Пись­мо Чарль­за Кол­лин­за остав­ля­ет, ко­неч­но, дво­я­кое впе­чат­ле­ние. Во-пер­вых, оно крат­ко на­столь­ко, что может по­ка­зать­ся от­пис­кой, и, как за­ме­ча­ет сам автор, за­ста­ви­ло себя ждать. Видно, что Кол­линз писал его неохот­но, и его можно по­нять — Дик­кенс пред­по­чел Кол­лин­зу дру­го­го ил­лю­стра­то­ра, хотя и вос­поль­зо­вал­ся его чер­но­ви­ком об­лож­ки. По­это­му, ис­то­рия с ил­лю­стри­ро­ва­ни­ем "Эдви­на Друда" для Кол­лин­за — это ис­то­рия его по­ра­же­ния как ху­дож­ни­ка.

Уди­ви­тель­ная и при­ме­ча­тель­ная "опис­ка" Кол­лин­за — Rudd вме­сто Bud — при­от­кры­ва­ет нам за­ве­су над от­но­ше­ни­ем се­мей­ства Кол­лин­зов к по­след­не­му ро­ма­ну Дик­кен­са. Можно не со­мне­вать­ся, что Уилки Кол­линз вос­при­нял сюжет "тайны Эдви­на Друда" как пер­со­наль­ный выпад и намёк на его част­ную жизнь, уви­дев в опио­мане Джас­пе­ре зло­упо­треб­ля­ю­ще­го ла­уда­ну­мом себя, а в во­жде­ле­е­мой хор­мей­сте­ром Розе Бад — свою "граж­дан­скую жену" во­сем­на­дца­ти­лет­нюю Марту Радд, с ко­то­рой Уилки Кол­линз со­шел­ся менее чем за год до того, как Дик­кенс при­сту­пил к на­пи­са­нию "Эдви­на Друда". Дей­стви­тель­но, па­рал­лель между ро­зо­вым ку­стом и мир­то­вым де­ре­вом про­сто на­пра­ши­ва­ет­ся. Хо­чет­ся снять шляпу перед ис­сле­до­ва­те­лем Мак­сом Вет­ро­вым, ука­зав­шим на этот факт.

Дру­гая "опис­ка" Чарль­за Кол­лин­за — Gasper вме­сто Jasper — не менее за­бав­на. Эту "го­во­ря­щую" фа­ми­лию можно пе­ре­ве­сти не толь­ко как "душитель", но и как "во­жде­ле­ю­щий, страст­но же­ла­ю­щий". Чем не еще один намёк на вне­зап­но вспых­нув­шую страсть со­ро­ка­лет­не­го Уилки к едва рас­цвет­шей Марте? Не удивительно, что Коллинз отзывался о последнем романе Диккенса пренебрежительно, называя его "меланхолическим плодом изношенного ума" (the melancholy work of a worn-out brain).

Даль­ней­шие спе­ку­ля­ции, хоть и ин­те­рес­ны, могут за­ве­сти нас в дебри. Дей­стви­тель­но, стоит ли про­во­дить па­рал­лель между Эдви­ном Дру­дом и юным Джо­зе­фом Клоу, к ко­то­ро­му убе­жа­ла от Уилки Кол­лин­за дру­гая его лю­бов­ни­ца Ка­ро­ли­на Комп­тон? Джо­зеф на­зы­вал свою по­дру­гу про­зви­щем "Keates"; нет ли тут со­зву­чия с про­зви­щем Розы: Keates - Kitty - Pussy?

Вер­нём­ся, од­на­ко, к чер­но­ви­ку ри­сун­ка об­лож­ки ро­ма­на. В пись­ме Кол­линз при­зна­ёт­ся, что эскиз со­зда­вал­ся в то время, когда Дик­кенс не про­дви­нул­ся в со­чи­ни­тель­стве даль­ше вто­рой-тре­тьей главы (то есть, до вы­хо­да пер­вой еже­ме­сяч­ной тет­ра­ди), и Кол­линз, таким об­ра­зом, про­ил­лю­стри­ро­вал еще не на­пи­сан­ный текст. И дей­стви­тель­но, глав­ный вывод, ко­то­рый можно сде­лать из при­зна­ний Колл­лин­за тот, что ни одна из изоб­ра­жен­ных на об­лож­ке сцен не опи­са­на Дик­кен­сом, бук­валь­но ни одна. Эдвин под руку с Розой не вы­хо­дил из церк­ви, про­во­жа­е­мый рев­ни­вым взгля­дом ку­са­ю­ще­го ногти Джас­пе­ра. Роза с рас­пу­щен­ны­ми во­ло­са­ми не вы­бе­га­ла про­чи­тать пла­кат о ро­зыс­ке про­пав­ше­го Друда. Никакой новый уха­жер не стоял на ко­ле­нях перед Розой, целуя её руку в знак при­зна­тель­но­сти за при­ня­тие пред­ло­же­ния руки и серд­ца. Двое по­ли­цей­ских не спе­ши­ли вверх по вин­то­вой лест­ни­це, ве­до­мые хоть самим Джас­пе­ром, хоть сняв­шим парик Дэ­че­ри. И самое глав­ное — ни один пер­со­наж ро­ма­на не вы­хо­дил из две­рей с фо­на­рем, встре­чать дру­го­го пер­со­на­жа.

Всё изоб­ра­жен­ное на об­лож­ке ро­ма­на не яв­ля­ет­ся ил­лю­стра­ци­я­ми к тек­сту ро­ма­на. Самое боль­шее — это ил­лю­стра­ция к за­мыс­лу ро­ма­на, к его пер­во­на­чаль­ной ком­по­зи­ции, это такая же ал­ле­го­рия, как и фи­гу­ры Любви и Зло­дей­ства, изоб­ра­жен­ные ввер­ху на сто­ро­нах за­на­ве­са. Эти "живые кар­ти­ны" сим­во­ли­зи­ру­ют (по соб­ствен­ным сло­вам ху­дож­ни­ка) некие дви­жу­щие силы сю­же­та: по­ли­цей­ские — ро­зыск пре­ступ­ни­ка, де­вуш­ка у пла­ка­та — от­ча­я­ние от по­те­ри лю­би­мо­го, це­ло­ва­ние руки — го­тов­ность при­нять но­во­го же­ни­ха.

При­ме­ча­тель­на так же и от­чет­ли­вая вза­им­ная сим­мет­рия в позах пер­со­на­жей, изоб­ра­жен­ных слева и спра­ва от на­зва­ния. Она так же по­ка­зы­ва­ет нам, что фак­ти­че­ская точ­ность тут была при­не­се­на в жерт­ву ху­до­же­ствен­ной сто­роне дела.

Од­на­ко, если ху­дож­ник утвер­жда­ет, что по­ли­цей­ские ве­до­мы имен­но Джас­пе­ром, то при­хо­дит­ся ему ве­рить: ведь ху­дож­ник-то знал, кого ри­со­вал. Более того, пред­став­ля­ет­ся неве­ро­ят­ным, чтобы Дик­кенс давал ил­лю­стра­то­ру пря­мые ука­за­ния, типа, "на­ри­суй­те мне слева вин­то­вую лест­ни­цу с тремя по­ли­цей­ски­ми и че­ло­ве­ком, ко­то­ро­го они пре­сле­ду­ют, а он ука­зы­ва­ет им на са­мо­го себя ри­сун­ком выше". Опре­де­лен­но, это уже ху­до­же­ствен­ное во­пло­ще­ние Кол­лин­зом самых общих по­же­ла­ний Дик­кен­са: на­ри­суй­те что-ни­будь про то, как пре­ступ­ник сам ру­ко­во­дит по­ис­ка­ми, непро­из­воль­но вы­да­вая тем себя.

Кол­линз об­хо­дит мол­ча­ни­ем "сцену с фо­на­рем", но, опять-та­ки, он же был обя­зан знать, кого он ри­со­вал? Ведь не на­ри­со­ва­на же с фо­на­рем в руках жен­щи­на, или ста­рец с бо­ро­дой? Более того, из­вест­ны и дру­гие на­брос­ки Кол­лин­за к тек­сту ро­ма­на, и вот там-то пер­со­на­жи вполне узна­ва­е­мы. Что по­лу­чит­ся, если срав­нить их с изоб­ра­жен­ны­ми на чер­но­ви­ке об­лож­ки? Может быть, "фо­то­ро­бот" Джас­пе­ра?

Но надо пом­нить, что, ру­ко­вод­ству­ясь об­лож­кой, о пла­нах Дик­кен­са и о де­та­лях сю­же­та ро­ма­на мы можем су­дить лишь в самых общих чер­тах. Не имеет смыс­ла спор, есть ли усы у це­лу­ю­ще­го неве­сте руку же­ни­ха, или ведет ли спи­раль­ная лест­ни­ца на башню со­бо­ра. Всё это — лишь ал­ле­го­рии, а не изоб­ра­же­ние фак­тов. Ал­ле­го­рии, рож­ден­ные воображением ху­дож­ни­ка после са­мо­го об­ще­го раз­го­во­ра с за­каз­чи­ком-пи­са­те­лем.