Огни заката догорали.
Распутицей в бору глухом
В далекий хутор на Урале
Тащился человек верхом.
Болтала лошадь селезенкой,
И звону шлепавших подков
Дорогой вторила вдогонку
Вода в воронках родников.
Когда же опускал поводья
И шагом ехал верховой,
Прокатывало половодье
Вблизи весь гул и грохот свой.
Смеялся кто-то, плакал кто-то,
Крошились камни о кремни,
И падали в водовороты
С корнями вырванные пни.
А на пожарище заката,
В далекой прочерни ветвей,
Как гулкий колокол набата,
Неистовствовал соловей.
Где ива вдовий свой повойник
Клонила, свесивши в овраг,
Как древний соловей-разбойник
Свистал он на семи дубах.
Какой беде, какой зазнобе
Предназначался этот пыл?
В кого ружейной крупной дробью
Он по чащобе запустил?
Казалось, вот он выйдет лешим
С привала беглых каторжан
Навстречу конным или пешим
Заставам здешних партизан.
Земля и небо, лес и поле
Ловили этот редкий звук,
Размеренные эти доли
Безумья, боли, счастья, мук.
1953
The sunset’s lights were dying down.
Across the thickets of the copse,
Toward a distant Ural town,
A man was riding on his horse.
The horse was trembling with spite
And echoing the noisy clatter,
The water ran along its side
And wildly splattered in the gutter.
And when he loosened up the reins
Or slowed the pace, alert with caution,
The water swamped the nearby plains
With loud clamor and commotion.
Somebody laughed, somebody wept,
Stones beat on stones with wrathful fury
And wild, raging whirlpools swept
The stumps of trees ripped out fully.
The sunset’s pale blaze was sinking.
Out from the distant charcoal trees,
A nightingale starting singing
His blaring song, which wouldn’t cease.
There, where a willow in the distance,
Into the gully, dipped her veil,
Out of the seven oaks, he whistled,
As though the Robber-Nightingale.
O, what misfortune, what foreboding,
Could bring about such a shrill?
And with so many shots exploding,
Whom did he really mean to kill?
It seemed that any moment, he,
A goblin and a wanted man,
Would step out on the road to greet
The frontier posts of partisan.
The woods, the fields, the earth, the sky
All caught those intermittent strains,
Those equal portions of the pie,
Of madness, sorrow, glee and pain.
1953