В лесу нефронтовом

         Свою медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» Раиса Александровна Яковлева (в девичестве Смирнова) получила в 1946 году, когда ей было всего восемнадцать. К этому моменту она уже пятый год трудилась на лесоповале.

         В Усть-Алеусе Ордынского района на заготовке древесины в войну были заняты очень многие ее ровесницы. Сейчас невозможно себе представить, как девчонки тринадцати-четырнадцати лет справлялись с работой, которая не каждому мужику под силу. А они, голодные и плохо одетые, ковали Победу в тылу. И вспоминает об этом Раиса Александровна грустно, но без надрыва и патетики: «Что ж, так жили все. Время было жестокое…».

         Инструменты у этих пичужек были, прямо скажем, нехилые. Одни пилы-раскот (так их называли за узорный зуб посередине) полтора метра длиной. Кроме них, топоры да колотушки. Последние, надо заметить, — изобретение усть-алеусских девчонок. И делали его они сами: отпиливали от березы кусок не меньше метра длиной, обтесывали ручку — колотушка готова! Ею били по топорам — иначе расколоть чурки не хватало силенок.

         Заводом здесь называли достаточно примитивное производство: огромные печи, топившиеся среди леса круглосуточно годами, плюс система колод и бочек для выгонки смолы, скипидара и дегтя. А еще бездонные ямы для тушения углей, которые хоть и считались отходами основного производства, но тоже шли в дело. Эти огромные головешки возили в кузни по степям — соседним районам, где не было леса. Смолу и деготь отправляли куда-то бочками, которые клепали здесь же.

         На заводе работали старики — здесь требовались мастера. На заготовку же древесины отправляли подростков. Таких лесорубов в артели «17-й партсъезд» отродясь не видывали. Раиса Александровна перебирает в памяти фамилии подружек, работавших вместе с ней: Романовы, Тучины, Леонтьевы, Вишняковы. Из каждой семьи по нескольку дочерей трудилось в лесу. В конторе стояла длинная лавка. Бывало, утром девчата сядут на нее — ряд во всю стену. Председатель артели Иван Сергеевич Царев глянет на них да спросит: «Ну и что мы с вами делать будем?» А у самого слезы по щекам катятся.

         Нормы у девчонок были нешуточные. Клепки для бочек — 800 штук надо было наколоть. Дров — четыре кубометра. Поленница полуметровых чурок — кстати, метр высотой и два длиной — это кубометр. Выходит, что каждой полагалось сложить по восемь метров. Но дрова эти сначала надо было заготовить — спилить сосну с корня, обрубить хвою, разделать на чурки, переколоть (при помощи колотушки, конечно), а потом еще стаскать в кучу и сжечь остатки — обрубленные ветки и хвою. Брюк тогда девчонки не носили. На работу ходили в юбках до пят. Смотрит Царев, как, путаясь в них, прячутся ребятишки за сосны от спиленного дерева — жить неохота! 

         Зимой юбки к концу рабочего дня застывали, словно колокол. Никакого тепла от них! Чтобы не мерзнуть, отпиливали спарщицы (работали по двое) от комля сосны чурку, откалывали серцевину, которая не шла в дело, разбивали ее пополам — на горбушку, и домой! За зиму каждая натаскивала по поленнице дров. «Сейчас страшно вспоминать, но тогда это было обычное дело, — качает головой Раиса Александровна. — Рукавички вечером не найдешь — в снег затоптаны. Только мы привычные были без них хоть в какой мороз. Закалились. Почему я и живу долго!» — добавляет она с улыбкой. 

         Не сразу подростки научились валить лес как следует. Однажды по неопытности посадили друг на дружку двенадцать сосен! Получился этакий шалаш. Собрались рядом, что делать? Конечно, плакать! Оставить-то нельзя было. Утром — в контору к Цареву. Тот и ругать их не стал. Пошел сам разбирать «сооружение». Только покрикивал на «виновниц» во время работы: «А ну, бегите подальше!» Председателю было далеко за шестьдесят, поэтому для фронта он не годился. За всех, кто воевал, и лез из кожи вон в своей деревне. 

         Но труднее всего было все же корчевать пни. Они шли на смолу. У сосны корни глубокие — девчонки их прозвали «редьками». Вытащить вручную такой «овощ» из земли было невозможно. Придумали делать это при помощи ваги. Только все равно труд им был не по силам. Норму на пеньках редко выполняли. Наконец, кто-то надоумил руководство артели подрывать корни. Послали тех, кто постарше (Нюсю Романову и Ольгу Гурьянову), обучаться подрывному делу. В артель привезли аммонал. Его мелко толкли, заряжали в патрон, выводили провод с капсулем, и… Пеньки летели выше сосен. Зато работать стало легко. Пни при этом разрывало еще на куски, и колоть их тоже было уже не так трудно. Но так работать стали только к концу войны. 

         Артель «17-й партсъезд» выпускала много разнообразной продукции. Старики делали бочки, сани, лопаты, стулья. А какие узорные кошовочки плели из лозняка! Их не красили. Просто использовали разные породы кустарника — краснотал и иву. Молодежь не только прут рубила для этих целей, но и училась у мастеров. Раиса была очень трудолюбивой и смышленой. Она быстро освоила эту науку. Научилась мастерить корзины, да так, что потом, уже взрослой, сплела своими руками целую баню! Топилась эта баня по-черному. И какой дух в ней стоял!

         Кроме того, артель землепашествовала. Сажали картошку, сеяли просо, которые потом делили меж собой. Поле разрабатывали вручную. Все вставали в ряд через полосу с лопатами и копали, а кто-то один с сумкой на боку разбрасывал семена. Из техники имели только грузовую машину, которая работала на березовых чурочках! В кузове у ее кабины стоял высокий бак, туда и засыпали, как сейчас бы сказали, биотопливо. Его заготавливали на том же заводе. Парни завозили на быках метровые чурки, девчата распиливали их на пятисантиметровые коляски, потом кололи. Складывали в корзины, этим и заправляли машину. Пока чурки горят, машина едет. Заготавливали их горами не только для себя, но и на продажу.

         В деревне тогда почти не оставалось лошадей — всех отправили на фронт. Их заменяли быки. Тем не менее жители Усть-Алеуса выращивали и хлеб. Кроме артели, здесь было еще одно производство — колхоз имени Кагановича, где имелся колесный тракторишко. На нем также работали девчата. Колхозники бедствовали еще больше. У них не было возможности, как в артели, выращивать для себя картошку, овощи, ловить рыбу. На пропитание им давали в день по четыреста граммов семечек, очень редко — горошницу. Так целый день жнут, снопы вяжут да семечки щелкают. Платили же всем чаще облигациями. Приедет уполномоченный в день получки с пухлым портфелем, соберут всех: давайте голосовать. Никто облигации брать не хочет, но решение принималось, какое следует: «Единогласно «за»!» Так и работали даром.

         … День, когда закончилась война, Раиса Александровна помнит хорошо. Было необычайно солнечно. Буйно цвели черемушник, калинник, хмель. Последние годы выдались неурожайными. Засуха стояла такая, что земля растрескивалась. Не родилась главная кормилица деревни — картошка. Семье Смирновых, где не было отца, однажды даже списали налог на продовольствие. За зиму подобрали все запасы — даже гнилую картошку: ее толкли и делали лепешки. Зато весной все отъедались. Саранки, пучки, медунки. В лесу весной невозможно было найти боярышниковый куст с листьями. Все это казалось таким вкусным! 

         Девчоночья бригада направлялась после обеда в деляну. Перекусывали обычно на заводе. Отошли еще недалеко, когда увидели, что к ним со всех ног несется председатель: «Девчонки, стойте! Война кончилась. Давайте домой». Такой вести ждали со дня на день. И все же она обрушилась на деревню со всей силой этого великого события. Побросав инструменты в кусты, девчонки побежали домой. Кто радовался, кто плакал. У каждой из них на фронте погиб не один член семьи. Отцы, братья, друзья. Возвращаться в деревню было некому.

         У конторы в центре Усть-Алеуса собралось уже много народу. Кто-то из начальства объявил об окончании войны. «Не помню я никакого праздника, — грустно говорит Раиса Александровна. — Мама так плакала, что когда шла с этого собрания, заблудилась в своем переулке. У нее сын погиб на фронте. Он был артиллеристом. Одну дочь привезли домой всю израненную. Мама с большим трудом ее выходила. Другая дочь работала где-то в городе на меланжевом комбинате. К счастью, младший сын Алеша вернулся домой. Он учился на командира в Ленинграде, но не успел повоевать». И все-таки страшное бедствие было уже позади. 

         Шестьдесят пять лет минуло с той весны. Только сила и красота человеческой души не измеряются годами. Жизнь Раисы Александровны, как и всего ее поколения, не была легкой. Но она из породы людей, которые никогда не пасовали перед трудностями. Для нее, например, ничего не стоило за один день переделать перегородку в доме, когда надо было поудобнее разместить семейство. Это был комичный случай — муж приходит с работы и не поймет, туда ли он попал?

         Будучи от природы человеком очень любознательным и разносторонним, она освоила технику. Водила мотороллер, который до сих пор стоит в ее сарайчике. Раиса Александровна и ее муж Сергей Гаврилович (который был тоже человеком очень неординарным) всегда имели большой сад. В нем росли груши, сливы, вишни. Но особенно много яблонь. Весной от них было белым-бело. Их двор на краю Кирзы (сюда перебрались более пятидесяти лет назад) всегда утопал в цветах. И сейчас по весне распускаются и благоухают здесь розы, лилии, флоксы. До сих пор стоит и улей. Пчелами Раиса Александровна занималась более пятидесяти лет. Привыкла к ним, и теперь оставила одну семью — для души. А кроме того, есть чем порадовать внуков и правнуков, которые очень любят свою бабушку и постоянно гостят у нее, нередко с друзьями. 

         Но настоящее чудо здесь все же виноград, который Раиса Алесандровна до сих пор выращивает. Кисти, как на картине, и на вкус ничуть не хуже южного. Такой виноград в наших краях редко у кого получается. Ведь, кроме солнца и плодородной почвы, лоза требует еще великого трудолюбия, терпения и заботы, таких, как у этой женщины.

Нина Егорова