Когда мне невмочь пересилить беду,
когда подступает отчаянье,
я в синий троллейбус сажусь на ходу,
в последний, в случайный.
Полночный троллейбус, по улице мчи,
верши по бульварам круженье,
чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи
крушенье, крушенье.
Полночный троллейбус, мне дверь отвори!
Я знаю, как в зябкую полночь
твои пассажиры - матросы твои -
приходят на помощь.
Я с ними не раз уходил от беды,
я к ним прикасался плечами...
Как много, представьте себе, доброты
в молчанье, в молчанье.
Полночный троллейбус плывет по Москве,
Москва, как река, затухает,
и боль, что скворчонком стучала в виске,
стихает, стихает.
1957
When trouble engulfs me and all strength is gone,
when utter despair is advancing,
I enter the blue trolleybus on the run,
the last one, by chance there.
Night trolley, keep speeding with all of your might
and whirl on the boulevards faster,
to pick up the rest who’ve endured in the night
disaster, disaster.
Night trolley, at once, fling your doors open wide!
For once, I can see it all plainly:
your passengers – sailors, in the wintry night,
are coming to aid me.
So many a time they would save me from grief,
I stood with them here in alliance...
there’s plenty of kindness, would you believe,
in silence, in silence.
Night trolley, you flow all through Moscow ahead,
and, river-like, Moscow is fading,
and pain that would beat starling-like in my head
has started abating.
1957