ДВЕНАДЦАТЬ
1
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер —
На всем божьем свете!
Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком — ледок.
Скользко, тяжко,
Всякий ходок
Скользит — ах, бедняжка!
От здания к зданию
Протянут канат.
На канате — плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
Старушка убивается — плачет,
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий — раздет, разут...
Старушка, как курица,
Кой-как перемотнулась через сугроб.
— Ох, Матушка-Заступница!
— Ох, большевики загонят в гроб!
Ветер хлесткий!
Не отстает и мороз!
И буржуй на перекрестке
В воротник упрятал нос.
А это кто?— Длинные волосы
И говорит в полголоса:
— Предатели!
— Погибла Россия!
Должно быть, писатель —
Вития...
А вон и долгополый —
Стороночкой и за сугроб...
Что нынче не веселый,
Товарищ поп?
Помнишь, как бывало
Брюхом шел вперед,
И крестом сияло
Брюхо на народ?
Вон барыня в каракуле
К другой подвернулась:
— Уж мы плакали, плакали...
Поскользнулась
И — бац — растянулась!
Ай, ай!
Тяни, подымай!
Ветер весёлый.
И зол и рад.
Крутит подолы,
Прохожих косит.
Рвет, мнет и носит
Большой плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
И слова доносит:
...И у нас было собрание...
...Вот в этом здании...
...Обсудили —
Постановили:
На время — десять, на ночь — двадцать пять...
...И меньше ни с кого не брать...
...Пойдем спать...
Поздний вечер.
Пустеет улица.
Один бродяга
Сутулится,
Да свищет ветер...
Эй, бедняга!
Подходи —
Поцелуемся...
Хлеба!
Что впереди?
Проходи!
Черное, черное небо.
Злоба, грустная злоба
Кипит в груди...
Черная злоба, святая злоба...
Товарищ! Гляди
В оба!
TWELVE
I
Black night.
White snow.
Windy outside!
A man can’t withstand the blow.
Windy outside –
On God’s earth, world-wide!
The wind weaves
White snow.
There’s ice - below.
Slippery, startling,
Anywhere you go -
You’ll slip – poor darling!
Throughout the city,
They’ve stretched a line.
On the line – a sign:
“All power to the Constituent Committee!”
An old woman slips, weeping,
Can’t comprehend the meaning,
Who needs this charade,
Such large signs and flags?
How many shawls could be made
For the kids wearing rags…
Like a hen, the old one, reckless,
Steps through the snow-bank, brave.
-Oh, Mother of God – Our Protectress!
-Those Bolsheviks are my grave!
The chill bites to the very bone!
And the winds holler!
The bourgeois on the corner, alone,
Tucks his nose in the collar.
And who’s this? – A long haired mister
Speaking in half a whisper:
- Russia has died now!
- Traitors!
Must be a writer -
Orator…
And wearing a cassock, another
Sidesteps, disappears in the trees…
I see that you’re in a pother,
Eh, comrade priest?
Remember, not long ago,
How your belly stuck out
Casting a blinding glow
With its cross on the crowd?
A lady wrapped in fur, in stride,
With another conversed:
- We cried and we cried...”
She barely slipped, at first,
and then – bang – head first!
Oh my! Oh my!
- Pull me up! She cried.
The mad wind gloats
And doesn’t decline.
It twists the hems of the coats
Mowing the passersby.
It mangles, and rips from the sky
The large placard sign:
“All power to the Constituent Committee!”
And echoes of words fly by:
…We too had a meeting…
… Right here, in this building…
… We discussed and agreed –
To this decree:
Ten rubles an hour, twenty-five for the night…
… Any less won’t slide.
…Let’s sleep. All right.
It’s getting late now.
The streets are clear.
A vagrant stray
Just stoops in fear,
And winds grow greater…
Oh, poor thing, hey!
I’ll kiss you –
Here…
Bread!
What’s there?
Move along! Ahead!
A pitch-black sky hangs overhead.
A pitch-black, grievous spite
Inside, begins to seethe…
A pitch-black, heavenly spite…
Comrade! Keep
Your eyes wide!