Статья вторая из серии "The Drood remains revisited" пера Артура Дж. Кокса называется "Первоначальная идея" и в ней он подвергает критическому рассмотрению рассказ Форстера о письме, в котором (в середине июля 1869 года) Диккенс сообщил своему биографу идею будущего романа. Вот как говорит об этом сам Форстер:

His first fancy for the tale was expressed in a letter in the middle of July. "What would you think of the idea of a story beginning in this way? — two people, boy and girl, or very young, going apart from one another, pledged to be married after many years — at the end of the book. The interest to arise out of the tracing of their separate ways, and the impossibility of telling what will be done with that impending fate." This was laid aside; but it left a marked trace on the story as afterwards designed, in the position of Edwin Drood and his betrothed.

Однако, как подчеркивал еще Джордж Форд в 1952 году, слова Форстера до слова, до запятой совпадают с записью №72 в записной книжке Диккенса от января 1855 года: "two people, boy and girl, or very young, going apart from one another, pledged to be married after many years" — и далее по тексту. Сложно предположить, что Диккенс, представил Форстеру свою идею четырнадцатилетней давности как совершенно новую, да еще и переписал её из старой записной книжки слово в слово. Вкупе с тем фактом, что упомянутое письмо у Форстера, якобы, не сохранилось, то не следует ли предположить, спрашивает Артур Дж. Кокс (и с ним нельзя не согласиться), что Форстер просто выдумал — если не само письмо, то уж по крайней мере его содержание, т.е. идею будущей книги.

Забавно, но если бы Диккенс умер годом ранее, так и не приступив к Эдвину Друду, то Форстер мог бы без малейшей натяжки соотнести указанную строчку в записной книжке романиста с сюжетом его предпоследнего романа "Наш общий друг".

После ряда интересных умозаключений автор статьи приходит к следующей конспирологической версии: письмо было, и сюжет будущего романа был Форстеру сообщен, но еще тогда вызвал у Форстера резкое отторжение своей, например, фривольностью — или своей чрезмерной похожестью на обстоятельства жизни самого Диккенса, в конце жизни оставившего жену ради молодой Элен Тернан. После же смерти Диккенса Форстер в своих воспоминаниях (с целью оградить имя писателя от бульварных сплетен) "подменил" один сюжет другим, минимально для того подходящим (чем, кстати, и запутал друдистов в их расследованиях на целое столетие).

Далее Артур Дж. Кокс как бы "восстанавливает" текст письма Диккенса Форстеру, заменяя идею №72 другой идеей, содержащейся в той же записной книжке Диккенса под номером 65:

The father (married young) who, in perfect innocence, venerates his son's young wife, as the realisation of his ideal of woman. (He not happy in his own choice.) The son slights her, and knows nothing of her worth. The father watches her, protects her, labors for her, endures for her — is forever divided between his strong natural affection for his son as his son, and his resentment against him as this young creature's husband.

Эта запись гораздо более подходит к сюжету Тайны Эдвина Друда, чем история про двух молодых людей, которым завещано было пожениться, и они это исполнили, но — в конце книги. История же про некоего отца, который разрывается между любовью к сыну и платоническим восхищением молодой супругой сына, которую несчастный отец боготворит, считая воплощением всего лучшего, что есть в женщине (и, одновременно, ненавидя сына за то, что он обращается с собственной женой не так, как она того заслуживает), прямо отсылает нас к трагедии Джона Джаспера, и обожающего, и ненавидящего своего племянника за его легкомысленное отношение к Розе Буттон — девушке, которую Джаспер боготворит и вожделеет.

И далее Артур Дж. Кокс несколькими путями приходит к одному и тому же выводу: Форстер, пусть и из добрых побуждений, но обманул нас всех относительно замыслов Диккенса, сделав, таким образом, главным героем романа не "пикового короля" Джона Джаспера, полностью заслуживающего того многогранностью и противоречивостью своей натуры, а картонных "даму и валета червей" Эдвина и Розу. Стремление не бросить тень "инцеста" (по выражению Фреда Каплана) на отношения Диккенса и Тернан не увенчалось, при этом, должным успехом, так как некоторые читатели ТЭД и сегодня безо всяких сомнений различают в перепетиях романа следы Диккенсовского адюльтера, соотнося самого Диккенса с убийцей Джаспером, а Эллен Тернан с Еленой Ландлесс (хотя вовсе не к Елене-то и пылал страстью Джаспер).

В примечаниях к статье автор не без юмора соотносит самого Форстера с Джоном Джаспером, вкладывая в уста биографа Диккенса слова хормейстера, произнесенные им в "сцене у солнечных часов":

— Я терпел молча. Пока ты принадлежала ему или я думал, что ты принадлежишь ему, я честно хранил свою тайну. Разве не так?

Эта грубая ложь, звучащая, однако, так правдиво, переполняет меру терпения Розы.

То же самое негодование, похоже, переполняет и Артура Дж. Кокса, рассуждающего о "грубой лжи" Форстера, "звучащей, однако, так правдиво".