Впервые опубликовано в блоге Вл. Абаринова "Свой голос"

К «Тайне Эдвина Друда» как будто и подступаться неприлично — такие умы над ним корпели... Но мы попробуем. Начнем, благословясь.

Удивительно, что комментаторы «Эдвина Друда» все как один — по крайней мере те, кто считает, что Друд убит — не сомневаются, что убийца — Джаспер. Автор версии, считающейся наиболее убедительной, Уолтерс, даже не считает нужным доказывать это:

"Против Джона Джаспера есть достаточно улик, его преступный замысел ясен, действия тоже."

Ничего подобного. Улик против Джаспера нет ни малейших. Потому он и не арестован. Подозрения — иное дело. Но по законам детектива персонаж, навлекающий на себя подозрения в первую очередь, не должен оказаться убийцей. Им окажется тот, о котором и не думают. Иначе никакой тайны в романе нет.

Работа Уолтерса — это вообще нагромождение всевозможных натяжек и нелепостей.

Вот, к примеру, главные вещдоки — часы Друда и его булавка для галстука.

"Каноник Криспаркл находит в реке принадлежащие Эдвину Друду часы с цепочкой и булавку для галстука. Это подтверждает версию об убийстве."

Нисколько не подтверждает. Мог выбросить сам, могли снять и выбросить, но не убить. А может, каноник сам снял их с трупа?

Да-да, я помню, что часы он нашел на плотине зацепившимися цепочкой за балку, а за булавкой нырял. Эта сцена описана Диккенсом. Но ничто не мешает предположить, что Криспаркл их туда сам и закинул. Он сам не знает, как его занесло к плотине. Что если он подсознательно стремился к месту преступления, а когда выловил оба предмета, ему пришла в голову мысль предъявить их следствию, дабы отвести подозрения от себя?

Каноник — безусловно лицо, на которого подозрение падает в последнюю очередь. И уже по этой причине его следует включить в список подозреваемых.

Еще про часы, на сей раз Диккенс:

"Часы, найденные на плотине, ювелир признал за те самые, которые он в этот же день проверял и заводил для Эдвина Друда и поставил на двадцать минут третьего; завод кончился раньше, чем их бросили в воду, и, по твердому убеждению ювелира, их не заводили вторично. Это позволяет думать, что часы были взяты у владельца вскоре после полуночи, когда он покинул дом своего дяди в обществе того лица, которое последним видели с ним; затем часы еще некоторое время где-то хранили и, наконец, выбросили."

Сомневаюсь, что часовщик в состоянии определить, что часы не заводили вторично. Сомневаюсь, что это вообще возможно определить, равно как и то, что завод кончился прежде, чем часы оказались в воде. А из чего следует, что часы были взяты у владельца вскоре после полуночи?

А здесь Уолтерс возражает тем, кто считает Друда живым:

"Вот уж поистине чудесное спасение! Яд, удавка, негашеная известь — и все без последствий. А меж тем что-то над ним было проделано, потому что драгоценности с него сняты. Что-то такое, что внушило убийце уверенность в успехе."

Да почему же обязательно были сняты, а не снял сам? И где доказательства, что все перечисленные орудия убийства и способ его сокрытия действительно были применены? Что если Джаспер готовил убийство, но не осуществил его, потому что Друд исчез или потому что его успел убить кто-то другой? Почему Джаспер ждал до утра, чтобы объявить об исчезновении племянника? Его не было дома ночью?

Еще о часах, кольце и булавке.

"Он (Грюджиус. — В. А.) один знал о кольце."

Баззард, которого Грюджиус призвал в свидетели, тоже знал.

Что Друд не носит украшений, кроме часов и булавки, знали не только Джаспер и часовщик — это было видно всем, кто с ним общался: руки без перстней и колец, а какие еще могут быть украшения на мужчине, не видные первому встречному? Нательный крест? Да ведь и кроме украшений на трупе могут оказаться предметы, которых не разъедает негашеная известь – портсигар, допустим, да просто деньги — как же не обыскать карманы (футляр с кольцом лежал у Друда в нагрудном кармане сюртука)? Мы потратили бы слишком много времени, если бы стали разбирать все неувязки и недобросовестные утверждения, допущенные Уолтерсом, чью версию (внизу, после романа) русская диккинистика почему-то считает "наиболее научно обоснованной". Именно работой Уолтерса воспользовались авторы советской экранизации ТЭД Орлов и Капралов, не замечая ее зияющих пустот и противоречий. Но на некоторые указать просто необходимо.

Вот Уолтерс комментирует обыкновение загадочного Дика Дэчери не надевать шляпу:

"Даже когда шляпа при нем, он не знает, что с ней делать, и зажимает ее по-женски под мышкой, вместо того чтобы держать по-мужски в руке."

Хотелось бы посмотреть на женщину, зажимающую шляпу под мышкой.

Е. Цимбаева, автор прекрасной статьи "Исторические ключи к литературным загадкам", пишет по этому поводу, что и викторианские женщины не ходили простоволосыми:

"Женщина, не желая надевать шляпу, повесила бы ее на руку, дабы не помять этот достаточно дорогой предмет гардероба; если же тесемки не было, то скорее вертела бы в руках. Под мышкой носили только складной мужской цилиндр («шапокляк»), когда его снимали на вечере или в присутственном месте."

И еще:

"В некоторых случаях можно было взять шляпку, но не надеть. Роза, выходя во внутренний сад пансиона для пугающей ее беседы с Джаспером, несмотря на волнение и тревогу, не забывает повесить на локоть свой капор. Дэчери же именно забыл, что он без шляпы."

Еще одна смехотворная натяжка Уолтерса:

"Если под видом Дэчери скрывалась женщина, она, конечно, ничего не могла писать от руки. Ее тотчас узнали бы по почерку {В ту эпоху девочек обучали писать итальянским "заостренным" шрифтом с росчерками; мальчиков учили "круглом)" шрифту. Разница между тем и другим очень заметная, и пол писавшего легко было определить. (Прим. автора.)}. Для записей, если они были нужны, ей пришлось бы придумать какой-нибудь другой, не столь изобличающий способ. Меловые черточки на дверце буфета вполне удовлетворяли этому требованию."

Но Дэчери пишет в романе!

"Бедняжка ускорила шаг, она почти по пятам за ним вбегает под арку, но здесь ее взгляду представляется по одну сторону лишь пустая каменная лестница, а по другую распахнутая настежь дверь, за ней комната со сводчатым потолком и большеголовый седовласый джентльмен, который сидит за столом и пишет, одновременно зорко оглядывая прохожих, как будто он сборщик дорожной пошлины (хотя вход сюда явно бесплатный)". (Глава XXIII)

Объяснение Уолтерса, почему Джаспер, обладающий абсолютным музыкальным слухом, не узнал Елену в облике Дэчери по голосу:

"Эта единственная фраза, произнесенная Еленой в его присутствии, застрянет у него в ушах и в решительный момент всплывет в его памяти. Но едва ли четыре слова, сказанные в сторону, могли так уж хорошо ознакомить его с голосом Елены, и к тому времени, когда появляется Дэчери, если не самые слова, то звучание их, вероятно, уже забылось."

Но Елена в романе произносит в присутствии Джаспера несколько фраз, не говоря уже о том, что она присутствует на вечере в доме Криспаркла и, уж конечно, не сидит молчком. А низкий грудной голос Елены Уолтерс попросту придумал — этого нет в тексте романа.

А вот комментарий Уолтерса к разговору Дердлса и Джаспера о свойствах негашеной извести:

"Дердлс объясняет ему, что она сжигает все — кроме металлических предметов."

Дердлс нигде не говорит этого!

Засим остановимся. Версия Уолтерса несостоятельна от начала и до конца. На суде над Джаспером (известное шоу, состоявшееся в 1914 году, в котором участвовали известнейшие литераторы того времени) Уолтерс представлял обвинение, и аргументы его были еще более беспомощными — домыслы вместо доказательств. Защита в лице младшего брата Гилберта Кита Честертона Сесила выдвинула свою, весьма оригинальную и смелую версию, к которой мы еще вернемся, как и к суду в целом.

А пока отметим, что Уолтерс, на каждом шагу повторяющий, что у писателя такого класса, как Диккенс, не бывает лишних деталей, оставляет без внимания великое множество таких деталей. Это и "призрак крика", слышанный Дердлсом ровно за год до исчезновения Друда, и тяжелая трость Невилла из железного дерева, и тот факт, что он и Елена — близнецы, причем смуглые (вероятно, наполовину сингалы), и то, что Невилл жжет какие-то бумаги перед тем, как отправиться на последнее свидание с Друдом, и почему ни Джаспер, ни Криспаркл не хватились Друда и Невилла до утра...

В блестящей, остроумной и, хочется сказать, искрометной работе Карло Фруттеро и Франко Лучнтини "Дело Д., или Правда о ТЭД" содержится множество тонких наблюдений над текстом романа. В первой же главе Диккенс загадывает сразу несколько кардинальных загадок. В сцене в опиекурильне герой, прислушивающийся к наркотическому бреду хозяйки заведения, дважды произносит слово Unintelligible ("Неразборчиво") — он не может разобрать ее слов или опасается, что сам может в наркотическом забытьи выдать некую тайну? Тот же ли самый это человек, что появляется затем в соборе и надевает стихарь, чтобы участвовать в вечерней службе? Где он пропадал целый день?

Герой Эдгара По Огюст Дюпен (в тексте Фруттеро и Лучентини действуют знаменитые литературные сыщики), прослушав первую главу, задает резонный вопрос:

"—Ничего не имею против намеков, первых впечатлений и взаимосвязей, бурь явных и скрытых — они впоследствии могут привести к интересным результатам. Но мне хотелось бы обратить внимание на то, что до сих пор никто не поставил чисто технический вопрос о времени и месте действия. Где находится опиумный притон? Где находится собор? Сколько требовалось времени, с учетом возможностей тогдашних транспортных средств, чтобы добраться из притона до собора? И согласуется ли оно с отрезком времени, указанным в романе?"

И получает ответ:

"Время действия романа относится, судя по всему, к сороковым годам (впоследствии участники расследования устанавливают совершенно точно, что действие романа происходит в 1842 году. — В. А.), когда железнодорожное сообщение с Лондоном еще не было полностью введено. Из текста самой ТЭД следует, что тридцать пять миль, отделяющие Клойстергэм от Лондона, преодолевались частично на поезде, частично на дилижансе и поездка занимала три часа."

Авторы криминальных романов обычно очень тщательно подходят к этому вопросу. В свое время яписал, как много указаний на точное время и расстояние в «Карамазовых» — Митя в ночь убийства отца бегом бегает по городу и то едва укладывается в график, который ему определил автор.

К сему добавим неточность перевода (их довольно много, причем некоторые никак не мотивированы; так, например, О. Холмская остроумно перевела фамилию Honeythunder как Сластигрох, но почему-то не стала переводить фамилию брата и сестры Лэндлисс, что значит Безземельные и может играть роль в разгадке тайны). Переводчица — скорее всего, по небрежности — неверно определила первую фразу церковной службы — When the wicked man... Она взяла перевод из церковнославянского варианта Притчей Соломоновых: "Егда приидет нечестивый...", что в синодальном русском переводе звучит так: "С приходом нечестивого приходит и презрение, а с бесславием — поношение". (Притч., 18:3) (ВKJB: When the wicked cometh, then cometh also contempt, and with ignominy reproach.)

На самом деле у Диккенса цитата из Иезекииля: "Again, when the wicked man turneth away from his wickedness that he hath committed, and doeth that which is lawful and right, he shall save his soul alive". То есть:

"И беззаконник, если обращается от беззакония своего, какое делал, и творит суд и правду, — к жизни возвратит душу свою". (Иез., 18:27)

Именно этим стихом начинается вечерня в англиканской литургии. Но разве он не может быть ключом к тайне Эдвина Друда?