"Я местный, приехал на ГЭС сразу после армии, устроился в УМ-2. Работал бурильщиком в бригаде. Нас там было пятнадцать человек, команда интернациональная. Готовили к взрыву шурфы. Наймушин вместе с нами наблюдал за взрывами. Однажды подготовил так к взрыву, а недалеко стоял экскаватор – это заметили уже после. Он стоял над обрывом у Ангары. От взрыва его повело назад, он несколько раз перевернулся, оторвало стрелу. Водитель – Нестеренко – успел выпрыгнуть. Парень он был курчавый, чернявый. А выскочил весь белый. А экскаватор ушел под воду. Всякое бывало. А Наймушин… Он с рабочими был, сам на объектах присутствовал. И если бывал строгий, то это за дело".

"Когда мы жили в Падуне, то вечером можно было видеть такую картину: после трудового дня Иван Иванович Наймушин в тренировочном костюме не спеша прогуливался по дорожке, а во дворе мужчины, сидя за столом, играли в домино. Иван Иванович подходил, облокачивался рукой о стол, внимательно следил за игрой, говорил свои комментарии и просто беседовал. Потом неспешно шел дальше. «Свой человек», - говорили все".

«Я Ивана Ивановича Наймушина знала с 1962 года. Я по комсомольской путевке приехала в Братск и устроилась работать по специальности «электрообмотчик» на Братской ГЭС. Мы монтировали и собирали генераторы, и на каждом пуске всегда был И. И. Наймушин: он принимал машину к пуску и докладывал в министерство. Первый случай моей встречи с ним был на 5-м агрегате. Мы его сдали вне плана ко дню съезда партии, работали сутками. Вот в 16-00 назначен пуск, машина вся дрожит, вот-вот закружится, и что случилось. Приходит мастер Александр Дубовик и говорит, что на главных выводах лежат два электрода. Машину пускать нельзя, все рифленки уже заварены сваркой. Вдруг говорят: надо послать Усову Любу, она худая, по ротору пролезет на статор. Меня послали, я не смогла отказать, я была комсомолкой, да еще секретарь комсомола. У меня была маленькая дочь четыре месяца – Света. Я полезла с мастером, с испуга пролезла через обмотку, забрала эти два электрода, отдала мастеру, машина гудит, вся дрожит, все ждали меня, когда я вылезу. А у меня мысли, что сейчас машина закружится, меня изметелит, и я дочь больше не увижу. Ну, слава богу, все получилось нормально, когда меня увидели, все обрадовались. Сам И. И. Наймушин поблагодарил, и мне дали премию 15 рублей.

1968 год. И. И. Наймушин принимает меня в партию. Я была беременной второй – Таней. В городе в комитете комсомола был секретарем Хлопков Александр. Когда я зашла в кабинет, стол длинный, человек тридцать пять. Первый сидел Наймушин. Он стал задавать вопросы: как живешь, как работаешь и где, в какой организации. Когда я сказала, что на Братской ГЭС, он задал опять вопрос: «А это Вы совершили подвиг, спасли генератор от аварии?». Я сказала: «Да». Он сказал: «Она принята в партию». Это мой второй случай и встреча.

Третья моя встреча была в 1971 году. В кабинете директора Братской ГЭС Князева Константина Андреевича И. И. Наймушин вместе с первым секретарем Иркутского обкома КПСС Н. В. Банниковым наградили меня орденом Трудового Красного Знамени.

Четвертый случай. Я лежала в детской больнице с дочкой Танюшей на Падуне. Нас – 18 мамочек –  поселили в подвале, где стояли три кровати. В одном углу ломаные вентиляторы, в другом – мусор. Дети-груднички были отдельно в палатах наверху. Вместе с нами тогда была и племянница И. И. Наймушина Татьяна. Она позвонила своему дяде, он приехал, дал там шороху, и нас сразу расселили по боксам.

Пятый случай. Меня с Таней – ей было уже 5 лет – послали в Иркутск. На обследование. Вечерним рейсом ЯК-40 летим. Пока по земле ехали, ей нравилось, но как начали подниматься, ей стало плохо. Я ее вытираю, а Иван Иванович ее взял к себе на колени. Он у меня спросил, куда летим и есть ли где остановиться. Я сказала, что я в Иркутске первый раз и ничего не знаю. Его встречали руководители, он нас забрал, привез в гостиницу. Сказал, чтоб напоили чаем, а утром отвез в больницу.

За все я ему благодарна».