Умолкну скоро я!... Но если в день печали
Задумчивой игрой мне струны отвечали;
Но если юноши, внимая молча мне,
Дивились долгому любви моей мученью:
Но если ты сама, предавшись умиленью,
Печальные стихи твердила в тишине
И сердца моего язык любила страстный...
Но если я любим... позволь, о милый друг,
Позволь одушевить прощальный лиры звук
Заветным именем любовницы прекрасной!...
Когда меня навек обымет смертный сон,
Над урною моей промолви с умиленьем:
“Он мною был любим, он мне был одолжен
И песен и любви последним вдохновеньем.”
1821
I will be silenced soon!... If on the tragic day,
The strings would pensively begin to play;
If adolescents, sitting quietly, immersed,
Began to marvel at my passion’s madness;
If only you, surrendering to sadness,
In silence mumbled melancholy verse
And loved the way my ardent heart had flamed...
If I’m still loved... allow me, my dear friend,
To re-awake the lyre with my hand
And make it ring out with my lover’s name!...
The day I find eternal rest, you’ll pause
Over my grave and say with trepidation:
“I used to loved him, and with that I caused
His songs and love, - his final inspiration.
1821