Образец городского устройства въ Россiи.

Ни объ одномъ изъ уѣздныхъ великорусскихъ городовъ не было писано въ послѣднее время столько, какъ объ Осташковѣ. Всякій, кому случалось бывать въ этомъ городѣ, считалъ непремѣнною обязанностью печатно или изустно довести до всеобщаго свѣдѣнія о тѣхъ диковинахъ, которыя ему пришлось въ немъ увидать: о пожарной командѣ, библіотекѣ, театръ и проч., то есть о такихъ предметахъ роскоши, о которыхъ другіе уѣздные города пока еще не смѣютъ и подумать. Всякій, посѣтившій это русское Эльдорадо, по мѣрѣ силъ и крайняго разумѣнія отдавалъ должную справедливость заботливости городскихъ властей, и хвалилъ жителей за примѣрное благонравіе. Затѣмъ, благородный посѣтитель не упускалъ случая поставить осташковскую мостовую и пожарную команду въ пику всѣмъ прочимъ уѣзднымъ городамъ русскаго царства, и намекнуть въ концѣ, въ видѣ нравоученія, что почему бы, дескать, и другимъ городамъ не взять примѣра съ Осташкова и не завести у себя и то, и другое, и пятое, и десятое; желательно было бы... и проч., какъ это обыкновенно говорится въ подобныхъ случаяхъ. Такого рода похвалы и совѣты, безъ всякаго сомнѣнія, дѣлали честь благородному посѣтителю, обличая въ немъ желаніе наставлять нерадивые города на путь истины, но вмѣстѣ съ тѣмъ они отчасти и повредили Осташкову во мнѣніи прочихъ городовъ. Благородный посѣтитель, какъ будто нарочно, всегда старался изобразить Осташковъ какимъ-то благонравнымъ мальчикомъ, у котораго и волосики гладко причесаны, и курточка не изорвана, и тетрадочки не закапаны саломъ, за что начальники его всегда хвалятъ и ставятъ въ примѣръ другимъ, не радивымъ мальчикамъ, и за что товарищи его терпѣть не могутъ. Но если бы благородный посѣтитель потрудился дать себѣ отчетъ въ томъ, что онъ видѣлъ, и пожелалъ бы узнать причины — почему, напримѣръ, одинъ городъ сидитъ-себѣ по уши въ грязи, и грамотѣ даже учиться не хочетъ (какъ Камышинъ), а другой — безъ театра и библіотеки немыслимъ? Почему осташковская мѣщанка, кончивъ дневную работу (большею частію точаніе сапогъ), надѣваетъ кринолинъ и идетъ къ своей сосѣдкѣ, такой же сапожницѣ, и тамъ ангажируется какимъ нибудь галантнымъ кузнецомъ на туръ вальса, или идетъ въ публичный садъ слушать музыку; а какая нибудь ржевская или бѣжецкая мѣщанка, выспавшись вплотную на своей полосатой перинѣ, и выпивъ три ковша квасу, идетъ за ворота грызть орѣхи и ругаться съ сосѣдками? Почему вышневолоцкій сапожникъ сошьетъ сапоги изъ гнилого товара, и еще на чаекъ за это попросить; а осташковскій сошьетъ хорошіе сапоги и, вмѣсто чайку, попроситъ почитать книжечку? Почему осташъ называетъ себя гражданиномъ, а не Митькой, Прошкой и т.д.?

Если бы благородный посѣтитель задавалъ себѣ такіе вопросы и добился бы на нихъ положительныхъ отвѣтовъ, то, во-первыхъ, онъ пересталъ бы хвалить осташей за благонравіе и, во-вторыхъ, не сталъ бы укорять другихъ за нерадѣніе; потому что уже самое желаніе рѣшить эти вопросы — избавило бы осташей отъ похвалъ, отъ которыхъ имъ ни тепло, ни холодно, а жителей нерадивыхъ городовъ отъ нареканій, которыя имъ кажутся крайне оскорбительными и пользы видимо никому не приносятъ.

Осташковъ, дѣйствительно, одинъ изъ замѣчательнѣйшихъ русскихъ городовъ, даже единственный въ своемъ родѣ: но замѣчателенъ онъ вовсе не тѣмъ, на что, обыкновенно, туристы и хроникеры стараются обратить вниманіе публики. Осташковъ выходитъ изъ ряда обыкновенныхъ уѣздныхъ городовъ; но не тѣмъ, что въ немъ есть театръ, мостовая и доморощенные музыканты-кузнецы, чѣмъ любить похвастаться осташковскій житель; не тѣмъ, потому что все это крайне плохо и не могло бы удовлетворить дѣйствительнымъ потребностямъ города, — если бы таковыя существовали и если бы всѣ эти учрежденія были вызваны именно потребностями развитаго общества. Благосостояніе Осташкова представляетъ чрезвычайно любопытное и поучительное явленіе въ русской городской жизни. Осташковъ, съ его загородными гуляньями, танцами и бесѣдками, можно разсматривать, какъ одну изъ тѣхъ драгоцѣнныхъ картинъ-игрушекъ, на которую потрачено много труда и денегъ, и на которой удивительно искусно изображенъ: рыбакъ съ удочкой, крѣпость, мальчики, идущіе въ школу, и барышня въ бесѣдкѣ, съ цвѣткомъ въ рукѣ. Все это чрезвычайно мило, и если завести ключомъ скрытый позади картины механизмъ, то рыбакъ начнетъ ловить рыбку, мальчики пойдутъ въ школу, а барышня и крѣпость останутся на мѣстѣ, и при этомъ можно будетъ слышать маршъ. Но какъ бы это ни было мило, тѣмъ не менѣе картина все-таки останется игрушкой, и будетъ только дѣлать честь и — главное — удовольствіе ея изобрѣтателю; что же касается людей, изображенныхъ на картинѣ, то имъ, надо полагать, ничего больше и не остается дѣлать, какъ ловить рыбу, ходить въ школу и сидѣть въ бесѣдкѣ. И если бы вдругъ рыбаку вздумалось посидѣть въ бесѣдкѣ, а мальчики сочли бы за лучшее заняться рыбной ловлей, то, вѣроятно, встрѣтили бы непреодолимыя препятствія, потому что такая перемѣна ролей не входила въ планъ изобрѣтателя, и самовольная отлучка съ указаннаго мѣста послужила бы признакомъ неисправности механизма.

Но, съ другой стороны, почему не предположить, что найдется еще искусникъ — и перехитритъ перваго, и сдѣлаетъ такую картину, на которой, вмѣсто рыбака, будетъ сдѣланъ турокъ, курящій трубку и двигающій глазами, барышня же хотя и будетъ, но не станетъ сидѣть въ бесѣдкѣ, а поѣдетъ на ослѣ и за ней побѣжитъ собачка, мальчики же, вмѣсто того, чтобы идти въ школу, будутъ плясать. Въ этомъ случаѣ все, какъ видно, зависитъ отъ искусства и фантазіи изобрѣтателя, и если переврать надлежащимъ образомъ извѣстное изреченіе Пинетти, то можно будетъ довольно удачно выразиться о такихъ картинахъ или о такомъ городѣ, говоря слѣдующимъ образомъ: здѣсь нѣтъ жизни; здѣсь только механизмъ, пружинка и колесики. Доказательства тому читатель найдетъ въ письмахъ, которыя за этимъ слѣдуютъ.

Взглядъ на Осташковъ, метафорически высказанный выше, сложился не вдругъ, а выработался медленно, послѣ многихъ и самыхъ курьезныхъ заблужденій, хотя у автора этихъ писемъ было въ рукахъ много средствъ доискаться истины и разрушать разнаго рода мистификаціи. Но все-таки хлопотъ и недоразумѣній было много, потому что механики не любятъ открывать секретовъ, доставившихъ имъ извѣстность, и принимаютъ строжайшія мѣры противъ непрошеннаго любопытства, въ чемъ читатель также будетъ имѣть случай убѣдиться ниже.