У нас появился новый преподаватель по живописи и рисунку Николай Айзикаев, закончивший Пензенское училище, а затем Мухинское. 

Учащийся: - Не вижу цвета!

Айзикаев: - Не видишь?! Беги за водкой! Сразу увидишь. (Вход в гастроном в доме "под часами" был в 5 метрах!)
Это значило, конечно, не впрямую, а что он ждёт от нас решительности, художественной дерзости, инициативности, неожиданного художественного взгляда!

В рисунке часто возникала ситуация, когда не могли выставить свет на постановке так, как был расположен светильник в прошлый раз. Потому что его убирали, снова ставили, сдвигали туда-сюда, и выставить на следующий день как было, не могли. 

Айзикаев открыл для нас важную истину: 

- "Что вы носитесь с этим светом?! Вы поймите: как бы свет не менялся, форма остаётся той же самой! Можно вообще свет выключить! Что, разве, форма от этого изменится?!"  

На живописи, когда жаловались, что начинали при дневном свете, а дописывать приходилось при искусственном, или наоборот, говорил нам: 

- "Отвернитесь вообще от постановки! Выберите себе палитру из нескольких красивых смесей и пишите!"

Однажды пригласили провести у нас урок, чтобы проникнуться столичными веяниями студентку художественного ВУЗа ("Мухинки" или "Строгановки"), приехавшую ненадолго из Ленинграда. Она была хорошей знакомой Н.В., и как она человеком фанатично преданным искусству. Поступившая в институт чуть ли не с седьмой попытки. Соорудив длинный ряд из натюрмортов, переходящий из одной комнаты в другую, она что-то чертила мелом на полу, вдохновенно говоря о перетекании объемов, воздухе между предметами и т. п. 

Мы были ошарашены её напором. Это было не о методике и не о технике, а о чем-то запредельно экзистенциальном, ближе к философии искусства. Подробностей не помню, но мы прониклись. Этот урок, а также уроки Айзикаева, к сожалению, он вскоре тяжело заболел, и не смог преподавать, настроили нас на более свободное видение натуры. 

А в контраст к этому через пару недель появился преподаватель рисунка из СибСтрИна, который только и мог говорить буквально следующее: «там, где тень – штрихуйте; там, где свет – вытирайте резиночкой», и очень тщательно выставлявший свет на постановках. Неделю мы выдержали, потом попросили этого преподавателя убрать. Что Чернобровцев и сделал.  Вот такие были крайности. Но всё же, после очередного просмотра Александр Сергеевич Чернобровцев сказал, что такой "продвинутый" подход к живописи годится, может быть для ВУЗа, но не для училища. Надо сначала научиться изображать как можно ближе к оригиналу. 

Придя однажды перед открытием магазина после "обеденного перерыва" (тогда все магазины, даже продуктовые, закрывались на обеденный перерыв), мы увидели чудовищную даже по тем временам толпу мужиков. Оказалось, привезли чешское пиво. 

В то время был один сорт пива – Жигулевское. Кто-то один из нас не был раздавлен толпой, а внесен и притиснут к прилавку (вторым или третьим!), и передал по верху, по рукам стоявшей в магазине огромной толпы, 2 ящика пива "Праздрой"(12%) к своим товарищам, ждущим у входа в магазин.

Придя после зимних каникул в наше училище, мы обнаружили, что батареи в здании не работают. Оказалось, что один из наших студентов, сделавших себе нелегальную мастерскую на втором этаже, Слава Б-в, устроил заморозку системы отопления. Он брал воду из батареи, и заснул, выпив, видимо, ещё, не закрыв кран батареи... А признался в этом он только через много, много много, много много, много много, много лет...

ЗДАНИЕ ОКАЗАЛОСЬ НЕПРИГОДНЫМ К ЭКСПЛУАТАЦИИ!!!

Пришлось Чепнобровцеву снова напрягать свои "связи" подыскивая хоть что-то!!! Через какое-то время он договорился, что нас временно пустят в здание Кукольного театра, ТОЖЕ ЖДУЩЕГО РЕМОНТА, как и здание нашего училища. Тогда вся страна нуждалась в ремонте...

Пришлось перебираться в кукольный. Это возле «Кобры», рядом с "Красным факелом".

Стали обживать здание Кукольного театра. На аварийном 2-м этаже вскоре точно так же понаделали мастерских и закуточков, понавставляли замочков.

Преподавать рисунок и живопись Чернобровцев пригласил живописца Владимира Михайловича Гранкина. Тем, кто долго "курил", бездельничал, болтал у него было предложение: "Порисуй, родной    –  хуже не будет!".

Натурщиками были очень интересные люди. Во-первых, закончивший Московский университет, физмат, а ныне вольный Поэт Анатолий Маковский – дальний родственник тех самых Маковских. "висящих" в Третьяковке. Его друг и тоже поэт  –  Иорданский. И их знакомая – Людмила, у которой они жили в Сокуре.  Они были представителями "Сокурской поэтической школы". Их темы – оставленная малая родина и поиски себя в новых обстоятельствах. Поэтический язык отличался тягой к просторечию. Анатолий Маковский, сменивший стезю научного сотрудника на путь бродяги с конца 1970-х гг. вплоть до своего исчезновения в Киеве в 1995 г. Его убили "чёрные риэлторы" из-за наследства его мамы  – квартиры. 

Я шесть лет прожил с народом,
Было плохо и хорошо.
Раза два дали по морде,
пальтишко я сам прожёг.    
  (Анатолий Маковский) - здесь ещё стихи самобытного, нежного, интеллигентнейшего и интересного человека Анатолия Маковского. Я подружился с ним. Особенно меня восхищало в нём то, что он знал на память, и цитировал мне много хороших (а тогда ещё, а теперь, наверное, уже запрещенных) стихов. И сам писал стихи. Но уже авангардные.
И его другом был поэт Иван Овчинников – известный новосибирский фольклорист, с которым я через 5 лет познакомился, узнав про русский фольклор. 
Хотя на многих Анатолий Маковский производил впечатление ненормального из-за небрежной манеры одеваться, он тем не менее превосходно играл в шахматы. У него невозможно было выиграть, даже когда он бывал подшофе, после обеда. Что особенно впечатляло: он предупреждал через сколько ходов противнику будет поставлен мат. После Физмата «зациклился» он на том, что хотел создать «Теорию ВСЕГО». Я тогда посмеивался на этой его идеей. Но сейчас это вполне научная физическая тема. К нему вскоре стали приходить его друзья по литературному объединению, часто не совсем трезвые, но это же – поэты! Обычно до обеда все было нормально,  т.к. алкоголь тогда продавали с 14 часов. А после обеда натура, позируя, засыпала. Однажды мы зашли в класс после перекура, смотрим, девушки со смешками выходят из помещения. Оказалось, Маковский, позировавший в плавках, неудачно сел на стул после обеда, заснул, и у него вывалилось часть «хозяйства» наружу.  Его подруга Людмила позировала с ногой и шеей в гипсе, была с переломами. Она говорила: моя литературная тема – зэки. У одного из таких она брала интервью, и ей  пришлось выпрыгивать из окна. 

Договорились просто покупаться, отдохнуть, перекусить на берегу Ини, лучше узнать сокурсников из другой группы. Начиналось все, как и было задумано,.. а кончилось тем, что двое наших встретились в вытрезвителе, куда попали из разных мест города.

Троих «ребят»  отправили в Сузун заранее, подготовить всё для проведения пленэра. Позже на автобусе подъехали все. Спали на полу в местной ДХШ. Ели в столовой, кажется, по талонам, которыми расплачивался Владимир Михайлович Гранкин.
Он нас будил на зорьке, чтобы утром пописАть. Днём можно лишь рисовать. А вечером снова можно на вечерней зорьке пописАть. А запах в бору сосновом!! Мы заходили утром в лес, и не могли превозмочь желание полежать сначала.

То ли власти решили, наконец, начать ремонт здания под Кукольный театр, а может, оно окончательно развалилось с нашей помощью, уже не помню, но нас приютила картинная галерея. Здесь появились «львовяне»   –  Львовское художественно-промышленное училище: Анатолий Крюков стал деканом, (позже заслуженный художник России, гобеленщик  – Иркутское училище, затем Львовское). Преподаватели: Роман Вышинский, Крахмалёв, Зинченко, Василий Захарук. К тем порам нас было уже три курса. Молодежь была разная: кто-то вздумал кататься на скейтборде по длинному коридору на нашем этаже в картинной галерее. Этажом ниже в галерее как раз шла экскурсия. Прибежала тётенька: скандал. Пришлось делать внушение молодым.

Крюков заставил нас (монументалист!) делать рисунок фигуры не на пол-листа, как было раньше, а на полном, а лучше – ещё  больше, мотивируя тем, что, чем меньше размер, тем проще скрыть ошибку в построении. А надо, в идеале, чтобы этих ошибок не было вообще. Гранкин по-прежнему вёл у нас рисунок и живопись. Архитектурную композицию  интерьер и экстерьер преподавала Альбина Павловна Паутова (Московский художественно-промышленный институт, б. Строгановское). К-в ее прозвал «клаузура» –  это первое упражнение, которое задала нам Альбина Павловна на своем занятии – создание фактуры с помощью всяких нетрадиционных материалов: соли, сахара, крупы, риса.
Натурщики на этом курсе были совсем молодые: Артур – стоял в рост в плавках, и Илона  – ню лежащая – надо было нарисовать её в перспективе.

Гранкин мне советовал выбрать живопись на диплом.
У меня же, я считал, лучше получалась графика.
Но я планировал после окончания училища работать в графическом дизайне, в отделе ТНП завода. Оттуда уходил дизайнер "на вольные хлеба", и он "держал мне место". Поэтому взял тему ТНП: "Набор для сыпучих продуктов". 

По сути, я сам себя ограничил. Сам поставил себе "предел мечтаний".  
Интересно, что с местным главой Союза дизайнеров я в одном яхт-клубе "гонялся" на парусных досках. А его лучший помощник, производственник, изготовитель прототипов всех его дизайн-разработок, Геннадий Сергеевич, был нашим с ним тренером. Помимо серфингистов он тренировал ещё "Лазеры"(Лучи), и "ОК-Динги". Вот, надо было мне на эту тему делать графику! А тут ещё на следующий день после защиты диплома у меня была запланирована свадьба...