Повестку из военкомата водитель «Новосибирсктеплоэнерго» Николай Гальбфингер получил в феврале 1987 года. А в марте он, попрощавшись с женой, восемнадцатилетним сыном и семилетней дочкой, летел на место атомной катастрофы.

– Мне было тогда 38 лет, а в Чернобыль брали до сорока, – вспоминает Николай Алексеевич. – В свое время отслужил срочную, поэтому даже и не удивился, когда повестку получил. Надо – значит надо. Прилетели в Борисполь, а оттуда уже на машине добирались до части, это в нескольких километрах от станции. Нас двадцать человек из Ордынского района уезжали в Чернобыль. А теперь уже некоторых нет.

Каждое утро ликвидаторам аварии выдавали  защитную маску, дозиметр и везли на станцию. Там они убирали мусор на крыше – графит, чем-то похожий на гудрон. Выкладывали свинец к основанию трубы между третьим и четвертым реакторами.

– Берем лист и – бегом по лестнице, а она метров сто пятьдесят высотой. Так несколько рейсов делали – туда-сюда… И ведь, кажется не уставали даже – молодые были, что говорить… работали строго до обеда, потом вторая смена приходила. Дозиметр после смены показывал уровень радиации в полрентгена, иногда чуть больше. Да, если честно, мы и внимания на это не обращали. Самочувствие не ухудшается, аппетит не пропадает – и ладно.

В зачетной книжке, которую всем выдали перед отъездом, в графе «период облучения» указано, что он продолжался с 15 марта по 19 мая 1987 года. Во второй графе «Доза (рентгенов)» – 19,094 рентгена. В третьей – подпись старший лейтенант Поцелуев. Допустимая доза облучения тогда была 20 рентген. Того, кто получал больше, сразу отправляли домой.

Николай Алексеевич часто писал домой письма, жена исправно ему отвечала. Разумеется, в письмах он не рассказывал всех «атомных» тонкостей, наоборот, писал, что все в порядке, что жена не должна волноваться, что он вернется домой живой-здоровый.

– Хорошие были письма, он все успокаивал меня, просил больше думать о детях, но я все-таки переживала,– вспоминает Людмила Макаровна.– Это же не шутка – катастрофа на атомной станции. Но что-то подсказывало, что все будет хорошо.

Эти два месяца для Николая Алексеевича пролетели быстро. Сожалеет о том, что Припять удалось посмотреть только с крыши реактора. Да и вообще тогда увидеть ничего толком не удалось.

– Да мы и ни одной деревни-то тогда не видели, только мимо проезжали, когда асфальт между деревнями поливали два-три раза в неделю, чтобы пыли радиационной меньше было,– вспоминает Николай Алексеевич.

Страшно тогда было смотреть на голые деревья, пустые деревни. Это много позже люди стали возвращаться  в родные места, а тогда была просто мертвая зона…

Николай Алексеевич вернулся домой в тот день, когда жена вынула из почтового ящика его последнее письмо, в конце которого было написано: «Больше не пиши, скоро приеду…»

– Не успела в избу зайти, смотрю – Коля в калитку заходит, – вспоминает Людмила Марковна, – бывает же такое! Сколько лет прошло, а как будто вчера…

Хотя и не снится ликвидатору Чернобыль, те два месяца всегда с ним. В масштабах истории это песчинка, да и в жизни человека не очень-то много. Но для Николая Алексеевича это целая эпоха, о которой всегда будет свидетельствовать скромная запись в зачетной книжке о девятнадцати рентгенах. Как зарубка на сердце.

Составлено на основе газетной публикации:

Алексейцева, Татьяна. Девятнадцать рентген

//Ордынская газета.- 2021.- № 16 (10772) (21 апр.).- С. 10