Авив

Авив, офицер координации артиллерии (в резерве) находился с 13-м батальоном "Голани" в деревне Маркаба, написал

21 июля 2006 года я был мобилизован по приказу номер 8 на фронт на севере. Я был в процессе ссесии и даже обрадовался, что у меня есть хороший повод все бросить и идти защищать Родину. По должности я – ОКА (офицер координации артиллерии) 401-го полка – действующая часть бронетанковых войск. В обязанности ОКА входит координация желаний командира батальона на передовой с возможностями отдаленных артиллерийских батарей во всем, что связано с применением массивного огня по целям, дымовых завес для спасательных операций и т.д. Свою воинскую службу по окончании срочной я служил в 13-м батальоне "Голани", а по окончании службы на резервистских сборах меня переподчинили 603-му батальону (саперные войска). Я любил свою должность и был очень горд тем, что превратился из солдата-артиллериста в офицера, сражающегося вместе с передовыми отрядами, используя знания и огромную мощь артиллерийских войск.

По прибытии на Голанские высоты, там собирался полк, я застал полный переполох – все готовились к приказу о наступлению в ближайшие дни. Оказалось, что моего 603-го батальона нет на месте дислокации полка и я тщетно пытался понять, почему меня сюда направили. Я обратил внимание, что на базе находились силы далеко не броневых войск. Приблизившись, я даже узнал знакомые лица – это были мои друзья командиры взводов 13-го батальона "Голани", которые уже стали командирами рот. Их тоже присоединили к полку для операции в качестве пехотного батальона.

Узнав, что ОКА "Голани" не прибыл, мне удалось убедить своего командира и комбата "Голани", что мое место с ними , и таким образом я вновь стал ОКА батальона 13. Я просто чувствовал себя дома. Даже кладовщики еще не поменялись и снабдили меня хорошей амуницией, так что, я не могу присоединиться к тем, кто высказывался после войны по поводу плохого обмундирования.

Мне все помнится, как сплошной хаос – днями и ночами мы были заняты разработкой плана действий: анализ целей, подходы, подготовка карт, пристрелки, утверждения планов, внесение радикальных изменений, вновь утверждение и все заново.

Батальоном было выполнено несколько операций, включавших посещение Ливана, но ни одна из них не принесла значительной пользы или особых результатов. Все горели огромным желанием доказать, что батальон способен принести пользу общим усилиям, в особенности в свете тяжелейших потерь среди солдат на всей линии фронта.

Несмотря на метания, на операции, которые постоянно откладывались и резкую нехватку сна, жизнь в батальоне проистекала достаточно спокойно. И тогда мы вошли в Маркабу. Уже в конце субботы поползли слухи о том, что батальон собирается заходить в деревню. Я сидел с Иоавом, комбатом, когда в два часа ночи поступил сонный приказ из полка – батальон зайдет пешим ходом из Израиля в деревню Маркаба, захватит дома в восточной части деревни, и будет в них дислоцироваться на протяжении 48-ми часов с целью обеспечения спокойного прохода наших сил с востока от деревни.

Мотивация была на пике, и, действительно, батальон захватил указанные дома без всякого сопротивления, но тут начались проблемы. Нашу деятельность можно было охарактеризовать лежанием без всякого дела по домам в течение дня, а по ночам полк считал необходимым двигать батальон из стороны в сторону без какой-либо понятной цели.

Я лично чувствовал немалую удрученность, учитывая тот факт, что всем было известно о скоплении террористов в определенном районе деревни, но разрешения открыть артиллерийский огонь по ним не было. Я занималя тем, что каждый день направлял канонады минометов и пушек на рухлядь, которую когда-то называли машиной. Дополнительной причиной моего удрученного состояния была астма.

Я был призван в армию с 72-м профилем – пункт астма. Я раньше собственно от нее сильно и не страдал и научился жить с этой проклятой болезнью. У меня астма проявлялась как аллергическое явление, в основном, когда я находился вблизи дикой растительности (травы на Голанских высотах, например). У меня моментально закупоривались дыхательные пути и мне был необходим ингалятор. Так как в Хизбалле явно слышали о моем "криптонитном" мотиве, они быстренько насадили перед войной неприличное количество диких зарослей по всему южному Ливану. В результате, я не расставался с ингалятором, и это после курса ингаляции в лагере Гибор.

После подъема в деревню я почувствовал, что ингалятор мне уже не помогает, мое дыхание звучало как соло из оркестра духовых инструментов Раананы. В таких случаях мне помогает лишь орудие ссудного дня – стероиды (укол или таблетки), которых я с собой не носил на постоянной основе. На вторую ночь, устроившись в одном из домов, я почувствовал полное измождение. Позвали врача – так я познакомился с покойным доктором Игорем Ротштейном. Я его запомнил несмотря на слабость и отчаянный поиск хоть грамма кислорода.

Ранее мне врезалась в память картина, когда я, проходя мимо баскетбольного зала на Голанских высотах (который был превращен в палаточный лагерь одной из рот), увидел Игоря, старательно поправляющего свое снаряжение. Я помню, что улыбнулся, и как-бы сказал самому себе: "Порсмотрите на это рвение – он явно не из этих мест".

Игорь начал меня расспрашивать, помог мне снять тяжкий груз пуленепробиваемого жилета и комплекта аппарата связи. Я ненавидел этот момент – нас было несколько десятков солдат в типичной арабской гостиной, облокатившихся сидя на стены, и все взгляды были обращены на меня – несчастненького, который не может дышать. Я хотел, чтобы это уже закончилось, чтобы Игорь оставил меня в покое. "У тебя есть стероиды?"- спросил я его решительно. "Нет, мы ведь должны были оставаться лишь 48 часов, и поэтому я взял лишь самое необходимое", - он ответил мне извиняющимя тоном. Я помню, что Игорь был ко мне добр, несмотря на мое поведение. В какой-то момент он сказал мне: "Завтра я попытаюсь устроить, чтобы ты вернулся в Израиль, когда подъедет снабжение. Тебе в таком состоянии тут делать нечего." А я гневно вскипел: "Ну, вот еще! Не смей этого делать. Дай мне, что у тебя есть и все со мной будет в порядке, я себя давно знаю." Я злился, хотел, чтобы эта сцена закончилась побыстрее, ненавидел чувствовать себя несчастненьким. У Игоря стероидов не было, но он сказал, что попытается мне достать, повторяя, что я должен эвакуироваться. Вместо стероидов Игорь вколол мне мне другой раствор, действие которого оказалось ни чуть не хуже – в течение нескольких минут я мог нормально дышать и постепенно погрузился в полу-обморочный сон, успев процедить шепотом в сторону Игоря "спасибо".

Утром я уже чувствовал себя лучше. Мы находились в доме и "прожигали время, чтобы освободить место для следующего времени", как пели "Каверет". Ночью полк нам запланировал еще одну "качественную операцию", включавшую в себя переход в дома на другой части деревни. Тогда-то я и обнаружил, что мое самочувствие далеко не такое нормальное, как я предполагал. Мы зашли в один из домов, в этот раз это была огромная ухоженная вилла. Я шел в темноте за пацанами из командного пункта комбата на передовой и очутился в детской. На тот момент меня ничего не интересовало кроме как присесть и перевести дыхание, которое становилось все более тяжелым. Я прилег на одну из детских кроваток, в доме было тихо, я знал, что нам предстоит вернуться в дом, из которого мы вышли, т.е. мне предстоит обратная дорога. Вдруг, совершенно непонятно откуда я услышал его голос, голос Игоря: "Где ОКА? Где офицер координации артиллерии?". Я от неожиданности выпрямился. Как он меня нашел? Он ведь не был связан с нашим отрядом в передвижениях. Я до сих пор не знаю, как Игорь меня нашел в этом огромном доме, но я почувствовал сумасшедшее облегчение. "Я здесь",- подняв голову, я увидел Игоря, его поджарую фигуру, я уже чувствовал себя лучше. "У меня для тебя есть стероиды", – провозгласил он празднично, как-будто речь шла по крайней мере о конфетке на палочке для маленького ребенка. Возможно под влиянием более интимной атмосферы я позволил себе быть более милым. В процессе того, как он вкалывал мне чудо-лекарство, у нас завязалась короткая беседа. "Ты резервист?", - он спросил меня с энтузиазмом. "Да, ну и что?",- спросил я. "Я тоже! Мы единственные резервисты в батальоне. Ты об этом знал?". Так мы проговорили несколько минут. Жаль, что я всего не помню. Жаль, что мы не поговорили еще немного...

И на этот раз укол оказал чудотворное действие. Нам практически сразу пришлось вернуться в предыдущий дом, но в этот раз у меня было достаточно кислорода, и я надеялся, что на следующий день все мы вернемся домой. Этого не произошло.

Мы по-прежнему ожидали снабжения, которое закончилось у нас через 48 часов нахождения в деревне. Почти 24 часа мы были без еды, пили хлорированную воду их кранов в домах – менее 3-х километров от границы с Израилем. Мое медицинское состояние не улучшалось, и отход из деревни даже не виднелся на горизонте. Утром четвертого дня после долгой внутренней борьбы, я подошел к комбату и попросил эвакуировать меня вместе со снабжением, которое должно было прибыть ночью вместе с ОКА, заменяющим меня из "Голани". После полудня того дня тишина в деревне была нарушена. Противотанковая ракета была выпущена в сторону одного из домов, в котором находилась наша рота, и только чудом никто не пострадал, кроме легких осколочных ранений.

Ночью было принято решение, что батальон войдет в пасть ко льву – группа домов в середине деревни, в которых, как было известно, были сосредоточены единственные террористы в Маркабе (место, по которому не было получено разрешения стрелять, потому что там находилась "школа"). Цель, которая и сегодня звучит дико, была "зайти, наделать шуму в нескольких домах и отступить обратно к домам, находящимся на подходе к деревне". Было принято решение, что вспомогательная рота зайдет вместе с отрядом командного пункта комбата на передовой. Я присоединился к роте, которая захватила другие дома, туда должно было подойти снабжение и мой заместитель.

Операция началась, и казалось, что все проходит гладко. Я, тем временем, находился в подвале дома вместе с моим сменщиком и вводил его в курс дела. Оказалось, что в подвале аппарат связи батальона не принимал сигналы, и, вдруг, мне позвонили по телефону из другого батальона, и кто-то спросил: "Скажи, силы, которые попали в передрягу, это твои пацаны?". "Какая передряга, о чем ты говоришь? У нас все тихо",- я ответил ему с уверенностью. Вдруг у меня закралось сомнение. Я обратил внимание, что уже несколько минут ничего не слышал по рации. И тогда я понял – нет сигнала в подвале! Я бегом поднялся в одну из комнат первого этажа, там несколько солдат сгрудились возле батальонной рации. Я вдруг услышал голоса из рации – это звучало, как ад. У меня заняло время понять, что именно я слышу. В основном я различил голос комбата, срочно просящего вертолет для эвакуации раненых. Чувство бессилия разъедало меня изнутри. Как это так, что когда что-то происходит, меня там нет? Что я делаю в этом проклятом доме?

Долгие минуты я сидел с трубкой возле уха, пытаясь понять, что именно произошло. Я понял, что было столкновение и все время на фоне слышались выстрелы. Да и снаружи. Иоава спросили о состоянии раненых и нужно ли послать дополнительного врача. И тогда я услышал его ответ: "Дежурный олеандр". Я почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног. Врач мертв? Игорь? Как это может быть? Я молился, чтобы это оказалось ошибкой.

С этого момента мне все помнится, как отрывки сцен из плохого фильма. Я сомневался эвакуироваться или остаться, и в конце концов один из офицеров отвел меня к танку, который спускался назад в Израиль. Я сидел и держал груду винтовок, которую мы насобирали, как трофей в процессе пребывания в деревне. Я помню, как вышел из танка на израильской стороне забора, и там были большие силы. Вертолет всех забрать не мог, и с нами спускали два тела. Еще издали я его узнал, его поджарое тело, лежащее на носилках. Голос в моей голове кричал:"Не смей туда приближаться! Ты этого видеть не хочешь!" Но я приблизился и встал напротив него, не веря своим глазам. Тут лежал мой ангел-спаситель, врач, который меня спас лежал бездыханным. Эта картина не отпускает меня до сих пор.

Прошло три года, и только сейчас я в состоянии написать о том, что я там пережил, в Маркабе. Как бы не было тяжело, я считаю важным, чтобы люди, знавшие Игоря, и не находившиеся возле него в его последние дни, узнали дополнительную сторону Игоря. Для меня всегда он там будет, настаивая, чтобы я вышел и делая все, чтобы принести мне стероиды, чтобы я мог дышать. Все это время я испытывал угрызения совести и вину по поводу моего отношения к Игорю, моей неблагодарности, по поводу того, что я вышел, а он остался и погиб. Я хотел бы, чтобы он знал, что я благодарен, и не проходит дня, чтобы я не попросил его о прощении за свое поведение в отношении него.

Спасибо тебе, Игорь, за все, что ты для меня сделал – ты мой ангел.

Авив.