Бесшумно ходили по дому,
Не ждали уже ничего.
Меня привели к больному,
И я не узнала его.
Он сказал: "Теперь слава Богу", -
И еще задумчивей стал.
"Давно мне пора в дорогу,
Я только тебя поджидал.
Так меня ты в бреду тревожишь,
Все слова твои берегу.
Скажи: ты простить не можешь?"
И я сказала: "Могу".
Казалось, стены сияли
От пола до потолка.
На шелковом одеяле
Сухая лежала рука.
А закинутый профиль хищный
Стал так страшно тяжел и груб,
И было дыханья не слышно
У искусанных темных губ.
Но вдруг последняя сила
В синих глазах ожила:
"Хорошо, что ты отпустила,
Не всегда ты доброй была".
И стало лицо моложе,
Я опять узнала его
И сказала: "Господи Боже,
Прими раба твоего".
1914
We paced the house, stricken,
Not waiting for surprises.
They brought me to the sick one,
I couldn’t recognize him.
He said then: “Praise the Lord,” –
And pensive again, withdrew:
“It’s time to take that road,
I’ve waited just for you.”
You haunt me still somehow,
I’ve saved each word from you.
Could you forgive me now?
And I replied: “I do.”
Into the room, light spilled
Ceiling to floor that day,
Across the silken quilt,
His hand, all withered, lay.
His predatory profile
Appeared heavy and stark,
His breath grew rather quiet
And bitten lips turned dark.
And then, the strength’s last wave
Lit up his dark blue eyes:
“It’s good that you forgave,
You were not always so nice.”
I recognized, once more,
His face – so young and fervent,
And said: “Almighty Lord,
Accept your humble servant.”
1914