— ... Всякие там Изиды и абсиды, Аммоны и фараоны! Кому они нужны? А то еще был там Бельцони, или как его звали, — его за ноги вытащили из пирамиды, где он чуть не задохся от пыли и летучих мышей. У нас все девицы говорят, так ему и надо, и пусть бы ему было еще хуже, и жаль, что он совсем там не удушился!

<...>

— Но послушай, Роза, рассуди сама! Ты только что пренебрежительно отзывалась о моей профессии, о моем месте назначения…

— А ты разве собираешься захорониться в пирамидах? — перебивает Роза, удивленно выгибая свои тонкие брови. — Ты мне никогда не говорил. Если собираешься, надо было меня предупредить. Я не могу знать твоих намерений.

⯎ ⯎ ⯎

Bот гуляют они по родному городку, "второкурсник" Эдвин и "девятиклассница" Роза, дружащие уже так давно, что сами уже от того устали. А еще больше устали они от своего двусмысленного статуса "жениха и невесты", навязанного им волей покойных родителей, и никто, ни один из них не желает хотя бы на йоту измениться сам, пойти на компромисс с партнёром — еще бы! ведь на кону вся их будущая жизнь! и, возможно, оба они достойны лучшего, большего, а не этого скучного брака с "другом детства". Но хоть и высказывают они показное безразличие к мнению другого, на самом деле мнением этим они очень дорожат, как и положено "жениху и невесте", да и просто давним друзьям. Однако, гордость мешает им признаться в этом открыто. Боже мой, они ведь всего лишь "тинэйджеры", не достигшие даже совершеннолетия, и их юношеский максимализм и неготовность к компромиссам, ложная гордость и глупая предубеждённость просто зашкаливают!

Роза с издевкой сравнивает Эдвина с неудачником Бельцони, и Эдвин, разумеется, понимает, что издеваются-то не над Бельцони, эта издевка обращена к нему, Эдвину, это его представляют в карикатурном виде "горе-египтолога", чуть не задохнувшегося в пирамиде от экскрементов летучих мышей, и вытаскиваемого за ноги. "Ты же не собираешься захорониться в пирамиде?!" — восклицает Роза, и понимать это нужно так: Если ты будешь таким же неудачником, и поставишь себя в настолько же смешное и жалкое положение, то мне такой жених не нужен, тогда я тебя и знать не желаю! И Эдвин, хоть и понимает всю вздорность такой претензии, с этой минуты меньше всего на свете желает выставить себя перед Розой и прочими клойстергэмцами в подобном глупом свете.

Подобные словесные пикирования болезненны для них обоих; за дерзкими нападками на другого угадывается огромная неуверенность в себе же, и из них двоих более сильная духом Роза, со взрослым здравомыслием разузнав всё о юридических деталях "разрыва помолвки", ставит более робкого Эдвина перед свершившимся фактом — отныне они станут "братом и сестрой", а с их нежеланным (в основном, Розе) будущим браком с этого дня покончено. Эдвину остаётся лишь принять это чужое решение. Эдвин ведь слабоволен — настолько, что боится даже намекнуть дядюшке Джеку о случившемся, предпочитая передоверить эту задачу Грюджиусу.

Представьте себе парня двадцати лет, которому только что дала "отлуп" пигалица на три года его младше. Сказать, что он пребывает в депрессии — это еще слишком слабо. Его самоуважение колеблется где-то в районе "сугубого нуля", поскольку из разряда "жениха и выгодной партии" он махом переведен в разряд "второсортной, попользованной вещи", которую можно выбросить, как начавшую линять платяную щетку. Это не он "освободился" (как личность), это его "бросили" (как предмет). Кто теперь польстится на такого парня? Только такая же "второсортная" Ленка Ландлесс, иммигрантка без гроша в кармане, а лушие партии ему теперь заказаны. Так он в депрессии своей считает, а верно это или нет — бог весть.

Поэтому Эдвин так подавлен на Рождественском ужине у дядюшки Джаспера, поэтому он более не заносчив в отношении "Ленкиного брата" Невилла. В нём идёт бешенная переоценка себя, своей личности, или лучше сказать — недооценка (наведенная недооценкой со стороны Розы). В таком состоянии любой юноша крайне болезненно переживает новые "уколы судьбы", способные еще сильнее опустить его самооценку и сделать его жизнь совсем уж бессмысленной и никчемной. Ему легче умереть, чем упасть еще ниже в своих и чужих глазах.

А параллельно с этой трагической историей следует другая, лишь слегка с ней пересекающаяся: "добрый дядюшка" Джаспер задумал убить своего племянника Эдвина, и причина тому — страстная и безнадежная (почему — мы разберем позднее) любовь Джаспера к невесте Эдвина Розе. Мы, как Друдисты, не имеем права сомневаться в наличии преступного замысла, поскольку сам Диккенс в заметках к роману недвусмысленно называет Джаспера "убийцей", а его ночные эскапады в компании Дердлса — "закладыванием основы для того, чтобы избежать наказания" (слово "алиби" тогда еще не вошло в широкий обиход). В ходе этого "закладывания основы" Джаспер готовит будущую "сцену преступления", которой я расположен считать поместительный склеп семейства Сапси. Вся подготовка, как я уже обосновывал ранее, заключается в предварительном отпирании ключом, украденным на минутку из узелка спящего Дердлса, замка склепа, после чего дверь склепа оказывается лишь притворенной, но не запертой. Не будем пока фантазировать, как именно предполагал Джаспер убить Эдвина в склепе, задушить шарфом или огреть камнем, намеревался ли он присыпать тело известью, или нет — для того, что будет сказано далее, это не важно.

Убийство должно было состояться вскоре после Рождественской полуночи, когда все добропорядочные англичане встречают праздник дома, и на улицах нет ни души. Без сомнения, Джаспер считал, что и разгулявшаяся непогода сыграет ему на руку — в такой ветер, срывающий печные трубы с домов, ломающий сучья у деревьев и валящий прохожих наземь, уж точно никто не отправится бродить ночью. Но именно незапланированный ураганный ветер и сыграл с Джаспером (и Эдвином) злую шутку.

Вот Эдвин и Невилл, отправившиеся по "доброму совету" дядющки Джаспера посмотреть на реку во время бури, сдержанно прощаются возле дома каноника Криспаркла. Пока Невилл, назначенный Джаспером сыграть роль "козла отпущения", стучится в дверь и каноник отпирает ему, Эдвин уже, придерживая шляпу, шагает навстречу ветру, спеша вернуться в жилище Джаспера к теплу очага и остаткам праздничного обеда. Он хочет рассказать дядюшке о услышанном накануне странном "пророчестве", что жизнь некоего Нэда в страшной опасности, и не знает, что именно в эту минуту "добрый дядюшка" готовит его убийство. Путь Эдвина пролегает мимо склепа миссис Сапси, и даже в темноте ночи (далеко не все фонари в ограде собора разбиты непогодой) он вдруг замечает, что дверь склепа широко распахнута, и качается на петлях от порывов ветра. Вспомним, она ведь была не заперта, а только притворена, и ураганный ветер имел достаточно силы, чтобы распахнуть её.

Представьте себе — полночь, кладбище, бушует буря, справа громада собора, со всеми его горгульями и покойниками, слева отворённые двери склепа, словно оттуда только что вышел призрак "дамы в белом", а посередине всего этого двадцатилетний Эдвин, не оправившийся еще от депрессии и презирающий себя за проявленное малодушие. Борясь со страхом, Эдвин заглядывает в склеп, там темно, Эдвин делает шаг-другой внутрь — и вдруг за его спиной новый сильнейший порыв ветра со всего маху захлопывает дверь, отчего внутри замка соскакивает защелка! Эдвин вскрикивает, шарахается в сторону, натыкается на край гроба и падает на землю, прямо в строительный мусор и известь, которую, как мы помним, оставили внутри помощники Дердлса.

Придя в себя, Эдвин пытается отворить дверь, но изнутри двери не предусмотрены ни ручки, ни скважина для ключа — только голое листовое железо: у такой двери ручка лишь с одной, наружней стороны, то есть, это дверь склепа, и открывается она внутрь, толкать её бесполезно. Эдвин понимает, что он попал в нелепейшее, глупейшее, позорнейшее положение — он, словно какой-нибудь горе-египтолог Бельцони, сам замуровал себя в склепе, среди пыли и мёртвых костей и теперь его остаётся только "вытягивать за ноги". Мало того, проникновение в чужой склеп юридически приравнивается к проникновению в чужой дом, в чужую недвижимую собственность, а это дело совершенно подсудное! Начать стучать, звать на помощь, означает навлечь на себя сразу и серьёзные неприятности, и жестокие насмешки окружающих: история отставленного жениха Друда, вдобавок, как последний дурак, запёршегося в чужом склепе без возможности выхода, будет служить темой для зубоскальства годами! Гордячка Роза, определенно, не захочет знать его даже как брата, уличные мальчишки будут кидаться камнями и дразниться, и даже бесприданница Ландлесс не пожелает знаться с таким глупцом и клоуном!

Пока Эдвин сидит в склепе в надежде дождаться света утра и рассмотреть, нет ли какого-нибудь способа одолеть неприступную дверь, дядюшка Джаспер, не выпуская из рук приготовленного для удушения племянника шарфа, нетерпеливо ждёт его дома. Бушует ураган, но неколебим свет красной лампы в окне домика Джаспера, как неколебима его решимость уничтожить любимого и ненавистного племянника и соперника. Так и не дождавшись жертвы, убийца утром отправляется его искать — сначала к дому каноника, последнему пункту на ночном маршруте Эдвина. Страшное подозрение поселилось уже к этому моменту в душе Джаспера — что Эдвин разгадал его злые намерения и побежал за полицией. От каноника Джаспер узнаёт, что Невилл поутру отправился в пеший поход, и у Джаспера рождается надежда, что и Эдвин отправился вместе с Ландлессом. Невилла догоняют, и первое, что спрашивает у него Джаспер, это "где мой племянник?" — в каковом вопросе с самого начала слышится сакраментальное "Каин, где брат твой Авель?", и на что Невилл дерзко отвечает встречным вопросом: "А почему вы меня спрашиваете?" — почти "разве я сторож брату моему?"

Между тем, "брат Авель" ягненком сидит в чужом склепе и боится стучать. Не исключено, что и спит на гробу миссис Сапси, ослабев после нервной бессонной ночи. С каждым часом положение его становится всё более глупым, а появление на людях и возвращение в дом дядюшки всё более невозможным. Тут нельзя не отметить, что первоначальным вариантом фамилии для Эдвина было "Джеймс Уэйкфилд" — имя, напоминающее читателю (возможно, для Диккенса слишком явно напоминающее) рассказ Натаниэля Хавторна "Уэйкфилд", в котором повествовалось о человеке, двадцать лет откладывавшем на завтра возвращение в родной дом, по причине того, что он не представлял, как объяснить своё всё более затягивающееся отсутствие. Мистеру Уэйкфилду было проще слыть для всех умершим, чем объясняться с женой.

Можно еще вспомнить, что в тексте романа невеста Эдвина Роза называется "fairy brige", то есть, "невеста эльфов", а это прямая отсылка к балладе Тобаса Бейли "Ветка омелы", популярной в те годы. В этой балладе невеста на собственной свадьбе, играя с женихом в прятки, схоронилась в большом сундуке (склеп миссис Сапси?), крышка которого захлопнулась так, что невеста не смогла более открыть её. Её кости были обнаружены только через много лет.

Британские законы категорически запрещают обвинять человека в убийстве кого бы то ни было, в отсутствие свидетелей убийства или наличия тела жертвы. Так что, Невиллу, на самом деле, не грозит ничего особо страшного: даже заключение его под стражу есть уже превышение полномочий мэром Сапси. Но нервы Невиллу Джаспер потреплет изрядно. И не только Невиллу, но и себе тоже. Именно от этого нервного напряжения с ним и случится коллапс в момент, когда Грюджиус ("по просьбе Эдвина", подчеркнём эти слова Грюджиуса особо) объявит Джасперу о расторжении помолвки. В этот момент, лишающий дядю причины для ненависти к племяннику, Джаспер снова воспылает к нему родственной любовью: образно говоря, "Савл превратится в Павла".

Превратится, но не полностью. Еще несколько часов (до момента обнаружения часов Эдвина в водах запруды) Джаспер будет страшиться мысли, что Эдвин как-то разгадал его планы убийства и попросту сбежал от опасности. И только появление "улик" возможного убийства Эдвина кем-то другим закончит его преображение: теперь он безутешный родственник, положивший себе найти и покарать убийцу. Ведь представить, что сбежавший от опасности Эдвин сам выбросил часы в реку, попросту невозможно. Значит, произошло что-то ужасное: убийство в целях ограбления, например. Или убийство из ревности. Вот как раз и каноник рассказывает, что наглец Невилл, оказывается, втайне вожделел несчастную невесту Эдвина Розу.

Но всё это произойдёт только через пару дней. Пока что, Эдвин, как последний идиот, сидит в темном склепе, и может только рыдать от жалости к себе.

В романе есть весьма необычный персонаж, отличающийся (если отбросить все декоративные детали) исключительно острым слухом. Кроме того, он известный "либерти", не стесняющийся противоречить мнению окружающих, не боится вида покойников, а вдобавок к этому — он запойный алкоголик, напивающийся порой совершенно до беспамятства. Зовут его "Стони" (Стефан) Дердлс, и в него, словно в святого Стефана иерусалимцы, клойстергэмские мальчишки обычно кидают камни. Зачем же в романе столь колоритный персонаж? Именно затем, чтобы острым своим слухом уловить в склепе глухие рыдания, и не побояться ночью одному отпереть дверь склепа (ключи он всегда носит с собой) и войти туда без фонаря (фонарь он с собой не носит). И обнаружить там Эдвина, белого от известковой пыли и насквозь продрогшего за часы, проведенные в склепе.

Таким образом, через сутки после "исчезновения" Эдвина, в ночь с 25 на 26 декабря 1842 года каменотёс Дердлс, по обыкновению пьяный, вызволяет Эдвина из склепа. Первое, что он со смехом сообщает Эдвину — это то, что весь город считает его мёртвым, убитым, а дядюшка Джаспер вне себя от горя прочесывает с подручными речные заводи в поисках тела племянника. Эдвин приходит в ужас: еще и это! Мало ему проникновения в собственность мэра и осквернения могил, мало ему неминуемых насмешек и презрения всех знакомых, и особенно Розы, так теперь еще предстоит объясняться с дядюшкой, посчитавшим его мёртвым! Робкая душа Эдвина мгновенно подсказывает ему выход — бегство! Лучше считаться мёртвым, лучше исчезнуть навсегда, чем позор и упрёки со всех сторон — так считает Эдвин в ту минуту.

Он умоляет Дердлса никому ни о чем не говорить, он суёт пьяному и хихикающему Дердлсу в руки все свои деньги, отдаёт ему даже часы и галстучную булавку — только пусть молчит! Эдвин пребывает в панике и не соображает здраво. В смятенных чувствах Эдвин пешком через ночь бежит в Лондон; тридцать пять миль — долгое, но возможное путешествие. Там Эдвин (это уже вечер 26-го декабря) спешит к единственному человеку, которому может довериться, к Хираму Грюджиусу, и робко дёргает за ручку колокольчика у дверей конторы юриста. Грюджиус с фонарем выходит отворить — именно эта сцена и запечатлена на обложке романа: угловатый пожилой человек с характерной прической "в виде шапки" (единственно чего этой фигуре не хватает, чтобы определенно "быть Грюджиусом" — это белых носков, выглядывающих на три четверти дюйма из-под брюк, но ведь мы не думаем, что у Грюджиуса была только одна пара носков, и непременно белых?!) выходит отворить звонившему, и на лице у человека с фонарем не отражается смертельный ужас, как это принято приписывать Джасперу, увидевшему призрак в склепе (да и Джаспер в склеп за забытым кольцом вряд ли побежал бы тайно, ночью, но с ярко горящим фонарем). Человек с фонарем не отшатывается от призрака, он, наоборот, внимательно и близоруко вглядывается в лицо ночного визитера, поднимая фонарь повыше, чтобы посветить тому в лицо. Заметим еще, что сцена Эдвин-Дердлс у склепа происходила в полной темноте, и изобразить её художнику было бы затруднительно.

Итак, Эдвин сквозь рыдания рассказывает доброму юристу всю историю своего падения, умоляя сохранить её в строжайшей тайне, особенно от Розы. Грюджиус вынужден обещать, хотя известие о разрыве помолвки ошеломляет его. Но таково решение Розы, оно законно, и Грюджиус не считает себя вправе возражать, хотя внутренне и сердится на Джаспера, который не углядел и не предотвратил такой поворот, будучи, в отличии от Грюджиуса, много ближе к месту событий.

— В таком случае, — говорит Грюджиус, — прошу вас, верните мне кольцо!

Эдвин запускает пальцы в жилетный карман — и обнаруживает там одну лишь пустоту: в довершение ко всему, он еще и кольцо потерял! Раздосадованный Грюджиус не находит в себе сил отчитывать беднягу.

Да, кольцо лежит в запертом склепе на куче строительного мусора, оно вывалилось из кармана Эдвина, когда тот ворочался, пытаясь заснуть на жесткой крышке гроба миссис Сапси. Коробочка истлеет, съеденная известью, но само кольцо не пострадает, и его найдёт Дердлс, когда будет укреплять на стене склепа доску с эпитафией покойной жене мэра. Возможно, Дердлс принесет кольцо мэру, возможно — попытается пропить его, возможно — покажет его Дэчери, но как-нибудь кольцо снова появится в сюжете, наведя мысли Дэчери на склеп миссис Сапси.

Пока же, утром 27-го декабря Грюджиус отправляется в Клойстергэм. Там он сначала встречается с Розой, и та со своей уже стороны сообщает ему о разрыве помолвки, рассказывает об исчезновении Друда и об аресте Невилла, а так же требует освободить её от необходимости заниматься музыкой с мистером Джаспером. Грюджиус только молча кивает, связанный данным Эдвину словом. Рядом случается и мисс Ландлесс, она "отвергает всякие подозрения и непоколебимо уверена в невиновности брата". Но она определенно не сообщает Грюджиусу о своей уверенности во влюбленности Джаспера в Розу — это не тема разговора между посторонними.

Грюджиус приходит к Джасперу и официально объявляет тому о разрыве помолвки, употребив при том выражение "ваш племянник поручил мне сделать это". Известие это повергает Джаспера без чувств к ногам Грюджиуса, и тот воспринимает это с холодностью: Грюджиус сердит на Джаспера — ведь тот не уберег брак, завещанный священной волей родителей. С неразумной молодежи какой и спрос , а вот с опекуна, плохо выполнившего свой опекунский долг спрос (по меньшей мере, моральный) огромный. Однако, Грюджиус не уходит, оставляя Джаспера валяться на полу, а вызывает хозяйку, миссис Топ, привести пострадавшего в чувство; остаётся он и далее, не желая оставлять больного одного. Хотя от совместной трапезы отказывается наотрез. За едой Джаспер рассуждает, что Эдвин, "оказавшись вдруг в роли отвергнутого жениха — ведь все в городе знали о его помолвке — и болезненно воспринимая необходимость всем это объяснять, захотел уклониться от этой тягостной обязанности — и обратился в бегство?"

— Это возможно, — раздумчиво отвечает Грюджиус, зная уже, что примерно так всё и произошло.

— Это бывало. — продолжает Джаспер. — Я читал о таких случаях, когда люди, замешанные в каком-нибудь злободневном происшествии, только чтобы избавиться от праздных и назойливых расспросов, предпочитали скрыться и долго не подавали о себе вестей.

— Да, такие случаи, кажется, бывали, — говорит Грюджиус, поскольку такое описание и есть правда о причине исчезновения Друда.

Но наутро, уже после отъезда мистера Грюджиуса назад в Лондон, каноник Криспаркл находит на брёвнах запруды часы Эдвина Друда, а на дне реки — его галстучную заколку. Как же они там оказались?

Пьяница Дердлс, проспавшись, в точном соответствии с Диккенсовской сентенцией "Если я спрячу часы, будучи пьяным, то трезвым не вспомню, где я их спрятал", забывает обо всём, случившемся с ним ночью. Он не помнит, что вызволил Друда из склепа, он не помнит, что получил от юноши часы и булавку как плату за молчание, он только видит, что у него в руках откуда-то оказались ценные предметы считающегося убитым джентльмена, и что если эти вещи у Дердлса найдут — не миновать ему каторги, а то и петли за убийство.

Поэтому следующей же ночью Дердлс спешит к самому глубокому месту реки, месту под запрудой, по случаю лишь на пару сотен шагов опережая шествующего в глубокой задумчивости той же дорогой каноника. Дердлс не успевает размахнуться, чтобы выбросить улики в воду, как замечает появление каноника и, чертыхнувшись, вынужден скрываться в кустах. Но через пять минут каноник уходит, и Дердлс бросает часы в воду, не заметив в темноте, что они не утонули, а зацепились цепочкой за бревна.

Итак, вот что произошло в Клойстергэме, вот в чем заключается позорная "тайна Эдвина Друда" — он сбежал, чтобы не быть опозоренным, и, как новейший Уэйкфилд, не решается вернуться, с каждым днём делая свое возвращение всё более невозможным. Он не мёртв, и не жив, он завис между этими двумя состояниями, как вставшая на ребро монетка.

То есть, всё изложенное — хорошая завязка для Bildungsroman'а, любимого жанра Диккенса, романа, в котором герои, претерпевая невзгоды, взрослеют, умнеют, изживают собственные недостатки, и потом все заканчивается хэппи-эндом, то есть, свадьбой. Легкомысленный Эдвин был немножко гордецом, был высокомерен с переселенцем Невиллом, называл невесту на людях смешным прозвищем, считал себя большим инженером, способным "расшевелить Египет" — но это был его единственный недостаток (ну, не считая еще робости). Теперь одним дуновением ветра, захлопнувшего некстати дверь, он борошен на самое дно, он стал никем, он потерял имя, положение в обществе, место инженера, он вообще считается мёртвым. То самоуничижительное усилие, которое теперь требуется ему, чтобы снова явиться в мир живых, излечит его и от робости, и от глупого самолюбования.

А что же Роза? Её недостатком является ветренность и зависимость от мнения подруг. Во второй половине романа жизненные обстоятельства заставили бы перемениться и её. Как именно — тут нужен талант Диккенса, чтобы суметь на немногих страницах обосновать такие перемены.

Но единственная ли это "тайна Эдвина Друда"? Нет, есть еще одна, неизвестная ему самому, но уже год как известная Джону Джасперу (именно в момент обнаружения этой тайны кричал и выл Джаспер в Клойстергэмском соборе). Именно эта тайна является причиной планируемого убийства — да, из любви Джаспера к Розе, но отнюдь не из-за ревности к Эдвину.

Об этом — в следующей части моего расследования.

13.10.2013