Свен Карстен: Комментарий к письму Чарльза Коллинза
Письмо Чарльза Коллинза оставляет, конечно, двоякое впечатление. Во-первых, оно кратко настолько, что может показаться отпиской, и, как замечает сам автор, заставило себя ждать. Видно, что Коллинз писал его неохотно, и его можно понять — Диккенс предпочел Коллинзу другого иллюстратора, хотя и воспользовался его черновиком обложки. Поэтому, история с иллюстрированием "Эдвина Друда" для Коллинза — это история его поражения как художника.
Удивительная и примечательная "описка" Коллинза — Rudd вместо Bud — приоткрывает нам завесу над отношением семейства Коллинзов к последнему роману Диккенса. Можно не сомневаться, что Уилки Коллинз воспринял сюжет "тайны Эдвина Друда" как персональный выпад и намёк на его частную жизнь, увидев в опиомане Джаспере злоупотребляющего лауданумом себя, а в вожделеемой хормейстером Розе Бад — свою "гражданскую жену" восемнадцатилетнюю Марту Радд, с которой Уилки Коллинз сошелся менее чем за год до того, как Диккенс приступил к написанию "Эдвина Друда". Действительно, параллель между розовым кустом и миртовым деревом просто напрашивается. Хочется снять шляпу перед исследователем Максом Ветровым, указавшим на этот факт.
Другая "описка" Чарльза Коллинза — Gasper вместо Jasper — не менее забавна. Эту "говорящую" фамилию можно перевести не только как "душитель", но и как "вожделеющий, страстно желающий". Чем не еще один намёк на внезапно вспыхнувшую страсть сорокалетнего Уилки к едва расцветшей Марте? Не удивительно, что Коллинз отзывался о последнем романе Диккенса пренебрежительно, называя его "меланхолическим плодом изношенного ума" (the melancholy work of a worn-out brain).
Дальнейшие спекуляции, хоть и интересны, могут завести нас в дебри. Действительно, стоит ли проводить параллель между Эдвином Друдом и юным Джозефом Клоу, к которому убежала от Уилки Коллинза другая его любовница Каролина Комптон? Джозеф называл свою подругу прозвищем "Keates"; нет ли тут созвучия с прозвищем Розы: Keates - Kitty - Pussy?
Вернёмся, однако, к черновику рисунка обложки романа. В письме Коллинз признаётся, что эскиз создавался в то время, когда Диккенс не продвинулся в сочинительстве дальше второй-третьей главы (то есть, до выхода первой ежемесячной тетради), и Коллинз, таким образом, проиллюстрировал еще не написанный текст. И действительно, главный вывод, который можно сделать из признаний Колллинза тот, что ни одна из изображенных на обложке сцен не описана Диккенсом, буквально ни одна. Эдвин под руку с Розой не выходил из церкви, провожаемый ревнивым взглядом кусающего ногти Джаспера. Роза с распущенными волосами не выбегала прочитать плакат о розыске пропавшего Друда. Никакой новый ухажер не стоял на коленях перед Розой, целуя её руку в знак признательности за принятие предложения руки и сердца. Двое полицейских не спешили вверх по винтовой лестнице, ведомые хоть самим Джаспером, хоть снявшим парик Дэчери. И самое главное — ни один персонаж романа не выходил из дверей с фонарем, встречать другого персонажа.
Всё изображенное на обложке романа не является иллюстрациями к тексту романа. Самое большее — это иллюстрация к замыслу романа, к его первоначальной композиции, это такая же аллегория, как и фигуры Любви и Злодейства, изображенные вверху на сторонах занавеса. Эти "живые картины" символизируют (по собственным словам художника) некие движущие силы сюжета: полицейские — розыск преступника, девушка у плаката — отчаяние от потери любимого, целование руки — готовность принять нового жениха.
Примечательна так же и отчетливая взаимная симметрия в позах персонажей, изображенных слева и справа от названия. Она так же показывает нам, что фактическая точность тут была принесена в жертву художественной стороне дела.
Однако, если художник утверждает, что полицейские ведомы именно Джаспером, то приходится ему верить: ведь художник-то знал, кого рисовал. Более того, представляется невероятным, чтобы Диккенс давал иллюстратору прямые указания, типа, "нарисуйте мне слева винтовую лестницу с тремя полицейскими и человеком, которого они преследуют, а он указывает им на самого себя рисунком выше". Определенно, это уже художественное воплощение Коллинзом самых общих пожеланий Диккенса: нарисуйте что-нибудь про то, как преступник сам руководит поисками, непроизвольно выдавая тем себя.
Коллинз обходит молчанием "сцену с фонарем", но, опять-таки, он же был обязан знать, кого он рисовал? Ведь не нарисована же с фонарем в руках женщина, или старец с бородой? Более того, известны и другие наброски Коллинза к тексту романа, и вот там-то персонажи вполне узнаваемы. Что получится, если сравнить их с изображенными на черновике обложки? Может быть, "фоторобот" Джаспера?
Но надо помнить, что, руководствуясь обложкой, о планах Диккенса и о деталях сюжета романа мы можем судить лишь в самых общих чертах. Не имеет смысла спор, есть ли усы у целующего невесте руку жениха, или ведет ли спиральная лестница на башню собора. Всё это — лишь аллегории, а не изображение фактов. Аллегории, рожденные воображением художника после самого общего разговора с заказчиком-писателем.