полёт начинается.
Вертолёт летит над тайгой,
не опускается.
Обессилев, уснули
пилот и второй пилот,
А поэт Александр Казанцев
глядит вперёд,
Напевает песенку
и ведёт вертолёт, -
Только он и знает,
куда он его ведёт.
А штурвал дрожит
в побелевших его руках.
Много лет уже
он кружит себе в облаках,
Где любой поэт
неповинен в своих грехах,
Где его удел –
говорить о любви в стихах
(Он всегда умел
говорить о любви в стихах).
Но стихов о смерти
не пишет больше поэт,
Потому что теперь он знает,
что смерти нет.
2011 г.
Французский велосипедист
Ты едешь на велосипеде и видишь Францию вокруг,
Велосипед блестит на солнце, и ветер звонок и упруг.
Быстрей, быстрей крути педали и не печалься ни о чем,
В подобный день не время помнить, что каждый смерти обречен.
Еще быстрей, когда дорога несется под уклоном вниз,
Вперед, вперед без промедленья, французский велосипедист!
А время катится навстречу по пригородному шоссе,
Как будто часовая стрелка быстрей, чем спица в колесе,
И за три дня зима проходит, и за день зреет виноград,
Как будто жизнь еще короче, чем говорят.
2012 г.
***
Ничего и не нужно больше: иди и пой.
Пой, во всем остальном доверясь судьбе слепой,
Пой во сне, в бреду, в аду и в райском саду.
Просто пой и иди, а я за тобой пойду.
Я давно пою, - он ей говорит в ответ, -
Я пою, а вокруг то не этот, то этот свет,
Здесь ли, там ли пою – мне до этого дела нет;
Смерти нет, только небо порой изменяет цвет.
Я бы пел, даже если бы ты не была со мной,
Самому себе и безлюдной стране лесной,
Облакам и планетам, слетающимся ко мне,
Вдохновению, памяти, времени, тишине.
2012 г.
***
И пробьют куранты, и ты начнешь говорить
О любви, и будет некуда нам свернуть
С этой темы, и будет дальше тянуться нить
Объяснений, и мы с тобою продолжим путь
В переулках у ГУМа. Ущелия и холмы,
Перевалы и кряжи, ландшафты твоих страстей
Поперек и вдоль пройдем и изучим мы
В этот вечер. Сюжеты завтрашних новостей
Будут зреть тем временем рядом, в чреве Кремля,
Не касаясь, впрочем, тебя и меня. Москва
На семи холмах и кругла, как кругла Земля,
А Земля пуста, как пуста моя голова,
Но и ей, моей голове пустой, не вместить
Слов твоих, все вокруг заполняющих, как вода
В половодье. Твоими словами можно мостить
Тротуары и площади, целые города,
Как булыжниками, и если вообразить
Столько в небе птиц, сколько слов в твоем языке, -
Птицы воображенные солнце затмят. Вблизи
От большого моста мы выйдем к Москве-реке.
И, пока мы вглядимся в открывшийся нам простор,
Повстречают друг друга утка и теплоход,
И пивная бутылка, у Воробьевых гор
Кем-то опустошенная, медленно проплывет
Мимо нас. Мы пойдем вдоль реки, и когда-нибудь
Ты закончишь речь, потому что теперь сказал,
Что хотел, и тебя нельзя будет упрекнуть
В недостаточной прямоте. На речной вокзал
Возвратятся все корабли, кроме одного,
Но потом и его в подступившей вечерней мгле
Перестанет быть видно. Кто скажет мне, отчего
Я люблю твой голос сильней всего на земле?
2012 г.
***
Мы выходим на утренний свет из подземного клуба.
В это время весь город обычно почти черно-бел,
Фонари не нужны, и тусклы водосточные трубы,
И каштан онемел, а вчера говорить он умел.
Пять минут до метро и пятнадцать минут в ожиданье
На ступеньках у станции перед открытьем его, -
Озаренье небес, возвращенье цветов в мирозданье,
Времена вдохновений, не стоивших нам ничего.
2013 г.
***
Памяти Александра Рубана
Падает снег, - ни последний, ни первый, а просто.
Жил на Земле человек невысокого роста.
Больше о нем я не помню почти ничего,
За исключеньем того, что любила его.
Люди всегда забывают. А помнят предметы, -
Трубка и старый компьютер. И даже поэты,
Что заполняют бессмысленно память свою
Грудами образов, - даже поэты не помнят.
Бродят себе в коридорах из тысячи комнат, -
Даже знакомую комнату не узнают,
Даже те самые кресла и книжные полки,
Узкий стеллаж поперёк – даже это без толку.
Что ж, заходи, запоздалый, нечаянный гость,
Что ж, заходи, если хочешь, ты будешь как дома,
Будешь как дома, где каждая вещь незнакома,
Будешь во сне, из которого мало сбылось.
Добрый учитель, чему я могла научиться
С памятью этой дырявой? А вьюга клубится,
И о себе я не знаю почти ничего,
За исключеньем того, что любила его.
2016 г.
***
Есть время года, - ты к нему привык:
Составы направляются в тупик,
Господь грунтует заново холсты,
А сумерки становятся густы
Настолько, что при свете фонаря
Не отличить ноябрь от декабря,
Не отличить январь от февраля;
Бела, безвидна и пуста земля.
Всего и нужно: не сойти с ума,
Покуда тьма рассеется сама,
Покуда не всплывет из бездны твердь,
Покуда смерть… Что это значит – «смерть»?
Еще начала нет, и нет конца,
Творенья нет – а значит, нет творца,
И сети не закинул рыболов,
И кроме слова нет на свете слов.
2017 г.
***
По Италии цветущей мчится поезд скоростной.
Человек подобен богу, и особенно – весной.
Но заметить это трудно человеку самому, -
По Италии цветущей скучно ехать одному.
2018 г.
***
На руку изваяния, как гипс,
Ложился снег и, впитывая время,
Темнело дерево. Январский тусклый день
Стоял на перекрёстке Ярлыковской
И Черепичной, вот уж много лет,
Как получивших новые названья,
В которых были запечатлены
Строитель паровозов Карташов
И физик Кузнецов, специалист
По скоростному резанью металлов.
В тот день какой-то странствующий бог
Одной из позабытых мифологий
Прошёл наш город из конца в конец,
Неузнанный. На несколько секунд
Он задержался здесь, на перекрёстке,
И выдохнул прозрачный лёгкий пар.
Пар поднимался, медленно сгущаясь
И превращаясь в белую звезду,
В зачаток расширявшейся вселенной,
Исполненной видений и чудес.
Но этот город к чудесам привычен.
Пока мы грезим наяву в тепле
Домов, покуда улицы пустынны,
Кто знает, что ещё произойдёт
За бесконечным этим снегопадом, -
Лишь дерево становится темней.
Строитель паровозов Ярлыковский
И физик Черепичный спорят о
Бессмертии, и чешется рука
У изваяния под снежным гипсом.
2019 г.
Page updated
Google Sites
Report abuse