Цвет жизни доктора Волокитина

Аккуратный, словно игрушечный домик на окраине Малоирменки приветливо поблескивает стеклами окон в резных наличниках. В красном углу опрятной горницы, разделенной сложенной любовно печуркой и скромной занавесью, - лики святых. На белоснежной стене старенькой тахтой некогда модная чеканка с летящим по волнам парусником. Хозяин – невысокий, увенчанный благородной сединой великолепных вьющихся волос, постриженных по случаю недавнего юбилея, - наскоро собирает стол:  "Уединением своим, которое здесь обрел, дорожу, но когда заглядывают гости, для меня настоящий праздник!" – Федор Никитович улыбается, и трудно поверить, что не так давно коллеги и бывшие пациенты поздравляли его с семидесятилетием.

 Желтый околыш

      Родители его познакомились в Маньчжурии. Оба едва избежали ссылки в тайгу, успели перебраться через реку-границу Аргунь. Их семьи жили не слишком богато, но под раскулачивание подходили вполне. И не они одни. На китайском берегу, в районе трех притоков Амура, в начале тридцатых годов прошлого века насчитывалось 39 больших русских сел. В одном из них и родился первенец Волокитиных, Федор.

      Отец первые годы батрачил и заработал на пару быков и коня. Уже через несколько лет только рабочих лошадей на подворье стояло не меньше пяти, не считая коров, овец и прочей живности. Никто не мешал вольному крестьянскому труду. Земли – бери, сколько хочешь. Даже японские власти, превратившие северо-восточный Китай в марионеточное государство Маньчжоу-го, не обременяли русских непосильными податями. Достаточно было привести в контору дрова. Зато в отношении коренного населения их жестокость не знала границ.

     Федор Никитович помнит раздолье, первозданную красоту и богатство трехречья. Помнит, как гордо носил фуражку с желтым околышем забайкальских казаков, гимнастерку, подпоясанную узким ремешком с набором металлических пуговиц, штаны с лампасами и… сапоги. Как наставляли старшие жить по совести, стоять за веру православную, беречь традиции славного сословия воинов-землепашцев. А еще помнит, как помогал отцу на пашне, а деду, принявшему монашеский сан, на пасеке…

Красные великаны

      Жизнь круто изменилась в августе 45-го.

     Соседский мальчишка крикнул: «Федька! Айда большевиков смотреть!» Взрослые частенько пугали малолетних неслухов красными, предостерегали: далеко уйдете, большевики поймают за реку утащат, будете знать! И страшно было от таких слов, и жутко любопытно….

     Стремглав они помчались к центру села. А там уже народу – не протолкнуться. И всюду военные: все больше молодые парни. Приветливые, говорят по-русски… А где же красные великаны, которых так живо рисовало детское воображение?

      Селяне приготовили гостям угощение, их командир взобрался на возвышение и долго рассказывал, как советский народ сражался четыре года, как одолел жестокого врага, какой ценой досталась Победа. Говорил об освобожденных от фашистах странах, о том, как погонят теперь японских захватчиков из Монголии и Китая.

    Солдаты ушли, а молодежь в селе украсила казачьи фуражки красными звездами. Смертельно обиделся тогда горячо любимый маленьким Федором дед Михаил. Тот, что посвятил свою жизнь монастырской службе. Велел немедля снять знак Антихриста. Внук, конечно, послушался. Но ненадолго…

     Девять лет советское консульство в Харбине кропотливо готовило почву для возвращения русскоязычного населения северо-восточного Китая на Родину. Для начала выдали взрослым паспорта с серпом и молотом, а ребятишек стали учить по программе советских школ. Потом объединили подростков в организацию краногалстучных юнаков, юных активистов, а юношей и девушек – в подобие комсомола.

      Как ни противились старшие, а сделать ничего не могли. Их детей захватила идея возвращения в самую прекрасную на свете страну. Страну, где «нет ни богатых, ни бедных, где все живут по справедливости, трудятся на общее благо и строят светлое будущее». И Федя Волокитин был в первых рядах пламенных агитаторов-пропагандистов.

    Однажды из Харбина на сход граждан приехали представители консульства с вестью о героической битве за целину. И призвали потомственных тружеников-хлеборобов внести свою лепту в великое дело. Так, весной 1954 года начался великий исход.

    Переселенцев увозили целыми составами. Настал черед собираться в дорогу и Волокитиным. К тому времени у Федора было шесть сестер и брат. Срываться с насиженного места всегда тяжело, особенно – в неизвестность. Не слишком-то верили родители рассказам о новой России, убедил-таки старший сын. А когда пересекли, наконец, границу на первой же станции испытал он великое разочарование. Оказалось, что в «государстве самых счастливых людей» тоже есть нищие и беспризорники…

Серые дни

      Их поезд прибыл в Кустанайскую область. В унылой бескрайней казахской степи стояли неуютные бараки. Отсюда только-только выехали отпущенные к родным очагам опальные чеченцы, а вчерашним вольным землепашцам предстояло строить здесь новую жизнь.

      Когда сквозь крошечные тусклые окна стал пробиваться серый утренний свет, прискакал всадник и принялся размахивать нагайкой:

" Эй вы, белогвардейские сволочи! Привыкли жировать! А ну, выходи на работу!.."

    В тот год Федор серьезно заболел. Диагноз был ужасен: туберкулез. Ему становилось все хуже и, как утопающий за соломинку, схватился он за безумную идею написать письмо большим людям в Москву. И случилось чудо. Вскоре пришла посылка с лекарствами. До сих пор не знает Федор Никитович, кого благодарить за спасение, к кому попало отчаянное письмо комсомольца-целинника…

      Волокитины понимали: из Казахстана нужно срочно уезжать. Только отпускать их никто не собирался. В конце концов семейный совет постановил:  уедем самовольно. Благо, после смерти «отца народов» подобный поступок уже не грозил суровой расправой.

     Отец еще оставался в степях, а мать с детьми вырвались в Новосибирскую область. Друг Федора долго уговаривал в письмах перебраться в Черепановский район.

     В Огнёвой Заимке встретили их хорошо, местный колхоз выделил крепкий домишко, соседи помогли продержаться первую бесконечную зиму. Выручала и гармонь, на которой Федор, старший в отсутствии отца мужчина в семье выучился наигрывать плясовую.

      Весной вместе с другом отправились они поступать в водный институт. Попытка оказалась неудачной. Поиски своего призвания, места в жизни могли бы продолжаться бесконечно, но через два года Волокитин прислушался к совету матери: «Шел бы ты, Федя, учиться на фершала. С твоим-то здоровьем! Будешь ходить в белом халате!». И в 1958 году слесарь четвертого разряда инструментального завода подал заявление в медицинский институт…

Голубые глаза

      Когда Федор Никитович покидал с земляками Маньчжурию, прощался не только с благодатной, ставшей родной землей. Обрывалась ниточка, связавшая сердце с удивительным и бесконечно дорогим человеком. До сих пор в памяти вечер, когда он, председатель ученического комитета, решительно вошел в украшенный зал и оцепенел. У противоположной стены стояла хрупкая девчонка, красоты неземной! И сам не знает, как решился пригласить на танец, заглянуть в ее небесные глаза…

      Теперь связь была потеряна. Но Федор ни на минуту не забывал о Нине. Не успокоился, пока не раздобыл адрес. Оказалось, она тоже попала в Казахстан. И после долгой переписки согласилась переехать в Новосибирск, стать для него на всю жизнь настоящим ангелом-хранителем. Трудно, конечно, было. Жилья нет, семейный бюджет – 22 рубля стипендии плюс тридцать целковых за ставку сторожа-дворника в училище по соседству. Однажды Нине Ивановне даже пришлось тайком от мужа сдать в комиссионку туфельки. Самое дорогое, что у нее было…

Белый халат

      Летним днем 1964 года молоденький врач весело шагал по коридору медицинского института. Только что объявили решение комиссии по распределению.

- Федя! – прервала романтические мечты преподаватель, «мать» всего курса, знавшая каждого их них по имени, - тебя куда направили?

-  В Ханты-Мансийский национальный округ!

Она даже за голову схватилась. И, глядя на худющего вчерашнего студента, выдохнула:

-   Да ты там погибнешь! Это же север! Немедленно ступай в облздрав, я им сейчас позвоню…

     Едва Иосиф Тимофеевич Снеховский представил заведующей противотуберкулезным отделением Ордынской районной больницы ее преемника, бросилась женщина главврачу на шею. Так грячо желала она поскорее оставить хлопотную, беспокойную должность. И неожиданно для себя новоиспеченный доктор Волокитин остался один на один с незнакомым коллективом и пациентами. Шутка ли – возглавить фтизиатрическую службу целого района, спасать людей от грозной болезни, когда знания в этой области медицины равны нулю. Теперь он может в этом признаться: туберкулезу, методам борьбы с ним в институте отвели всего несколько дней в курсе общей терапии.

       Ему хватило мудрости учиться на первых порах у медицинских сестер. Сам в последние года учебы работал медбратом в областной больнице, не понаслышке знал, что значит быть главным помощником врача: на восемьдесят процентов больного лечат сестринские руки! Потому всегда с глубочайшим уважением относился к своим подчиненным.

      Мало помалу приходили опыт, уверенность, знания. Федор Никитович первым отказался носить в отделении маску, убеждал коллег, что лучшая защита от заражения – собственное здоровье. И больные, наконец увидели лица спасающих их людей. У него завязались прочные отношения с учеными, чьи  самые прогрессивные разработки Волокитин смело применял у себя и добивался великолепных результатов. А те, в свою очередь, пристально следили за успехами ордынцев, нередко обобщали их опыт.

      Однажды, в начале семидесятых, директор НИИ туберкулеза профессор Урсов подсказал Волокитину идею подворного обхода. В стране разворачивалась полномасштабная борьба с грозным и коварным недугом, и его выявление приобретало первостепенное значение. Как правило, за врачебной помощью человек обращался поздно, когда победить инфекцию стоило огромных усилий. Обследовать всех жителей района на стационарном флюорографе невозможно. Благо, помогали городские коллеги, предоставляли передвижные установки. И все же полную картину состояния здоровья населения могли дать именно обходы.

    Федор Никитович не успокоился, пока в каждой квартире, каждом сельском доме не побывал с опросными листами медицинский работник. Если возникало малейшее подозрение, человека приглашали в райцентр, проводили тщательное обследование. Параллельно внедряли метод выявления, знакомый сегодня каждому школьнику – проба Манту, просвещали земляков, чтобы они сами следили за своим здоровьем, своевременно обращались за помощью…

      Результаты превзошли все ожидания. В районе выявили в пять раз больше случаев заболевания, чем регистрировалось прежде! А к середине восьмидесятых годов их число свели к минимуму.

     Испытавший на себе тяжесть страшной болезни, Волокитин стремился помочь всем и каждому. Допоздна задерживался на приеме, делал все, чтобы его отделение стало автономным, располагающим всеми средствами диагностики и лечения. Чтобы ни один больной не просиживал в очередях в поликлинике, в конце семидесятых добился, чтобы отделение перевели из здания (куда оно возвращено несколько лет назад) в более просторное, на окраине поселка. теперь от него не осталось и следа…

     В Ордынское нередко приезжали фтизиатры из других районов, шли письма из европейской части России. Собственные научные работы Федора Никитовича и написанные в соавторстве с сотрудниками НИИ получили известность. Вот только диссертацию о значении подворового обхода, принятую на ученом совете в Новосибирске, московские светила отвергли, назвав титанический каждодневный труд… рутиной. Зато на одном из съездов фтизиатров доклад доктора Волокитина нашел отклик у практикующих врачей.

Зеленый уголок

      Малоирменка с первых дней жизни на ордынской земле запала ему в душу. Согревали сердце ее жители, почти не тронутая грубыми человеческими руками красота. Когда Федор Никитович увлекся пчелами, решил, что заниматься ими будет именно здесь, в этом благословенном, благодатном уголочке. На заброшенной усадьбе Волокитиным уступили часть огорода. Глава семьи соорудил будку на колесах, в которой каждое лето вместе с Ниной Ивановной жил до самых холодов.

      С выходом на пенсию в1996 году он и вовсе обосновался на окраине деревеньки. В Ордынское наведывается по неотложным делам. Поправил с племянниками домишко на усадьбе, выстроил баньку, обзавелся нехитрым хозяйством. Когда его ненаглядную Нину подолгу держат в райцентре заботы, утро начинает с телефонного звонка.                    

- Кто-то жалуется – не знает, куда себя на пенсии девать, от одиночества страдает, - улыбается хозяин. – а мне времени не хватает! С самой зари начинаю работать. Тридцать соток земли! Нынче только не стал поспевать за травой.

И продолжает: "Работы много, это хорошо. Я раньше слышал от профессоров, да и Энгельс писал: «Жизнь – есть движение!». Я это ощущаю на себе…"

      Мы проходим по взлелеянному Волокитиными саду к ульям. Федор Никитович хвалит любимиц за усердие. Еще немного теплых погожих дней, и маленькие труженицы спокойно уснут. Они уверены – есть кому о них позаботиться, а в подвальчике под домом будет тепло и уютно.

     Нынешним летом не удержался-таки юбиляр, взялся исполнить давнюю мечту. Пристроил под окном небольшую террасу со ступеньками в сад. Чтобы любовались вместе с ним полями и рощами, слушали тишину:  

-   Знаешь, я долг свой на земле, кажется, исполнил, - щурясь на ласковое солнце, говорит он мне на прощанье. – И прошу в молитвах об одном: мирно и не постыдно жизнь закончить.

Виталий Митясов

В 2017 году Федор Никитович Волокитин ушел из жизни...