Оригинал опубликован на "Блогосайте"

Вот уже почти 150 лет литературоведы и читатели пытаются решить задачу, которую поставил перед нами Чарлз Диккенс своим романом «Тайна Эдвина Друда». Точнее, не самим романом, а тем, что не успел дописать его: он обрывается в тот момент, когда, с одной стороны, сказано достаточно для пробуждения любопытства, с другой — слишком мало для того, чтобы это любопытство удовлетворить однозначно.

Вступление

Пересказывать содержание романа не буду — полагаю, что этот очерк может привлечь внимание только тех, кто его читал. Ну а тем, кто наткнулся на него случайно, и столь же случайно заинтересовался его темой — очень рекомендую сначала прочитать роман, иначе почти всё сказанное далее будет не очень понятно.

Впрочем, «Тайну Эдвина Друда» я с чистой совестью могу рекомендовать и вне зависимости от моего сочинения — всем любителям классического (то есть «аналитического») детектива. Ибо роман этот — своего рода мета-детектив, или детектив о детективе. Ввиду незаконченности которого вокруг его сюжета можно строить (почти) любые версии в полное своё удовольствие.

И вот на версиях интерпретации романа я остановлюсь подробней. После чего предложу свою версию — на мой взгляд, настолько очевидную, что остаётся только недоумевать: почему она не была, насколько мне известно, высказана никем ранее. На истинности её я не настаиваю — но и пройти мимо этой версии было бы не правильно. Однако начну по порядку — примерно в хронологическом порядке выдвижения версий предшествующих.

Версия Проктора: мертвец выслеживает

Первая по времени версия разгадки тайны Эдвина Друда сводится к тезису: «Мертвец выслеживает»: именно под таким общим заголовком литературовед Ричард Проктор опубликовал в 1874 году серию статей в журнале «Ноледж» (в 1882 году они вошли в его книгу «Чтение в часы досуга», изданную под псевдонимом «Томас Фостер»). И в ней разгадка тайны Эдвина Друда очень проста: он не был убит коварным Джаспером, а таинственным образом спасся, представ позднее перед читателем в роли мистера Дэчери. Исполняя которую, в конце концов и разоблачил негодяя.

Версия Проктора-Фостера получила некоторое признание: его работа была напечатана в первом русском издании ПСС Диккенса XIX века, а в наши дни была опубликована в одном из отдельных изданий романа (издательство Захарова, 2001). Однако она была раскритикована в пух и прах всеми авторами, позднее обращавшимися к нашей теме. Только ленивый не отметил бы (а ленивых среди исследователей тайны Друда не водилось), что

• Эдвин Друд по своим морально-волевым качествам никак не походил на роль детектива-разоблачителя;
• Диккенс неоднократно подчёркивал неожиданность развязки сюжета своего романа — а сюжет с «выслеживающим мертвецом» он уже использовал, и использовал неоднократно (новелла «Пойман с поличным», романы «Наш общий друг» и « Жизнь и приключения Мартина Чезлвита»);
• имеется прямое свидетельство сына Диккенса: на его вопрос, был ли Эдвин Друд убит, отец ответил ему: «Конечно. А ты как думал?»

Любое из этих возражений против версии Проктора само по себе легко поставить под сомнение. Так, Друд, подвергшись смертельной опасности и чудом выжив, вполне мог внутренне перековаться и стать пригодным для исполнения роли носителя возмездия. Диккенс мог искренне заблуждаться на счёт оригинальности замысла сюжета своего романа. Или, напротив, придать этому сюжету новые черты. Наконец, сына он мог просто мистифицировать — сохранения ли тайны для, или ради проверки его сообразительности.

Однако на каждое из контр-возражений найдётся, свою очередь, и очередное опровержение (например, перековку личности мы часто встречаем в романах, но достаточно редко — в жизни, а Диккенс, всё-таки, был писателем-реалистом). И к тому же совокупность возражений придаёт им весомость, это во-первых. А во-вторых, имеется ещё два возражения против версии Проктора, опровергнуть которые трудно: то, что Друд был бы немедленно узнан Джаспером в любом парике и костюме, и то, что Друду просто ни к чему было разводить всю эту котовасию с маскарадом и выслеживанием, ибо он мог просто обратиться в компетентные органы.

Наконец, версия Проктора просто скучна: это интуитивно чувствовали все, кто обращался к тайне Эдвина Друда, иначе она до сих пор нас не волновала бы. Так что давайте просто поверим писателю на слово: сюжет его романа был действительно оригинален, развязка — неожиданна, а Друд — действительно убит.

Версия Уолтерса: три тайны Эдвина Друда

Именно из этих постулатов исходит автор второй по времени версии разгадки тайны — Джон Каминг Уолтерс в своей работе «Ключи к `Тайне Эдвина Друда`», опубликованной в 1913 году. Где он формулирует концепцию «Трёх тайн», требующей ответа на вопросы:

1. жив или умер?
2. кто такой мистер Дэчери?
3. кто такая старуха-опиоманка?

С тех пор каждый исследователь тайны Друда считает своим долгом ответить на поставленные Уолтерсом вопросы. Ответы же его самого мы сейчас рассмотрим.

Уолтерс считает само собой разумеющимся, что Друд был убит Джаспером, труп его бесследно уничтожен с помощью негашёной извести, и у убийцы нет на этот счёт никаких сомнений. Как и на счёт того, что против него не осталось никаких улик.

Относительно «третьей тайны» Уолтерс признаёт, что в написанной части романа данных для её решения недостаточно. В качестве вариантов чисто на уровне догадок он высказывает версии, что старуха-опиоманка могла быть матерью Джаспера, падшей женщиной, лишённой ребёнка его отцом. Или, напротив, матерью девушки, некогда соблазнённой и погубленной нашим записным злодеем.

Так что основное внимание Уолтерс уделяет поиску ответа на второй вопрос, который, с одной стороны, не очевиден, с другой — подкрепляется достаточным количеством данных, позволяющих выйти за рамки чистого гадания.

И ответ на него парадоксален: в облике мистера Дэчери, мужчины военного вида с пышной седой шевелюрой, любителя принять в обед пинту хереса под жареную камбалу и телячью котлетку, в Клойстергэме появляется… Елена Ландлес, сестра Невила, которого, по навету Джаспера, подозревают в убийстве Эдвина Друда.

Пересказывать аргументацию Уолтерса я не буду — заинтересованный читатель легко может ознакомиться с ней: перевод его работы включается в качестве приложения в большинство серьёзных наших изданий романа, начиная с 30-томника, 1957–1960 годов, и поныне (что легко находится в сети).

Кроме того, версия Уолтерса легла в основу развязки замечательного четырёхсерийного телеспекталя Александра Орлова (1980), который можно рассматривать как иллюстрацию работы Уолтерса «вживе». В котором роль Джаспера исполняет Валентин Гафт, а в качестве ведущего и комментатора — выступает Сергей Юрский. Он же по совместительству эмулирует Дика Дэчери в сценах с его участием — запомним этот момент, он нам пригодится.

Поэтому остановлюсь на доводах Уолтерса лишь вкратце. Доказательством тождества Елены Дандлес и Дика Дэчери он считает (в числе прочего):

• огромную седую шевелюру, которую считает париком, призванным скрыть пышную причёску девушки;
• использование Дэчери своего рода шифра в виде меловых чёрточек;
• опыт переодевания в мужской костюм;
• иллюстрации к первому изданию романа;
• те самые морально-волевые качества, коих был лишён Эдвин Друд;
• личная заинтересованность — с одной стороны, вражда к Джасперу, который продолжает копать под её брата Невила, с другой — дружба с Розой Буттон, которой Джаспер домогается (и ради которой он пошёл на убийство).

Опровергнуть доводы Уолтерса «в лоб» невозможно. Если, конечно, не принять мнение Честертона, что они снижают обаяние образа Елены Ландлес — но это дело вкуса. По крайней мере, я не нахожу прямых возражений. Однако почти любой из доводов Уолтерса можно интерпретировать и иначе.

К шевелюре и парику я ещё вернусь, когда доберусь до собственной версии. А вот в истории с меловыми чёрточками всё не так однозначно. Действительно, это может быть попытка скрыть «женский» почерк: поскольку обучение в Англии в то время было раздельным, девочек учили писать буквами, визуально резко отличными от почерка «мужского». Так, Шерлок Холмс с первого взгляда опознаёт, что данное письмо написано женщиной, не руководствуясь ни дедукцией, ни индукцией, а просто зная об этом a priory.

Однако можно допустить и другое: меловые чёрточки — это именно шифр, к которому он прибегает в условиях съёмной квартиру, не гарантированной от постороннего проникновения (в том числе и вторжения Джаспера). А возможно, всё гораздо проще: подобно тому, как трактирщик учитывает кредит своих постоянных посетителей, Дэчери символически ведёт счёт своего «клиента» Джаспера:

Никому не понятно, кроме того, кто ведет запись, но все тут, как на ладони, и в свое время будет предъявлено должнику.

Относительно морально-волевых качеств и личной мотивации — однозначности ещё меньше. В написанной части романа мы видим как минимум двух персонажей мужского пола, требуемыми качествами обладающих — Невила Ландслеса и Септимуса Криспаркла. Причём для первого личная мотивация очевидна, для второго — вполне могла появиться по мере получения информации (например, от мистера Грюджиуса, с которым он находился в постоянном контакте).

И наконец, иллюстрации к первому изданию романа. Они были выполнены зятем Диккенса, Чарлзом Коллинзом (между прочим, братом Уилки Коллинза, автора «Лунного камня» и «Женщины в белом») — если и не прямо по его указаниям, то, вероятно, в полном идейном согласии. Хотя и прямых директив со стороны Диккенса исключить нельзя: минимум один из рисунков касается эпизода, в романе ещё не описанного. Это, вероятно, финал романа, в котором, по мнению Уолтерса, фигурирует Елена Ландерс в облике Дэчери.

Версия Смаржевской: месть невесты

Самое смешное, что из тех же рисунков Коллинза абсолютно иной вывод делается автором третьей версии тайны Эдвина Друда — И. И. Смаржевской, написавшей статью «Кто такой мистер Дэчери». Текст её легко находится в сети, например, здесь.

Статья же изначально была опубликована в сборнике «Тайна Чарльза Диккенса» (М.: Книжная палата, 1990). И, как следует из названия, посвящена поиску ответа на второй вопрос Уолтерса. Поскольку Смаржевская, вслед за ним, ответ на первый вопрос считает очевидным, а на третий за отсутствием данных гадательным.

Так вот, Смаржевская безоговорочно принимает все аргументы Уолтерса в пользу «женской атрибуции» мистера Дэчери. Однако исполнительницей её роли считает… Розу Буттон. Что основывается на двух группах аргументов — отрицательной (против версии о Елене Ландлес) и положительной (в пользу Розы).

Против отождествления Елены и Дэчери свидетельствуют хронологические неувязки: последний появляется в Клойстергэме раньше, чем Елена могла бы узнать об угроза, которые высказывает Джаспер в адрес Невила во время объяснения его с Розой.

Далее, Елена, не так давно приехавшая с Цейлона, выглядит абсолютно не адаптированной к английской жизни, тогда как мистер Дэчери легко устанавливает контакт с людьми из самых разных слоёв общества — от «столпа общества локального масштаба» мистера Сапси до маргинала Дёрдлса и юного бомжа Депутата. Кроме того, он явно не страдает от бедности, тогда как Ландлесы живут если не в нужде, то в режиме строгой экономии.

И, наконец, главный аргумент Смаржевской, унаследованный ей от Честертона —

нравственная невозможность для Елены играть роль Дэчери… Понимание человеческой натуры не могло изменить Диккенсу. Мисс Ландлес только стремится избежать опасности, которая угрожает ей и Невилу.

О значимости последнего аргумента предоставляю судить знатокам морали и нравственности, к коим автор этих строк отнести себя не может. Хронологические неувязки — это серьёзней, хотя тоже может быть интерпретировано по разному (про что я ещё скажу).

А вот второй аргумент — по-моему, неубиенный: очень трудно представить себе, что девушка с задворков империи, без всякого образования и воспитания, эмулировала бы немолодого человека, похожего на военного, и более того, воспринималась бы окружающими в этом качестве. По причинам не нравственным, а очень практическим.

Так что с негативной группой аргументов Смаржевской спорить трудно: Елена не может исполнять роль Дика Дэчери. А как быть с аргументами позитивными, свидетельствующими в пользу Розы? Большинство из них — чисто психологические. А поскольку в психологии я разбираюсь не лучше, чем в нравственности, пересказывать их не буду. А остановлюсь на аргументе логическом: последовательно отметая всех персонажей женского пола — претендентов на амплуа Дэчери (включая крайне маловероятную мисс Твинклтон), Смаржевская останавливается на Розе Буттон методом исключения. Но ведь и Уолтерс пришёл к к своему выводу о Елене тем же методом. И при этом кандидатура Розы им не рассматривалась совсем. Видимо, для нативного англичанина, не так далеко (как мы) отстоящего по времени от викторианской эпохи, представить Розу в качестве детектива-мстителя было сложнее, чем «полудикую» девушку из дальних колоний.

Следующий позитивный аргумент в пользу своей версии Смаржевская находит всё в тех же рисунках Коллинза. Усматривая на них сходство между изображениями Розы и Дэчери. Но ведь и Уолтерс для подтверждения своей версии привлекает тот же материал — и искомое подтверждение находит. Думается, что при внимательном их разглядывании и большом желании в них можно найти подтверждение любой версии. Или — не найти подтверждения ни одной. Как это случилось с автором этих строк, хотя, конечно, ему рисунки Коллиза были доступны только в Сети. Возможно, рассматривая их в оригинале, он углядел бы в них доводы в пользу своей версии.

Кстати, моя версия в виде смутной ещё догадки родилась много лет назад, при первом прочтении 27-го тома ПСС Диккенса, в котором текст романа сопровождался приложением в виде работы Уолтерса (каковая, разумеется, была тут же прочитана). Позднее я добрался и до работы Проктора-Фостера (на бумаге, сетевой версии с простым доступом до сих пор не нашёл), которые укрепили меня в мысли, что моя догадка… нет, разумеется не истина в последней инстанции, но столь же правомерна, как и мнения великих диккенсоведов прошлого. А прочтение статьи Смаржевской подвигло на её изложение.

Версия Цимбаевой, «дописательная»

Долгое время это оставалось лишь благим намерением, пока наконец руки не дошли вплотную заняться этим делом. И вот, сочинив в общем и целом «рыбу» своего текста, я занялся сверкой его с материалами, доступными в Сети и на «бумаге». И обнаружил ещё одну версию в виде следующей статьи: Е. Цимбаева. Исторические ключи к литературным загадкам: «Тайна Эдвина Друда». Опубликовано в журнале: Вопросы литературы 2005, 3.

Характер этой версии требует уделить ей некоторое внимание. В ней тоже много рассуждений о морали и нравственности, например, о невозможности убийства внутри круга кровных родственников (опровергаемое всей историей германоязычной, в том числе и английской, литературы, начиная с «Беовульфа», «Эдды» и «Песни о Нибелунгах»). Местами даже проскальзывает мысль, что лейтмотив романа Диккенса — борьба с наркоманией, иллюстрируемый историей падения опиумокурильщика. По причинам, озвученным ранее, это всё я оставляю за кадром, а остановлюсь только на моментах, имеющих отношения к ответам на вопросы Уолтерса.

В ответе на первый из них Цимбаева реанимирует версию Проктора: Друд не убит (хотя Джаспер уверен в обратном), ему удаётся скрыться. Но не под маской мистера Дэчери, а гораздо дальше — где-нибудь в Австралии или Новой Зеландии, под чужим именем. Почему — желающие могут прочитать по ссылке.

В ответе на второй вопрос Цимбаева, напротив, полностью соглашается с Уолтерсом: мистер Дэчери, безусловно, женщина. Но: не Елена, не Роза, и даже не мисс Твинклтон, а… мать Эдвина. О которой ранее не говорилось ни слова — не упоминалось даже о её могиле. Собственно, отсутствие которой и служит отправной точкой в дальнейших рассуждениях, за деталями которых я отправляю опять же к рассматриваемой работе.

И, наконец, достаточно подробно рассмотрен третий вопрос, который большинство авторов опускают за пониманием невозможности его решения. В рассматриваемой же версии ответ на него находится. Дело в том, что Джаспер — не Джаспер. А некто, присвоивший его имя (и, вероятно, предварительно убивший его). Следовательно, никакой не дядя Друда, а абсолютно посторонний человек (здесь-то и срабатывает тезис о табу на убийство кровных родственников в викторианском детективе). Что же до старухи-опиоманки — она знала об этом факте из биографии Джаспера, и собиралась то ли шантажировать его, то ли выдать властям из мести.

Пересказывать аргументацию, повторяю, не буду. Как и опровергать высказанные тезисы или, напротив, соглашаться с ними. Скажу только одно: все три приведённые ответа на вопросы Уолтерса, которые даёт Цимбаева, лежат далеко за рамками доступной нам части романа Диккенса. И потому представляют собой не попытку реконструкции романа по дошедшим фрагментам, а его дописывание. А это — совершенно иной жанр, своего рода альтернативное «друдоведение». Имеющее к раскрытию тайны Эдвина Друда примерно такое же отношение, как альтернативная история — к истории.

Версия автора: предпосылки

Как уже было сказано, версия автора этих строк зародилась давным-давно, когда на русском языке была доступна только версия Уолтерса и, в его пересказе, Проктора. А также — краткие изложения соображений прочих корифеев диккенсоведения. Ни в одном из которых я не нашёл и намека на ту версию, которая первой пришла мне в голову. Ниже она и будет изложена в том виде, как она представляется мне ныне.

Формулируя свою версию, я старался придерживаться двух основополагающих постулатов. Первый — опираться только на то, что имеется в написанной части романа (за единственным исключением), и на некоторые общие соображения. Второй же — я твёрдо поверил на слово Диккенсу, что финал «Тайны Эдвина Друда» будет абсолютно неожиданным. И на момент, когда он последний раз высказывался по этому поводу, предугадать его, по мнению писателя, было невозможно.

Реконструкции того, что не успел написать Диккенс, я не занимался. И тем более не стремился дописать роман — повторяю, это совершенно иной жанр, который полагаю для себя непосильным. Поэтому, хотя, следуя традиции, версия эта представлена в виде ответов на три вопроса Уолтерса, в основном она сводится к вопросу второму.

Хотя пару слов надо сказать и по первому вопросу. Здесь я всецело следую мнению тех диккенсоведов, которые считали, что в ответе сыну на вопрос о судьбе Эдвина Друда Диккенс был откровенен. То есть взлелеянный Джаспером коварный замысел был реализован, Друд — убит, труп уничтожен.

Частный субвопрос — как убит? Это имеет некоторое отношение к вопросу главному. Уолтерс считает, что Джаспер задушил Друда шарфом, который время от времени, и не всегда к месту, упоминается в романе. В то же время опиумную бредятину Джаспера можно интерпретировать и так, что он столкнул Эдвина с башни собора. Эту версию принимает Смаржевская.

Присоединяюсь ко второй версии и я. Из тех самых общих соображений. Задушить человека не так просто, как об этом пишут в романах. Тем более — молодого парня, пусть и несколько не трезвого, возможно, даже кайфанутого Джасперовым пойлом. Но довольно таки тренированного: получив стандартное английское образование, Эдвин просто не мог быть малохольным очкариком-ботаником. Так что Джаспер наверняка избрал более надёжный вариант — даже в том случае, как полагают дописанты-друдоведы, он уже был убийцей. Потому как столкнуть его с башни — тут не нужно много сил и умений. И исход стопроцентно летален…

Это я всё сказал не натурализму для, а исключительно ради подтверждения факта: Друд был стопудово убит, Джаспер в этом был уверен, и для этой уверенности у него были все основания. Ни о какой недодушенности или недотравленности говорить не приходится: что называется, умерла, так умерла.

Перехожу ко второму вопросу. Ответ на который надо начать с того, почему я считаю неправильным ответ Уолтерса (и, в самой общей форме, всех его последователей на этой стезе). Роль мистера Дэчери не могла исполнять Елена Ландлес — это убедительно показала Смаржевская. В этой роли не могла выступить Роза Буттон — об этом косвенно, но столь же убедительно, свидетельствуют доводы Цимбаевой.

Могла ли эта роль быть звёздной для матери Эдвина? Могла — ведь никто этой версии ещё не опроверг. И подозреваю, даже не думал о том, что она нуждается в опровержении. Потому что иначе столь же важно было бы опровергнуть версию о Джаспере — космическом пришельце, готовящем вторжение с Альдебарана. Ибо в романе Диккенса содержится абсолютно одинаковое количество сведений и о матери Друда, и о пришельцах с иной Галактики.

Собственно, всё, что мы знаем о матери Друда — это можем догадываться о факте её существования. Да и то, не благодаря указаниям Диккенса, а из тех же общих соображений: человечество ещё не придумало способа размножаться почкованием…

Резюмирую базар. Да простят меня те дамы, которые, возможно, читают этот очерк, но роль мистера Дэчери — повторяю, не очень юного джентльмена, которого принимают за отставного офицера из колоний (а Дэчери всеми воспринимается как джентльмен, то есть не сержант-сверхсрочник), не могла исполняться женщиной. В обоснование этого даже не хочется вдаваться — это настолько же очевидно, как то, что коренной москвич в северном посёлке мог бы выдать себя за тамошнего уроженца.

И тут впору вспомнить наш замечательный телесериал. Точнее, те эпизоды его последней серии, где фигурирует мистер Дэчери, эмулируемый Юрским: создателям этого (повторяю, замечательного) произведения не пришло в голову выпустить на арену исполнительницу роли Елены Ландлес «в сюртуке и парике». Художественное чутьё (или как это там называется в этом вашем кинематографе) подсказало им, как бы это выглядело нелепо.

Маленькое отступление. Этот очерк был написан на 146% (совсем немного не хватило до стапятисот), когда я наткнулся на статью Ю. Полежаевой «И снова Эдвин Друд». Она относится к жанру дописантства (хотя, по тайному признанию автора, исключительно интеллектуальной игры ради, а не к славе чужой примазаться для). И потому я не включил её в свой обзор версий. Но не могу отказать себе в удовольствии процитировать фрагмент из этого материала — он почти текстуально совпадает с тем, что было сказано в предыдущем абзаце:

… нельзя не заметить, что нам так и не рискнули показать исполнительницу роли Елены Ландлес Маргариту Терехову в парике Дэчери — скорее всего потому, что несостоятельность и этой идеи оказалась бы столь же очевидной. Если уж блестящая профессиональная актриса не смогла убедительно изобразить «старого холостяка», то Елена Ландлес тем более не смогла бы.

Правда, сама Полежаева принимает версию Цимбаевой о «богине из машины» — матушке Эдвина Друда. Однако какие основания полагать, что этой гипотетической матушке роль Дэчери удалась бы лучше, чем Елене или Розе? Только предположение, что она могла быть актрисой. Однако это уже вторая производная: возможная матушка — возможно, актриса. Да ещё, возможно, и очень талантливая — другая убедительно сыграть мужскую роль не смогла бы и на сцене, не то что в жизни.

Кстати, всем известная нелюбовь Диккенса к литературным персонажам — «переодетым женщинам», объясняется, мне кажется, не соображениями благопристойности, и тем более, не сексисткими комплексами: против таких маскарадов протестовало его чутьё реалиста.

Так что автор этих строк однозначно отвергает версию о «женской атрибуции» Дэчери. Однако все кандидатуры «мужеска пола» были рассмотрены предшественниками и вполне обоснованно отвергнуты — я на этом вопросе не останавливался ввиду его тривиальности: Криспаркл и Невил — ввиду узнаваемости, Грюджиус и Баззард — как не соответствующие «по фенотипу».

Однако все ли? И теперь я напомню о втором постулате своей версии — вере в слова Диккенса о неожиданности решения. А какое решение может быть неожиданным, если опираться на написанный текст романа? Только одно — мистер Тартар.

Версия автора: ожидаемая неожиданность

Что сообщает нам Диккенс о мистере Тартаре? Первый лейтенант (по нашему, флота Русского того времени, лойтенанат он, старшой) Королевского флота в отставке. То есть флотский офицер — и не самых начальных чинах, не армейский взводный или ротный, а, по рангу, третий, а то и второй офицер на корабле.

Среднего, по тем временам, возраста — 28–30 лет. Ему не надо прикидываться похожим на военного — он военный до глубин костного мозга. Ему не надо искусственно добавлять себе годов: за время рейсов и походов солёные ветра сделали его физиономию не очень похожей на личико херувима. А если добавить седины в голову — вполне сойдёт за вышедшего в отставку по выслуге лет. Но к седине я ещё вернусь.

Отсюда и шифрованная фиксация своих «следственных мероприятий» — привычка к флотскому порядку, с одной стороны, и к хранению военной тайны — с другой.

Легко заводит контакты в самых разных кругах общества. А чего ещё ожидать от моряка, который

… лет двенадцать или пятнадцать слонялся по морям.

А это — не только моря, но и заходы в порты, где этим приходится заниматься постоянно.

Кроме того, мистер Тартар — человек, не очень ограниченный в средствах, наследник богатого дядюшки, то ли потенциальный, то ли уже состоявшийся.

Соответствует ли сказанное образу Дика Дэчери? Вполне.

И вообще, как известно,

… все флотские отличаются остроумием и сообразительностью.

В чём не откажешь и нашему «старому холостяку».

Мотивация очевидна — любовь с первого взгляда: имеется прекрасная дама, преследуемая подлым негодяем. И благородный джентльмен, узнающий об этом и полагающий своим долгом вписаться в ситуацию. Ибо, как говорил Алан Квотермейн, известный, "что такое джентльмен? … это офицер Британского Королевского флота."

О жизненных обстоятельствах Розы Тартар узнаёт, скорее всего, случайно. И своё расследование проводит в тайне от неё. А также — от всех возможных участников дела. В этом (а не только в желании «состариться») объяснение его седин. Можно согласиться с мнением предыдущих расследователей, что это — парик. Только призван он скрывать не женские локоны, а вот что:

… такой густой загар покрывал его лицо, что разница между смуглыми щеками и белым лбом, сохранившим естественную окраску там, где его заслоняла шляпа…

Отступление: то, что Дэчери постоянно держит свою шляпу в положении «на руке» — один из доводов в пользу его офицерского прошлого: именно это предписывают уставы всех, кажется, армий в случаях, когда требуется быть с обнажённой головой.

От кого надо скрывать Дэчери свою «особую примету»? Да от Криспаркла же: оказывается, они с Тартаром — однокашники по колледжу, причём первый учился несколькими классами старше. Парик — недостаточная маскировка? Отнюдь: при встрече у Розы префект не сразу узнаёт своего бывшего фэга:

Мистер Криспаркл пристально вгляделся в красивое загорелое лицо: и ему почудилось, что в комнате встает смутный призрак какого-то мальчика.

Да и то после напоминания об их прежних отношениях:

Незнакомец увидел этот проблеск воспоминания в чертах мистера Криспаркла и, снова улыбнувшись, сказал: — Что вам подать на завтрак? Варенье кончилось. — Минутку! — вскричал мистер Криспаркл, поднимая руку. — Подождите минутку. Тартар!

Так что при случайной встрече на улице Клойстергэма в предшествующее время нехитрого камуфляжа должно было хватить. А в дальнейшем, поскольку Тартар-Дэчери оказывается в одной «команде» с Криспарклом и Грюджиусом, необходимость таиться от них со временем может и отпасть.

Кстати, не исключено, что к моменту первой встречи нашей «банды расследователей» в полном составе Грюджиус уже знал о существовании Тартара-Дэчери, а возможно, и о его намерениях в отношении Джаспера (хотя, видимо, до того их не разделял). Ведь именно он настаивает на том, чтобы в момент военного совета троицы впустили напрашивающего к ним в компанию незнакомца:

Когда ты в затруднении и не видишь выхода, никогда нельзя знать, с какой стороны придет помощь. Мой деловой принцип в таких случаях — ничего заранее не отвергать и зорко смотреть на все стороны. Я мог бы по этому поводу рассказать вам кое-что любопытное, но сейчас это преждевременно.

Некогда, при первом прочтении романа, все эти мелкие факты и фактики показались мне однозначным свидетельством в пользу тождества Тартара и Дэчери. Было, конечно, одно осложняющее обстоятельство. Но тогда я легко домыслил его, что называется, «для себя», ибо не собирался излагать где-либо свою версию и тем более доказывать её. Здесь же сказать о нём необходимо.

Согласно тексту романа, Тартар впервые увидел Розу и узнал о её деле тогда, когда Дэчери уже вовсю действовал в Клойстергэме. Возникает вопрос: когда же Дэчери мог встретить Розу и проникнуться к ней романическими чувствами, а главное — узнать о её взаимоотношениях с Джаспером? И здесь я вынужден отступить от своего принципа — опираться только на имеющийся текст романа, и вступить на зыбкую почву «дописантства».

И так, Тартар, по настоянию своего богатого дядюшки, выходит в отставку и поселяется в Англии, в которой практически не был, по собственному свидетельству, лет 12–15, то есть растерял все старые связи, не приобретя никаких новых. В сущности, в Англии он чужой. И что может быть естественней того, что он пытается отыскать своих школьных товарищей — ведь все товарищи после школы, лет с пятнадцати, остались там, на палубах кораблей Королевского флота.

И одним из первых в числе прежних связей — Криспаркл. Который, вероятно, практически забыл салагу-младшеклассника — но тот-то не забыл авторитетного старшего товарища. В том числе и потому, что некогда спас ему жизнь. А ведь большинство из нас, в силу банального эгоизма, крепче помним тех, кому оказали помощь, нежели тех, кто оказал помощь нам.

Отыскать в Англии тех лет госслужащего церковнослужителя было, судя по переводному худлиту, проще пареной репы. И вот Тартар появляется Клойстергэме, где, по агентурным справочным данным, имеет ПМЖ его бывший префект. С целью встретиться, рассказать о своих успехах на бывшей службе, возможно, помочь аморально, то есть финансово — теперь он имеет такую возможность. Но главное — выпить, закусить, поговорить о старых школьных временах: Тартару есть что вспомнить, Криспаркл же, в его представлении, прозябает в тоске и унынии очень средней полосы Англии.

И вот тут-то и происходит его встреча с Розой — случайная, мимолётная и, так сказать, односторонняя: совершенно очевидно, что позднее, при встрече в Лондоне, Роза Тартара не узнаёт. Но для недавнего моряка, по долгу службы болтавшегося в рейсах, а в промежутке между ними видевшего только дам туземного происхождения и очень нетяжёлого поведения, достаточная.

Лирическое отступление: Не верьте тем, кто говорит, что любви с первого взгляда не бывает. Бывает: особенно если полгода проходит «без баб, без курева, житья культурного». Правда, часто бывает и так, что взгляде на третьем-четвёртом она заканчивается. Но случается, что и нет.

Дальнейшие шаги очевидны: сбор информации с целью найти повод для знакомства, благо флотского офицера учить этому — только портить. Что неизбежно наводит Тартара на местные сплетни и пересуды, касающиеся таинственного исчезновения жениха Розы. Вероятно, расцвеченные подробностями о том, что было и чего не было (Клойстергэм ведь — городок маленький; наверное, почти такой же, как современный Питер). После чего включается та самая флотская сообразительность. И всё: планы Тартара относительно встречи с однокашником откладываются «на потом», сам Тартар исчезает, а вместо него появляется «старый холостяк» мистер Дэчери.

Не сразу, конечно: ведь ему ещё надо обзавестись париком и прочим антуражем, подобающим чину и званию. Что можно сделать только в Лондоне. Где он заодно (это уже предположение второго порядка) может свести знакомство с мистером Грюджиусом. О существовании которого, как и его взаимоотношениях с Розой, Тартар узнаёт всё из тех же сплетен и пересудов маленького городка Клойстергэма. Изучению коих он, как можно предположить, уделил немало времени ещё в своей собственной ипостаси — и это вторая причина использования им парика в роли Дэчери.

Выше я как-то обмолвился, что хронологические неувязки — серьёзный довод, который должен учитываться при любой атрибуции Дэчери. Но — при условии «строгой линейности» описания событий в романе. А ведь мы знаем, что Диккенс уже прибегал к ретроспетиве, когда устами Невила излагал историю жизни его и Елены до прибытия в Англию. Более того, можно быть уверенным, что ретроспективно была бы освещена и история старой опиоманки — иначе наша бабушка не очень божий одуванчик просто повисла бы в воздухе. Так почему бы не допустить, что тот же метод писатель не приберёг для описания «закадровой» истории Тартара-Дэчери?

Да, согласен, натяжка, обосновать которую текстом Диккенса трудно. Но согласитесь — меньшая, нежели извлечение из небытия мифической матушки Эдвина Друда…

Версия автора: альтернатива

Убедительна ли для читателя версия автора этих строк? Думаю, не очень. Ибо я не ставил себе целью убедить кого бы то ни было в её истинности. Хотя бы потому, что она не вполне убедительна и для меня самого. Однако, опять же ИМХО, все прочие версии ответа на второй вопрос Уолтерса ещё более неубедительны. Так что считаю её наименее невероятной из всех маловероятных версий. Но, тем не менее, могу предложить и альтернативу.

Что, если всё было задумано Диккенсом гораздо проще? И неожиданность его решения — как раз в его простоте? А именно: мистер Дэчери — именно тот, за кого себя выдаёт, и за кого его принимают окружающие. То есть отставной военный, скорее всего, действительно, флотский офицер в отставке. И парик у него — не парик, а собственная седая шевелюра. А вот за каким зелёным его занесло в Клойстергэм — вариантов можно придумать массу.

Например, такой. Юным мичманом попал он в Коломбо, где у него был бурный роман с матерью Елены и Невила. Прерванный приказом и выходом в очередной рейс. Более того, можно даже представить, что он и был биологическим отцом двойняшек — если Дэчери вышел в отставку между сорока и пятьюдесятью годами, хронологических неувязок не будет. И за судьбой своих детей он пытался следить, насколько это позволяла бродячая жизнь маримана (а она давала для этого немного возможностей).

И вот, оставив службу и вернувшись в Англию, он узнаёт о переплёте, в который попал Невил и, косвенно, Елена. Бросив всё, он устремляется в Клойстергэм и приступает к расследованию…

На мой взгляд, замечательная альтернатива всем традиционным версиям. Имеющая лишь один недостаток: ни одного слова, её подкрепляющего, мы в оригинальном тексте Диккенса не найдём. Так что в данном случае речь может идти даже не о «дописантстве» романа, а о его «переписантстве»…

Последние штрихи

К сказанному осталось добавить не многое. Во-первых, второй вопрос Уолтерса можно считать закрытым. На роль Дэчери ныне примерены все действующие персонажи романа, которые мало-мальски можно вписать в его габариты. Плюс два персонажа воображаемых — то есть в явном виде в романе не фигурирующих: матушка Эдвина и мистер Дэчери собственной персоной. И даже, более того, персонаж, который фигурировать в тексте перестал — то есть покойный Эдвин лично.

Не рассмотренной, конечно осталась кандидатура агента царской охранки, следящего за известным нигилистом и террористом Яшкой Ясперовичем из Одессы… Кстати, а почему бы и нет? И как это Б.Акунин, известный раскрытием тайны Джека-Потрошителя, прошёл мимо столь очевидного сюжета? Не забывайте, Эдвин зовёт Джаспера Джеком — не потому ли, что он знает о его революционном прошлом? И не в этом ли кроется истинная причина его ликвидации? Ну и, конечно, абсолютно не раскрыта тема китайских триад, контролирующих торговлю опиумом и запустившим свои длинные руки в святая святых британского истеблишмента… Но оставим эту тему расследователям грядущего.

Во-вторых, мой ответ на третий вопрос Уолтерса ничем не отличается от большинства предшествующих. Да, старуха-опиоманка, безусловно, знает Джаспера, не питает к нему, мягко говоря, пылкой любви, и располагает на него компроматом. Это всё, что можно извлечь из текста — остальное, как говаривал Остап Бендер, quasi una fantasia. КВ частности, каким компроматом располагает наша бабуся, и как она собирается его использовать — ради мести, торжества справедливости для или с целью банального шантажа — каждый расследователь тайны может судить в меру своей испорченности.

Заниматься реконструкцией развязки не буду: общая канва её ясна, а детали — абсолютно гадательны. Ни у кого не вызывает сомнений, что Джаспер будет разоблачён — тем или иным образом, но обязательно при участии кольца. И понесёт заслуженное наказание. Какое (повешение, самоубийство, случайное выпадение с башни собора) — опять же определяется нравственным чувством расследователя.

Если бы роман дописывал я — я не позволил бы Джасперу самоубиться или убиться случайно, и не отдал бы его в руки государственного правосудия. У меня он был бы оправдан присяжными за недостаточностью улик. После чего сдох бы в страшных судорогах, как собака, от палёного опиума, на заблёванном полу самого поганого шалмана, по сравнению с которым заведения нашей бабушки-опиумолюбки и её китайского конкурента показались бы отелем Риц и рестораном Максима, соответственно. Мне кажется, что это было бы адекватно его злодеянию — обману доверившегося.

Из прочих персонажей романа меня заботит судьба троих, к которым я испытываю истинную симпатию. Это, во-первых, мистер Тартар. Его бракосочетание с Розой — вроде бы решено всеми расследователями тайны. Однако Цимбаева уготовила ему незавидную участь: стать инвалидом на иждивении своей нежно любящей и самоотверженно-деспотичной супруги. Вряд ли он с этим бы согласился. Поэтому я избавил бы его от травматизма в противостоянии с Джаспером.

Тарта и Роза и по моей версии поженились бы, и жили долго и счастливо. Конечно, наш мистер время от времени вспоминал бы о своей флотской молодости, и до глубокой старости приударял за… нет не каждой, но каждой третьей юбкой. После чего получал бы от Розы скалкой между глаз. И, успокоившись на некоторое время, погружался бы в свои механические игрушки. До следующего увлечения, разумеется…

И, наконец, два самых симпатичных (для меня) персонажа — Елена и Невил Ландлес. Из написанного Диккенсом текста участь последнего более или менее определена: писатель решил замочить его… ну хорошо, что не в сортире, а при героических обстоятельствах. По мнению интерпретаторов — защищая сестру (или преподобного Криспаркла?) от последнего эксцесса Джаспера. Елену же Диккенс, явно, определил в жёны Криспарклу. Хотя некоторые интерпретаторы сулят ей участь старой девы-благотворительницы, наподобие Мэриан Голкомб из «Женщины в белом» Уилки Коллинза.

Категорически не согласен. Я ни за что не позволю замочить Невила — пусть даже самым героическим образом. И не отдам её очень положительному, но скучному преподобию Септимусу. Да и судьбы Мэриан Голкомб не желаю ей ни в коем случае.

Для меня как дважды два ясно, что Елене и Невилу нет места в доброй, старой, относительно благополучной и очень викторианской Англии. И потому я отправил бы их на край света, в такие едреня, где оказались бы востребованными и их навыки выживания на Цейлонщине, и их умение в критической ситуации понимать друг друга с полуслова и полувзгляда (а то и без полуслов и полувзглядов вообще), и их (отрицательный?) опыт общения с так называемым цивилизованным миром. Нет, конечно, не в горы Азии, и не на наш Северо-Восток — это было бы отступлением от реализьму, завещанного шефом Чарлзом Диккенсом.

Но, например, в Патагонию или Арауканию. Где «среди пампасов бегают бизоны». И в этой «стране далёкой юга, там, где не вьётся вьюга», в конце концов Елена встретила бы лихого гаучо, храброго, как Дон Кихот, а Невил — «стройную креолку цвета шоколада». И зажили бы они на соседних ранчо, и дружили бы домами, и охотились бы на страусов нандей с ламами гуанако, и воспитывали бы детей, которых у них было бы не много, а очень много. Мне кажется, они это заслужили…

Увы, я не настолько самонадеян, чтобы браться дописывать роман Диккенса. И потому ставлю точку в своей затянувшейся истории.