Впервые опубликовано на сайте Центральной Городской Библиотеки г. Нижнего Новгорода

Причин, побудивших меня обратиться к теме, две. Первая – долголетняя и искренняя любовь к творчеству Чарльза Диккенса, над чьими страницами было пережито много счастливых минут, и каждое новое обращение к которым никогда не приносит разочарования. Вторая причина – сам роман и история его интерпретации.

Следует отметить, что знакомство с проблемой ограничилось отечественными источниками, среди которых не нашлось ни одного сколько-нибудь удовлетворительного. Большинство из них воспринимается в лучшем случае как вариант какой-то бестолковой игры, мало общего имеющей как с текстом, так и с реальностью. Исключение составляет, пожалуй, только версия изложенная в детективе, содержание которого невозможно вспомнить через пару недель после прочтения (Малышева, А. Любовь холоднее смерти : Роман / М. : Центрполиграф, 2002. – 462 с.). В нем главная героиня, филолог, по ходу развития действия занимается разрешением тайны последнего диккенсовского романа. И хотя в интерпретации Малышевой есть несколько натяжек и прямых неточностей, в целом ее концепция убедительна. Особенно это касается системы доказательств невозможности смерти главного героя, обоснования линии «Дэчери – Баззард» и главной идеи романа («это роман о братской любви»). К сожалению, на отечественных порталах она не представлена, зато знакомство с ней освобождает от необходимости изложения того, что и так убедительно.

В сущности, мне интересно не разрешение драмы, а ее источник: психологическое обоснование действий героев и типология диккенсовских персонажей.

Я не владею английским языком в той мере, чтобы читать роман в оригинале, что, конечно, дает возможность упустить некоторые стилистические особенности текста. Это ясно чувствуется в тех редких случаях, когда подстрочный перевод отрывков показывает заметное различие с литературным переводом романа в полном собрании сочинений Диккенса на русском языке. В любом случае статья может рассматриваться лишь как частное мнение или эссе на заявленную тему.

ВВЕДЕНИЕ В ТЕМУ

Когда знакомишься с различными версиями продолжения романа Ч.Диккенса «Тайна Эдвина Друда», поражает тот факт, что при анализе романа интерпретаторы-критики исходят только из детективной интриги, тем самым отказывая ему в самостоятельном художественном значении. В частности, приводят утверждение, что Диккенс позавидовал славе У.Коллинза, чей «Лунный камень» вызвал фурор в тогдашней читательской среде, и решил доказать, что он тоже может создать нечто в этом роде. Это Диккенс-то, чья слава нашла его при жизни, кто был любимцем читающей Англии, кто покорял талантом не только писателя, но и вдохновенного актера, заслужил уважение пафосом общественного служения.

Диккенс и Коллинз – фигуры несопоставимые в принципе. В сущности, Коллинз создал один поистине бессмертный роман – «Женщина в белом», идея которого блестяще выражена в эпиграфе к роману Т.Харди «Джуд Незаметный»: «Буква убивает». В нем увлекает не судьба очередной «угнетенной невинности» из разряда профессиональных страдалиц, а описание гнетущей повседневности развитого государственного устройства, при которой без документа ты – никто. В бой против этого выступает сестра «голубой героини», некрасивая, умная, мужественная женщина – образ совершенно неожиданный в тогдашней романной практике.

Содержание же «Лунного камня» совершенно не держится в памяти: был камень, какие-то индусы, герой-лунатик и свадьба под занавес – это всё. И этому «позавидовал» Диккенс? И решил посоревноваться? В таком случае точно проиграл, потому что упустил гениальный поворот сюжета в своем последнем романе: гораздо выгоднее в плане занимательности было оставить под подозрением двоих – и Джаспера, и Невила. Еще интереснее было бы сделать убийцей Невила, до разоблачения в эпилоге. Вместо этого он выдает Невилу белый билет, и всё внимание сосредоточивает на Джаспере, о котором читатель и так всё знает.

Думается, ничего нового в детективную практику Диккенс вносить и не собирался, потому что как любой гений творил не из потребностей публики, а из своих собственных побуждений и идей. Темы, им разрабатываемые, были те же, что и всегда: долг, любовь, милосердие. Под занавес жизни к ним прибавилась еще одна – страсть, одержимость ею. Думается, нашли здесь отражение и его уход из семьи к молодой возлюбленной, и его болезнь, отягченная наркотической зависимостью. Ведь современная ему медицинская практика вполне легально рекомендовала морфий не только как обезболивающее, но и как средство от бессонницы и «нервов». Откройте роман Л.Н.Толстого «Анна Каренина»: героиня употребляет морфин после каждой размолвки с Вронским, постепенно превращаясь в неуправляемую истеричку. Только в конце XIX века до эскулапов дошло, что в паре «болезнь-наркотик» компоненты пора поменять местами. Диккенс – великий путаник, поэтому предугадывать развязку неоконченного романа - увлекательная игра, не более. Писатель мог поломать сюжет в любом месте в угоду своей прихоти, не считаясь с логикой характеров, занимательностью интриги. Мы только можем, вооружившись опытом прочтения его книг, освоить наиболее характерные для его творчества сюжетные ситуации и составить себе наглядное представление о его понимании добра и зла, и с этим фантазировать, что будет дальше.

Сначала хотелось бы разобраться с главными героями романа и прежде всего с героиней, которой меньше всех повезло. Тут же заметим, что отношение Диккенса к женским персонажам было вполне установившимся и определенным.

Ни одна героиня Диккенса не замечена в неуважении к родителям, особенно к отцу (исключения редки). Отец, его воля – святыня для девушки.

Ни одна героиня Диккенса не находит счастья без благословения родителя или человека, его замещающего.

Ни одна героиня Диккенса не любит дважды – только одного и на всю жизнь. В случае смерти любимого она остается одна. С позором брошенная или бросившая мужа, уже не ищет счастья. Это не просто христианская добродетель в понимании писателя, но и нравственная норма викторианской эпохи. Диккенс никогда бы не стал ее оспоривать, он был глубоко убежден в ее истинности, она составляла пафос его книг.

В романе «Домби и сын» мачеха детей Домби выходит за их отца по настоянию матери, глупой и претенциозной старухи. Дочь несчастна, но смерть старухи-матери описана в трагических тонах. У героини – ни слова упрека. Воля родителя может калечить жизнь дочери (Луизы из романа «Тяжелые времена», крошки Доррит из одноименного романа). В романе «Наш общий друг» отец, стервятник реки, приобщает дочь к позорной профессии ловца утопленников на реке. Что может быть ужаснее для девушки? Но благодаря обретенным навыкам героиня в конце романа спасает возлюбленного и обретает счастье. Отец-самодур заочно сватает изгнанного сына за девушку, которая его не знает, и ставит их брак условием получения наследства. В конечном итоге рождается счастливая семья. Куда ни глянь, какой роман ни возьми, идея одна – родительская воля священна, что бы она ни несла. Кстати, брак Луизы и Баундерби в романе «Тяжелые времена» - тоже начало ее духовного воскресения. Без этого отрицательного опыта она не вернула бы себе отца и способности любить жизнь и людей. В «Крошке Доррит» Бэби добивается разрешения на брак с человеком, который ее родителям не по душе, и брак оказывается несчастливым.

В эпоху Диккенса для женщины среднего класса, к числу которых в основном относятся его героини, и не только для них, единственной сферой личностной самореализации были любовь и брак, причем Диккенс был с этим совершенно согласен, т.е. был законченным викторианцем и антифеминистом. Достаточно вспомнить, какими красками он рисует женщин, которые семейной карьере предпочли общественную – это карикатуры. Для героинь Диккенса добрачная любовь, адюльтер были неприемлемы. Героиня, оказываясь в ситуации выбора между нелюбимым мужем и молодым соперником, бежит, предпочитая смерть измене («Домби и сын», «Тяжелые времена»). Девушки запрещают себе думать о счастье, если любимый не свободен («Жизнь Дэвида Копперфильда»), или не может жениться по сословным причинам («Наш общий друг»). Исключения жестоко наказываются (Эмли, «Дэвид Копперфильд»).

Исходя из этого, чем эмоционально более насыщенным оказывается романтический добрачный опыт, тем ярче жизнь женщины: есть о чём вспомнить.

Все молодые героини Диккенса проходят через испытание насильственным притязанием. И все выдерживают его, даже если соглашаются на компромисс по воле отца (чаще всего). В кульминационный момент, когда судьба героини оказывается в руках насильственного претендента, вмешивается Провидение: либо умирает отец, либо появляется избавитель, либо героиня после оспы становится обезображенной. Это любимая тема Диккенса и в «Тайне…» она доведена до абсолюта. Новое здесь лишь то, что героиня здесь не жертва, а явная виновница насильственного преследования, что вполне ощущается ею самой.

Мир диккенсовских персонажей очень многообразен, тем не менее, можно условно выделить пять категорий, которые особенно для него характерны:

- идеальные герои (героини),

- злодеи (злодейки),

- чудаки (чудачки),

- заблудшие души,

- самовлюбленные идиоты (идиотки) со смазливой внешностью.

Последнюю категорию в женском варианте так и тянет назвать «голубыми» героинями Диккенса, к которым в силу ряда причин биографического свойства он имел объяснимое пристрастие.

В силу этого же пристрастия он никогда не дарует им счастливую судьбу: либо убивает, как Дору, либо отправляет в Австралию нянчить чужих детей, как Эмли, либо отдает на растерзание мерзавцу-мужу, как Бэби, – в общем, настрадавшись от их сомнительного очарования в молодости, мстит им в творчестве, что называется, по полной программе.

КИСКА-РОЗОВЫЙ БУТОН - РОЗА

Современному читателю, а вполне возможно, и читателю, со-временному Диккенсу, среди разнообразия диккенсовских героев труднее всего воспринимать его «голубых» героинь. Я не отношу к ним идеальных героинь писателя: Агнесс, Крошку Доррит, Эстер из «Холодного дома», Лизи из «Нашего общего друга», Елену Ландлесс из «Тайны Эдвина Друда». Понимаю, что многих отталкивает их «правильность», способность быть благодарными (качество непопулярное в просвещенном обществе), также как их нравственная чистота. К тому же все они проходят через горнило страданий, кто в детстве, как Крошка Доррит, Лиззи, Елена, кто в юности, как Агнесс с ее безответной любовью. Потому они и интересны, что сильны. К тому же они всегда при деле: ведут дом, ухаживают за родителями или детьми, и даже ловят мертвецов на реке.

К «голубым» героиням я отношу тот тип, который, по сугубо личным мотивам, всю жизнь мучил и преследовал Диккенса: маленьких игрушечных кукол с капризным нравом, пустых и эгоистичных. Стремление доказать победительность их очарования зачастую перерастает в карикатуру и пародию, не убеждающую, а вызывающую протест. Это Дора, Эмли, Бэби из «Крошки Доррит», Белла из «Нашего общего друга».

О Розе, по-моему, вспомнила одна исследовательница романа, предложив совершенно бредовую версию, что Дэчери – это она. Что Дэчери – мужчина, ясно из его саморекомендации: «старый холостяк, живущий на свои средства». Можно сымитировать многое, только не кожу, задубевшую от каждодневного бритья. Так что явление в образе Дэчери Елены, Розы или любой другой женщины просто смехотворно.

Всерьез Розу не воспринимает никто из интерпретаторов романа, тем не менее, о ней есть что сказать. Внешне это образ для Диккенса характерный: прелестная малютка, женщина-ребенок, женщина-вьюнок, женщина-куколка. У нее не пальцы, а пальчики, не спина, а спинка, не руки, а ручки, не губы, а губки и т.д. – всё в уменьшительных суффиксах.

Розу в первых главах «Тайны…» он живописует в «голубой» традиции, но вскоре начинаются чудеса. Как правило, его «голубые» крошки чисты и невинны до глупости – Роза же отнюдь не глупа и обладает не по возрасту буйным эротическим воображением. Невинность здесь чисто внешняя.

У героини три имени: Киска – Розовый бутон – Роза. Какое же из них вернее отражает ее суть? И вообще, зачем они?

Например, невелика честь носить прозвище Киски. Оно отдает чем-то двусмысленным и эротичным, да и не всякой героине подойдет. Сделаем опыт: попытаемся назвать Киской по очереди всех героинь «Тайны…»: мисс Твинклтон (?), Елену Ландлесс (?), мать Криспаркла (?!) – о нет, для каждой из них находит Диккенс свой характеристический ряд. В принципе, прозвище в чем-то оскорбительно. Недаром Грюджиус шокирован им в разговоре с Друдом. Но оно – верно, и в поведении героини это ощущается в полной мере.

При анализе ситуации, возникшей в отношениях Розы и Эдвина, толкователи романа обычно исходят из убеждения, что молодые люди не любят друг друга. Это так ровно на 50 процентов. «Я любила его!» - восклицает Роза на упрек Джаспера и вспыхивает. Почему? Потому что невольно выдала свою тайну. Она действительно любит Эдвина, и при первом же появлении на страницах романа наглядно демонстрирует все женские уловки, все приемы кокетства, призванные разбудить чувственность мужчины, настолько откровенные и эротичные, что невольно возникает сомнение, понимал ли сам Диккенс их значение, когда так простодушно их изображал.

Роза входит в комнату свиданий, накрыв голову передником. Что за причуда - задрать подол перед мужчиной, пусть даже это подол фартука? Затем мы вдруг узнаем, что во рту у нее леденец, отчего она не может поцеловать жениха. Значит, раньше целовала? Без любви? Что она такое после этого, как не маленькая дрянь? Нет, она целовала, потому что любила, и видела реакцию жениха: холод. Далее она пробует расшевелить своего возлюбленного испытанным приемом: перепадом от милого щебета к сухости. Само назойливое подчеркивание «сластолюбия» Киски-Розы (то леденец она мусолит, то пальчики демонстративно облизывает, объедаясь рахат-лукумом) говорит о недюжинной женской интуиции.

Следующий этап беседы с женихом – признание его холодности и игра в предполагаемую «невесту». Роза стремится узнать, каков идеал любимой женщины у Эдвина. Образ, который он рисует, явно на нее не похож, зато как две капли воды похож на героиню, которая внедрится в повествование несколькими страницами позже, – Елену Ландлесс. Если Роза равнодушна к Эдвину, откуда такая ревность и активное неприятие этого образа? Героиня не щадит сил, его очерняя и разоблачая. В конце встречи она неприкрыто страдает, «плачет и рыдает», за что ей такое горе? Эдвин проявляет полное равнодушие, он считает, что «брак всё покроет», «мы с ней недурно поладим».

Роза – сирота, посоветоваться ей не с кем. Всю жизнь она провела в «казенном доме». Начальница пансиона, заменившая ей мать (невзирая на анекдотичность фигуры мисс Твинклтон, Роза ей доверяет), помочь ей не может, поскольку сама никогда не имела опыта семейной жизни. Одиночество приучило Розу к размышлению. Безусловно, она проявляет силу духа, приняв решение расстаться с Эдвином. Героиня достаточно умна, чтобы понять: жизнь с равнодушным мужем хуже, чем в пансионе мисс Твинклтон. То, что ее поступок – не порыв, а результат долгих раздумий, подтверждается ее беседой с Грюджиусом: она подробно выведывает, не повлияет ли подобное решение на карьеру и материальное положение жениха.

Думается, не зря Диккенс дал ей и имя Розы, а в сочетании со знаковой фамилией – прозвище Розовый бутон. Роза в поэтическом словаре всех народов – символ страсти и чувственной любви. Бутон заключает в себе метафору готовности. Всё это в героине есть. Именно сочетание розовой и кискиной сторон ее характера и возбуждает страсть Джаспера. Он не ценит в Розе ни юности, ни чистоты, ни ума, спрятанного за кукольной внешностью, - он сразу улавливает те качества, которые определяет словами «прелестница», «бесенок». И сама Роза ощущает в себе эту бездну, этот «тартар». Не потому ли ее последнее искушение носит эту странную, не существующую ни в одном языке фамилию. Поэтому и боится она Джаспера панически, избегая даже мысли о выяснении отношений. Она боится не его, боится себя, боится не устоять. Доказательств тому в тексте масса, и первое доказательство – ночной разговор с Еленой Ландлесс. То, что невинная девушка с такой отчетливостью рисует в своем воображении эротические картины, совершенно точно определяет цель преследования («завладеть мною») и ощущает себя сообщницей Джаспера при мысли о судьбе Эдвина, говорит о многом. Как и то, что она – единственная, кроме тщательно молчащего Грюджиуса, догадывается о причастности Джаспера к покушению на Друда.

Ни в одном романе и в жизни тоже автору статьи не встречался такой прием обольщения, до какого додумалась Роза: «надышать в руку поцелуй». «Я вся липкая», - говорит она до этого. (Сладенькая ты моя…) Только не для Эдвина с его мечтами о классической красоте. «А счастье было так возможно, так близко»: на, бери конфетку. Но ее надо захотеть. Смертельно, безумно, как Джаспер, и заслужить – страданием.

Вдумаемся: Джаспер хочет убить племянника (любимого, нет сомнения) ради Розы, и никто из толкователей не пытается разобраться, а стоит ли овчинка выделки, ради чего весь сыр-бор разгорелся.

Тайна Эдвина Друда – в Розе. Даже те, кто обходят ее образ вниманием при анализе, подспудно ощущают, что тайна – в ней, абсолютно новой героине Диккенса, совместившей в себе внешнюю чистоту и тайный эротизм. Берусь утверждать, что невзирая на все жалобы Розы и ее отвращение к страсти Джека Джаспера, она сама эту страсть спровоцировала и дала ей развиться. Чувственная, с изощренным эротическим воображением девушка в обстановке эмоционального голода, когда любимый жених ее не любит, дразнит человека, в котором ощущает мощную мужскую натуру.

Хронология всё ставит на место. Роза и Эдвин обручены с детства, с детства ходят под ручку как жених и невеста, с детства рядом с ними «дядя», семью годами старше жениха – и ничего. Но три месяца назад, когда он стал давать ей уроки музыки, всё меняется. Роза впервые оказывается один на один с молодым мужчиной мрачных и мощных страстей, отягченным к тому же тяжелой болезнью во цвете лет с перспективой близкой смерти.

Создается впечатление, что Роза дразнит Друда, искренне привязанного к ней, убежденного, что «в браке всё наладится» (он и зовет ее «мисс Дразнилка»), потому, что жаждет не спокойной приязни, дружеской любви, идеальной для брака, а романтической страсти. А получив такую страсть в лице Джаспера, пугается и трепещет.

Трудно до конца поверить Розе в сцене признания Джаспера. Пусть он не говорит ей всей правды о своем отношении к Друду, но ведь и она лжет. И если ее слова: «Вы отравили мне жизнь вашими преследованиями» вполне искренни, то другие: «Вы каждый день предавали его» - чушь. Джаспер имел полное право любить, кого хочет. «Любовью оскорбить нельзя» (Лопе де Вега). Оскорбить можно лишь напоминанием о собственной вине перед Друдом. Это она предавала Друда, кокетничая за фортепиано, так же как стала предавать его с Тартаром через полгода после трагедии. Всё ее поведение после этих слов – тоже ложь и предательство, как Друда, так и Елены. Она дает слово Джасперу, что выполнит его условия, чтобы «отвести от подруги тень виселицы», а сама в тот же вечер бежит под защиту Грюджиуса, забыв об угрозах в адрес друзей. Правдой было бы честно взглянуть в глаза опасности: сказать Джасперу, что кокетничала с ним по глупости, что не любит его и что не пойдет ни на какие компромиссы. Она этого не сделала, предоставила другим расхлебывать кашу, которую заварила, и оберегать «дорогое дитя» от волнений.

Интересно, что Невилл с его рыцарской любовью с первого взгляда Розу не прельщает. Зато Тартар со своим джентльменским набором тошнотворных добродетелей вплоть до «имения» вдруг оказывается годным в герои ее романа. С ним Роза превращается в героиню пошлого представления. Отец Розы умирает от любви к жене после ее смерти. Неужели кольцо его обожаемой женщины, завещанное сыну любимого друга как обручальное, перейдет в руки какому-то Тартару, джентльмену, не пойми как затесавшемуся в повествование? На это бы и Криспаркл сгодился.

Странности Розы

Почему Роза не говорит Друду о своих подозрениях в отношении Джаспера? Чего бы проще – обратить всё в шутку: «А твой дядя, кажется, в меня влюбился». В этом нет ничего стыдного и вполне в стиле ее поведения с Друдом. Невинная девушка так бы и сделала. Причина, по-видимому, в том, что Роза прекрасно осознает свою причастность в возникновении «безумной любви» Джека Джаспера. Джаспер «имеет над ней власть». Ничего не говоря, диктует ее поведение: «Я становлюсь его рабой». Такие вещи может чувствовать и говорить лишь женщина, которая хочет быть рабой. Невозможно представить, чтобы такое сказала Елена, Агнес, Крошка Доррит и другие. Над чистотой не властны никакие гипнотические внушения, она прямо глядит в глаза любому искушению. Роза же сама искушает, по милой привычке, отсюда ее вечные вопросы: «Так значит, во мне есть очарование?», «Ты думал: вот милая, хорошенькая? Все так думают».

И самое странное: она выясняет отношения с Друдом, ведущие к расставанию и его отъезду, прекрасно зная, что останется еще на четыре года в Клойстергэме один на один с Джаспером без защиты Эдвина, вообще без какой-либо защиты. Ведь никакой надежды на то, что Друда кто-то в этом захолустье заменит, у нее нет. Грюждиус спокойно говорит ей о ее перспективе: до 21 года находиться в «Женской обители». А рядом – Джаспер, и после отъезда Друда он вправе требовать внимания одинокой девушки. Почему бы нет? Что за «тайны мадридского двора» в таком простом вопросе? Вообще вся ее нервозность в отношениях с Друдом (то поженимся, то в Египет не хочу) имеет своим источником неосознанное влечение к магнетической мощной фигуре человека, охваченного страстью.

И такую новую, прихотливо изломанную центральную фигуру поголовно все интерпретаторы называют «никакой героиней»! На самом же деле она – средоточие, центр романа, «прелестница», из-за которой гибнут Джаспер, Невилл, Тартар и чуть не погибает Друд.

Видимо, Диккенс в образе Розы впервые в своем творчестве попытался свести в один характер черты разных героинь: от Доры он взял внешность и жеманство, от Бэби – пошлость, от Эстер – ум, а от своих знаменитых злодеек – изломанность эмоционально-чувственной сферы сознания, инфернальность и роковую роль в судьбе мужчины.

В сущности, читателю интересны в Розе именно те черты, которые с блеском изображены автором в исповеди перед Еленой и в диалоге с Джаспером. Всё ее дальнейшее сюсюканье с Грюджиусом, Еленой и Тартаром не затрагивает ни ума, ни сердца.

К середине романа мы чувствуем, что Диккенс пытается сменить амплуа Розы, чего никогда не бывало ранее, и перевести ее в разряд идеальных героинь. Всё четче проводится мысль, что Роза во всём права, что она достойна самой счастливой участи, как все идеальные героини Диккенса. Тут и благородный претендент появляется очень вовремя, чтобы обеспечить ее благополучие, и Джаспер объявляется «помесью разбойника с тигром» только из-за того, что признаётся ей в любви. Вообще-то странно давать оскорбительные характеристики человеку за то, что он посмел признаться в своих чувствах свободной девушке. На это имеет право даже преступник, а на данном этапе повествования вина Джаспера отнюдь не доказана. Подумаешь, какое кощунство – смутить покой невинной крошки! Ладно, Грюджиус рабски ей предан. А остальные? Вот каноник Криспаркл, он не связан с ней никаким чувствами и обязательствами, и он вполне справедливо утверждает, что на таком сомнительном основании Джаспера ни в чем винить нельзя. И каноник прав! Да, Джаспер нарушил викторианские нормы ухаживания, но многие герои Диккенса поступают так же: сначала признаются в своих чувствах, а уже потом вспоминают о родительском благословении, и ничего, остаются вполне благополучны. Но трезвый голос каноника Криспаркла гаснет в хоре рьяных защитников сомнительной Розиной чистоты. Подобные авансы могли быть оправданы в том случае, если бы Роза прошла через подлинные лишения и страдания, ведь ее эротические страхи и домашние разборки с Друдом в лучшем случае проходят по разряду мелких неурядиц.

Какими могли стать эти страдания? Думается, Роза должна была бы потерять всё или многое: Тартара, Невилла, душевный покой и обрести совесть, которой у нее, как у всех «голубых» героинь, нет и в зародыше. Она не способна ощущать себя виновной в чём-либо, она всю жизнь привыкла любить и жалеть себя и только себя.

Попытка Диккенса навязать нам свое видение образа Розы терпит фиаско. Как ни старается он выгородить героиню и охаять Джаспера, любой мало-мальски опытный читатель замечает фразу истинно чистой девушки, Елены Ландлесс: «Ни при каких обстоятельствах». Впрочем, Диккенс заставляет и Елену поддаться очарованию Розы, как поддаются ему все, кроме Друда и Криспаркла. Такова функция Розы – всем нравиться, которую она сама прекрасно осознает. Но такой, какой она предстает перед нами в последних главах неоконченного романа, она никому не интересна. Всеми оберегаемое «дорогое дитя» не знает подлинного страдания. В сущности, это будущая мисс Твинклтон.

Преобразить Розу могут только лишения. Роза должна ощутить, что ее сосредоточенное на себе распущенное воображение невидимыми флюидами прорывается в мир и отравляет людей, обманывая их надеждой на счастье, которого она дать не может. Только пережив смерть «влюбленных» в нее мужчин и осознав себя виновной в их судьбе, она может стать человеком, достойным подлинной любви.

Может быть, Диккенс окончательно прощался с мучительным для него воспоминанием об очаровательной пустоте, создавая образ Розы? Может, хотел, проведя его через потери и страдания, преобразить в настоящий характер, мудрый и сильный? Очень сильное впечатление произвело бы раскаяние Розы, осознание ею своей виновности в судьбе Друда, смерти Джаспера, Невилла, Тартара. Вот это была бы действительно идея, «трудная для осуществления». Но боюсь, что это только мечты. Диккенс вполне мог закончить роман браком Розы с Тартаром, сделав Друда свидетелем на свадьбе, и тем оправдать мнение иных критиков, что это его «худший роман».

И всё-таки!

На рисунке обложки (внизу слева) Роза изображена сидящей под деревом на скамейке в спокойной позе, с левой рукой, поднятой к шляпной ленточке, отрешенно глядящей на коленопреклоненного седого усатого мужчину, склонившегося к ее правой руке.

Вне всякого сомнения, это не жизнерадостный темноволосый безусый Тартар, а Друд, воскресший из мертвых. Такая концовка вполне в духе позднего Диккенса: перестрадавшие герои соединяют свои судьбы на новом витке жизни.

ДЖАСПЕР или «потому что я искренне люблю тебя»

В «Тайне…» можно провести аналогии со многими положениями и образами прежних романов Диккенса, но кое-что здесь впервые, и прежде всего образ Джаспера. Это первый диккенсовский злодей-талант. Первый злодей – больной, несчастный человек, разрывающийся между любовью к племяннику и страстью-наваждением к его невесте. В сцене объяснения, когда он впервые говорит Розе: «Сядь, моя любимая...» - у читателя разрывается сердце.

Анализируя роман, ни один из интерпретаторов не рассматривает образы действующих лиц, только сюжетные коллизии. Герои проходят по разряду хороших и плохих. Розу умудряются сравнить с «ангелоподобным существом» готических романов (хорош ангел!), а Джаспера определить «садистом и сластолюбцем». В чем же Джаспер «садист и сластолюбец»? Будь он вторым, посещал бы не опиумный притон, а публичные дома. Будь первым, развлекался бы охотой, травлей животных или кулачными боями. Кто же пожалеет Джека Джаспера? Ответ может и неожиданный, но в чем-то предопределенный – русская женщина. Когда на экраны СССР в 1982 году вышла экранизация романа, именно Джек Джаспер стал героем телезрительниц. Актер, игравший Джаспера, был отнюдь не молод и обаянием обладал чисто отрицательным. Но мастерство Валентина Гафта в полной мере подчеркнуло трагическую сущность этого персонажа: его болезнь, одиночество, безответную страсть, его ум, отчаяние и тоску. И русские женщины пожалели «злодея», чего не сделал никто из соотечественников Диккенса, гордящихся своей гуманностью. Причем в сочетании с тем, что Друда они считали «никаким героем», а Розу – «проблемной героиней». Короче, ни того, ни ту не жалко, но и Джаспер – сволочь. А ведь Джаспер самый интересный персонаж романа не только потому, что замыслил убийство.

Он никогда не был любим и не любил, не знал счастья взаимного чувства, кроме дружбы с племянником. И вот «три месяца назад» невеста Друда, на которую он не обращал никакого внимания, садится рядом с ним за фортепиано и начинает «лениться», т.е. кокетничать: плечики, пальчики, черный глазок, спинка и прочие прелести «бесенка». Ни о каких ухаживаниях с его стороны речи не идет. Роза пишет Друду, что она начала брать уроки музыки, что Джаспер создан быть учителем, что это его призвание.

Как он молчит о своей любви! Как скрывает ее и не может скрыть, проговариваясь в беседе с племянником! Как жадно ловит любые напоминания о Розе: «Когда она это говорила?»

Надеется – вдруг недавно. Вдруг он ошибается, и она не избегает его, проявляет интерес и расположение. Но – три месяца назад. А его характеристика Розы: «Она все может, если захочет». Например, свести с ума. Действительно, захотела и свела.

О Джаспере говорят только как о преступнике, «смеси негодяя с диким зверем». А между тем в сцене встречи дяди и племянника в начале романа нельзя не заметить, что он непритворно любит Эдвина и откровенен с племянником до предела. Тот даже смущен. На правах старшего он пытается предостеречь Друда от крушения надежд и разочарования в жизни.

О каких разочарованиях Джаспер хочет предупредить племянника? Или он хочет узнать, чувствует ли тот нечто подобное? Оказывается, ничего подобного Друд не чувствует, но надеется, что «я буду петь, жена плясать, и жизнь в веселье протекать». Для него она Киска, для Джаспера Роза. Попробуйте скажите страстно одержимому, что его предмет так себе, рубль пучок в базарный день. Тут жизнь ставится на кон. Не любит, а увезет, и не куда-нибудь – в Египет. И я ее больше не увижу. Тогда умри, раз своего счастья не понимаешь и мое отнять хочешь. Мне все равно жить не долго. «Я буду преследовать тебя до самой смерти» - не о смерти же Розы говорит Джаспер. Он говорит о своей смерти, потому что не жилец, а Роза – смысл его оставшейся жизни.

У Джаспера недюжинная сила воли, хотя маска равнодушия не в его манере. С Друдом он нежен, внимателен, «ну прямо как женщина», с Сапси гибок, подыгрывая его глупости, с Дёрдлсом грубовато прост, с мальчишкой Депутатом брезгливо-раздражителен. Он умело заговаривает собеседника, подчиняя своей воле. А вот с Розой он совершенно нейтрален. Поэтому-то Роза ничего не говорит Друду о Джаспере в начале романа. Но зато всему свету готова поведать о любви Джека после его признания – значит, до последнего момента не могла быть уверена в его чувствах к ней. У Друда же вообще нет никаких догадок на этот счет. Стало быть, внешне это никак не проявлялось. И только Елена Ландлесс с ее опытом страданий и сопротивления догадывается о его любви.

Джаспер одержим, а одержимость всегда ведет к разрыву с реальностью, к ненависти к ней. Ему становится противен городок, где он живет, его ремесло, в котором он достиг высокой степени совершенства. А ведь раньше по свидетельству каноника Криспаркла, Джаспер исправно посещал музыкальные собрания и, кстати, пел «Скажите мне…» о «Флоре милой».

В романе Диккенса на равных существуют два города: унылый провинциальный и очень красивый старинный. Всё зависит от точки зрения. Каноник Криспаркл вполне счастлив в этом городе, а он положительный герой романа, рупор авторских идей, одна из которых: одержимость страстью ведет человека к безумию, нравственной и физической гибели.

Джаспер болен (у Диккенса многие злодеи – не жильцы). Неважно, что стоит в начале его игр с опиумом: заболел ли он от опиума, или боли «мучительные», как он говорит заставили его обратиться к нему – он болен, у него припадки. Эдвин жалеет его, ухаживает за ним. То, что у него припадки, известны и по месту службы – в соборе. Ему сочувствуют, советуют лечиться. Кстати, он мог бы и не признаваться Эдвину в том, что принимает опиум – придумал бы другое объяснение, мало ли болезней с припадками. То, как болезнь проявляется: помутнение глаз, боли, обмороки, - явно говорит о том, что у него что-то с мозгом. Джаспер имеет дело с порошком, который прописывают ему доктора, не только имеет, но и умеет им манипулировать: добавлять в пищу, курить. Со старухой из притона их отношения строятся вокруг того, что она – мастер, а он – самоучка. Джаспер показывался докторам, которых, как говорит Криспарклу, «не любит вовсе». Если диагноз был поставлен точно и доведен до его сведения, нет ничего удивительного, что он впал в депрессию и стал искать забвения в курении опиума, с которым уже был знаком, так как принимал его «от болей, от мучительных болей».

Джаспер, если у него был, к примеру, наследственный сифилис, сухотка мозга, определенная врачом и осложненная вдобавок маниакально-депрессивным психозом, знает, что его будущее – сумасшествие и мучительная смерть.

Так кто же пожалеет Джека Джаспера?

Прежде всего, Эдвин Друд. Его тайна в нерушимости чувства к дяде-брату. Эту любовь не сломит даже преступление, даже утверждение Грюджиуса о злодействе Джаспера, даже поведение Джаспера в отношении Невилла, ничто. Именно Эдвин говорит в начале романа: «потому что я искренне люблю тебя», «клянусь, я свято сохраню твою тайну». Возможно, это и есть «идея, необыкновенно трудная для осуществления».

Друд и на башню побежит первый, чтобы спасти Джека от самого себя. Возможно, могила Джека Джаспера будет последним местом, которое посетят Эдвин и Роза перед отъездом в Египет. В сущности, Джек Джаспер и сведет их вместе, переживших лишения и горе, обратит их друг к другу, станет звеном цепи между небом и землей, наделенной силой удерживать и двигать, пусть против воли человека, зато по воле Провидения.

До Джаспера у Диккенса не было ни одного злодея, обладающего талантом. Может быть и поэтому Джаспер – единственная фигура, которая интересует интерпретаторов, но интересует узко – как пружина действия.

ЭДВИН ДРУД

Друд в начале романа прост до глупости. Портрет его невесты висит в комнате его дяди над камином – уже следовало бы кое о чем догадаться или хотя бы спросить, почему он, например, не в папке, а на виду. Ведь дядя молод – ему 27 лет, самое время жениться. Кстати, Криспаркл старше Джаспера на 10 лет, но глядится рядом с ним младенцем.

В первом разговоре с Друдом Джаспер исповедуется племяннику, пытаясь найти в нем сочувствие своим переживаниям, своему настроению. И что же он видит в ответ? Отношение Друда к его проблемам можно свети к следующему: ценю твое доверие, но слышать это мне неприятно и со мной такого быть не может. Отсюда и проистекает издевательско-ироническая характеристика, которую Джаспер дает Друду в беседе с Невиллом – «баловень судьбы». Друд в начале романа – самовлюбленный балбес, типичный денди. Его невнимание к людям, к их переживаниям наглядно проявляются в том, что он не замечает любви Розы к себе и умудряется вызвать одинаковую реакцию на свое поведение с ней у двух совершенно разных людей: Джаспера и Невила. Если Джаспер скрывает свое отношение к проблеме, то Невил высказывает его совершенно открыто и ввязывается в ссору с Друдом.

Эдвин не эгоист до мозга костей, он просто ничтожество в духовном плане. «Как ты, как я, как целый свет», «посредственность», как определил такой сорт людей А.С. Пушкин в романе «Евгений Онегин».

Интересно, что Диккенс не дает портрета Эдвина Друда. Мы не знаем, какого он роста, какого цвета у него глаза и волосы, красив ли он или нет. Белое пятно. Для писателя, умевшего двумя предложениями обрисовать внешность человека, это не характерно. Возможно, идея Диккенса состояла в том, чтобы показать, как «ничто» превращается в личность после совершенно неожиданного, нечеловечески страшного испытания.

Удивляет, что все толкователи, как один, «хоронят» Друда в склепе миссис Сапси, тогда как Диккенс точно указывает, что склеп Сапси находится «на кладбище». Надо было быть не полу-, а полностью сумасшедшим, чтобы таскаться по кладбищу с трупом убитого пусть даже самой темной ночью. И самое главное: никогда, ни при каких обстоятельствах Диккенс не положил бы пусть даже бездыханное тело мужчины на пусть даже разложившееся тело женщины (а с момента ее похорон прошло всего 9 месяцев). Это нонсенс! Представьте, какие бы это вызвало ассоциации у читательской публики. А Диккенса читали в семьях!

Джаспер мыслит спрятать и прячет Друда в подземельях собора. Даже если он втащил туда оглушенного племянника, в темноте есть прекрасная возможность перепутать гробницы и сунуть «труп» туда, где нет известки. Ведь Джаспер не профессионал-убийца и убивает не каждый день. Вот из такой гробницы Друд мог закричать, очнувшись и поседев от ужаса. Что он поседел, в этом нет сомнения. Доказательством тому служит реплика героя в начале романа, что забота «юноше кудри убелила», и рисунок обложки, где он целует руку Розы, стоя на коленях. Это явно не Тартар, поскольку на обложке заявлены только действующие лица первого плана: Друд, Роза, Джаспер, Криспаркл, Дэчери и содержатели притонов.

ТАРТАР

В романе двойственны почти все герои: Ландлессы – «охотники и дичь», Джаспер – дневной и ночной, Грюджиус – урод внешний и рыцарь внутри, мисс Твинклтон тоже имеет две фазы существования, Роза – невинность снаружи и клубок змей внутри, Дёрдлс – грубиян внешне и философ себе на уме, Сластигрох – благотворитель и человеконенавистник.

Не двойственны только Друд, да Криспаркл и Тартар, два друга-приятеля, из которых один – человек, а другой – его отражение, засушенное и механистическое повторение, какой-то вымученный фантом, затесавшийся в реалистическое повествование. Диккенс дает ему странную фамилию, которая по значению то ли моряк в квадрате, то ли татарин, то ли преисподняя.

Плавая по морю, Тартар набрал коллекцию ракушек и зверюшек и вдруг оставил морскую карьеру видите ли потому, что дядя, воспылавший ненавистью к морской службе (с чего бы? что за дядя такой?) велел, а то лишит наследства. И ради какой-то латифундии этот «моряк в квадрате» легко бросает свою службу. Ну и ехал бы в поместье. Так нет, торчит без толку в смрадном Лондоне, разводя цветочки на крыше. Вопрос: долго он собирался свой горох на крыше выращивать? Розу дожидался? Или того, что с крыши свалится, наступив на бобовый стручок? Впрочем, для провокации и такой сгодится, хоть к удачам Диккенса его не причислишь.

Тартар – искушение, «сказка», «сон». Его функция – упасть случайно с крыши и разбиться на глазах у Невилла и Джаспера. Возможно, перед этим он встретится с Джаспером, чтобы «выяснить его намерения». В разговоре от Джаспера не ускользнет его любовный интерес к Розе и тут же его участь будет решена: он тоже сделается объектом слежки.

Мы назвали мистера Тартара последним искушением Розы не случайно. Это первый соискатель ее руки, кто ведет себя с нею по-джентльменски, оформляя свою влюбленность по всем правилам идеального героя: не навязываясь, помогая, окружая вниманием. В сущности, Тартар просто идеальный вариант будущего мужа: и умен, и красив (портрет прилагается), и деятелен, и спортивен, и землевладелец, и...В общем, патока так и течет. Какой-то нереальный персонаж. В его обрисовку Диккенс всыпал столько сахара, что просто тошнит. Это в сущности пародия на каноника Криспаркла. Но то, что в Септимусе естественно и органично, полно жизни и движения, в Тартаре декларативно и мертво, как его волшебная конура на крыше с обилием всяческой механизации, а также засушенных и заспиртованных реликвий. Читать о начале их романа с Розой скучно. Диккенс так и называет главу: «Неужели больше ничего не произойдет?». Причем скучно именно Розе, хотя она уже готова воспринять этот поворот судьбы и даже читает книжки про море. Зачем? Ведь Тартар с морем расстался. Чтобы было о чем говорить тихими семейными вечерами? Тоска зеленая! Тартар – полностью подставная фигура.

Вне сомнения, слух об этом увлечении Розы дойдет до Джаспера, и тогда он одним ударом попытается избавиться сразу от двух соперников. Удел Тартара – случайно свалиться с крыши. Важно, что это произойдет на глазах Джаспера, он будет единственным свидетелем происшествия, чем и воспользуется, приписав Невилу очередное не совершенное убийство. Это и станет пружиной действия, которая приведет роман к финалу.

ТАЙНЫ РОМАНА

В «Тайне…» есть много тайн, не замеченных толкователями. Первая и главная – отсутствие портрета Эдвина Друда, о чем мы уже говорили.

Вторая – тайна седого парика. Отметая попытки провести под личиной Дэчери девиц и дам всех сортов по причине незнакомства их щек с бритвой, что было бы замечено при первом же взгляде на лицо «старого холостяка, живущего на свои средства», а также Друда, известного всем в городке, и приняв за кандидатуру любого постороннего Клостергему мужчины, зададимся вопросом: зачем ему седой парик?

Дэчери никто не знает, так зачем ему такое неудобство – париться под париком? «Легенду» можно было выдумать любую: старый-молодой, холостяк-не холостяк, не имело значения. Что скрывать Тартару, Баззарду, кто там еще в кандидатах? – нанятый сыщик, сам Диккенс (кстати, а почему бы и нет: D, CH, R – все эти буквы есть в имени Диккенс Чарльз), наконец. Пришел со своей шевелюрой, представился…А парик все-таки надет! Париком лицо не скроешь, только лысину. Лысых героев в романе нет. В чем тут причина? В одном: в седине Эдвина. Это он просит Дэчери надеть седой парик, чтобы он примелькался в городке и в нужный момент не привлек внимания к появлению поседевшего главного героя.

А вот никакой «тайны старухи», как и ее «ненависти к Джасперу» нет. Ее бизнес падает из-за конкуренции с китайцем, который явно ее искуснее, и, вероятно, не пьет, как она. Ей вечно не хватает денег, а тут клиент бормочет в наркотическом опьянении что-то типа «не получишь ее, Нэд, я тебя убью». Не разоблачить рядового курильщика опиума (это дело было личным, даже Шерлок Холмс курил – и ничего), за что человека могли пожурить или в лучшем случае уволить, а шантажировать именно регента собора, важной фигуры в церкви: мол, знаю, но помолчу, а ты плати. Вот вся ее тайна, вся ее ненависть.

Помимо этого в «Тайне…» вообще много несуразностей и таинственных обстоятельств. К примеру, неясно, где живет Друд, откуда он приезжает к Джасперу, есть ли у него собственный дом, а если нет, то почему. Почему нет дома у Джаспера, вроде они с Эдвином не из бедных. Где дом Розы? Она всю жизнь пребывает в «Женской обители», а явно с богатым приданым девица. Почему у нее никого нет из родных, к кому можно было бы уезжать на праздники, опекунши какой-нибудь, тетки… Что за повальный мор на родителей главных героев? У Друда, Розы и Джаспера ни отца, ни матери, причем давно. Где они жили, отчего скончались, где схоронены? Мы точно знаем только то, что на кладбище Клостергейма похоронен отец Друда – и всё. К тому же читателю приходится только догадываться о биографических подробностях героев до начала действия. Так что тайн хватает!

Распространено мнение, что Диккенс раскрыл свой замысел художнику Чарльзу Олстону Коллинзу, брату Уилки Коллинза, женатому на младшей дочери Диккенса Кейт, т.е. зятю, оформившему обложку книги. В это невозможно поверить. Записей на этот счет нет. Это во-первых. Во-вторых и главных, раскрыть замысел романа одному значит раскрыть его вообще, поскольку его содержание тут же было бы передано домочадцам художника, а от них всему свету. Скорее всего, Диккенс давал конкретные указания о том, что должно было быть изображено, типа: «Девушка сидит на скамье, у ее ног – седой мужчина», «Трое (далее приблизительное описание внешности) бегут вверх по винтовой лестнице», «В темном помещении стоят мужчины, один из них седой, другой с фонарем» и т.п. Кто – поди догадайся.

К этому стоит прибавить, что рисунку обложки придается какое-то преувеличенно провиденциальное значение, тогда как на обложке возможны элементы и полуслучайные, и просто информативные, и чисто оформительские. Отсюда рассуждения о «тайне старухи», которой приписывается роль чуть не двигателя сюжета и самые невероятные варианты судьбы. То она – мать Джаспера, то – мать девушки (?), которую Джаспер якобы соблазнил и бросил (когда успел?). Если говорить о тайне старухи, то почему не говорить о «тайне китайца», который тоже вполне вольготно расположился внизу. Почему бы не сделать его отцом Джаспера?

Многие ломают копья по поводу девушки с распущенными волосами. Кто она? Роза? Соблазненная и покинутая дочь старухи? Еще чья-нибудь дочь? Вообще-то Роза принадлежала к тому классу общества, представительницы которого никогда не ходят с распущенными волосами. По-моему, проще принять картинку за информацию о том, что объявление о пропаже Друда появилось на всех улицах Лондона, включая трущобы. Кстати, в тексте романа об этом ни строки.

НАЧАЛО И КОНЕЦ

Что касается сюжета, то детективная основа, изложенная в первой трети романа, вполне исчерпывает сама себя, чтобы затем повторять ее элементы на этапе расследования. По сути, первая треть романа подробно описывает подготовку и планируемую технологию убийства. То что Джаспер собирается убить племянника, ясно с первых страниц самому неискушенному читателю. Почему он этого хочет и как это будет осуществлено, показано достаточно ясно.

Эдвин Друд собирается жениться на Розе и увезти ее в Египет. Цель Джаспера – овладеть Розой, чтобы избавиться от страсти-наваждения. То, что это именно страстная одержимость, а не любовь, видно с первых страниц по поведению героя. В сцене признания этот мотив достигает апогея: Джасперу безразлично, отвечает ли ему Роза на его чувство или нет, он способен овладеть ею против воли. В сущности, останься Друд в Англии, убийства бы не было, Джаспер не оставил бы своих притязаний в отношении Розы и в замужнем ее состоянии, имея к этому прекрасную возможность как родственник, вхожий в семью.

Исходя из того, что было сказано, попробуем представить, каким образом мог развиваться сюжет романа. Вдумываться в детали, представлять себя писателем – непродуктивное занятие. Но некоторые общие моменты можно назвать непреложными. Прежде всего, это ответ на вопрос, остался ли жив Эдвин Друд. Разумеется, да, и по многим причинам. К главной отнесем название романа. Диккенс не вынес бы в него имя героя, который погибает в середине повествования. Все герои его «именных» романов («Дэвид Копперфильд», «Домби», «Николас Никльби», «Мартин Чеззлвит», «Оливер Твист») действуют на протяжении всего сюжета. Все они претерпевают свое «хождение по мукам» на пути к благополучию и счастью. Даром оно никому не дается. Это вообще любимый сюжет Диккенса. В случае гибели героя роман назывался бы не «Тайна Эдвина Друда», а «Тайна гибели Эдвина Друда».

Давно замечено, что если в детективе автор подробно описывает технологию совершения будущего преступления, в развязке действия мы обязательно становимся свидетелями промаха убийцы – это закон жанра (кстати, этот прием положен в основу сериала «Коломбо»). К тому же нравственная цель детектива – доказать, что идеального преступления не бывает, что справедливость восторжествует над любым хитроумием. А пересказывать уже сказанное – что может быть скучнее.

В тесте романа масса указаний на то, что преступление Джаспера не достигло цели, отмеченных разными исследователями. Например, невозможность гибели героя в Рождество. Для обывателя викторианской эпохи, которым адресовались книги Диккенса, это прозвучало бы кощунством.

А теперь – о роковом обручальном кольце.

Among the mighty store of wonderful chains that are for ever forging, day and night, in the vast iron-works of time and circumstance, there was one chain forged in the moment of that small conclusion, rivered to the foundations of heaven and earth, and gifted with invincible force to hold and drag.

Близкий к тексту не авторизированный перевод этого отрывка на русский язык:

«Среди громадного изобилия восхитительных цепей, которые куются навечно, днем и ночью, в огромной кузнице времени и случая, была одна цепь, выкованная в момент ничтожного события, потоком устремленная к основам неба и земли и наделенная непобедимой силой властвовать и обременять».

Властвовать и обременять…

Какое отношение эта функция кольца может иметь к Джасперу? – никакого. Именно на Друда она направлена, чтобы завладеть навсегда его помыслами и обременить ответственностью перед волей живых и мертвых, их памятью. А эта воля одна – его союз с Розой. Только этот брак будет спасением героев от искушений внутренних и внешних. Только в отношении друг к другу они по-настоящему чисты, добры, самоотверженны, бескорыстны. Ни красота Елены, ни темная страсть Джаспера, ни филистерски скучная будничность с Тартаром, ни спонтанная тигриная влюбленность вспыльчивого Невила не заменят им детскую привязанность друг к другу, которая у Розы давно перешла в тихую любовь, терзающую ее сердце. Друду надо только осознать это, пройдя через лишения, полтора года не общаясь с Розой, чтобы давнее чувство предназначенности («Если бы я выбирал, то выбрал бы только Киску») стало всеобъемлющим, переросло в любовь, единственную в жизни.

Идея божественной предназначенности, действительно, необыкновенно трудна для воплощения в мире, где только собственная воля давно считается гарантией обретения счастья.

Вообще смешно даже представить, что такую драгоценную реликвию, как кольцо с руки умершей матери Розы, Диккенс заставил бы лежать в гробнице с чужими костями, известкой и прочей мерзостью. После этого, с такой историей, его невозможно будет даже заложить. Оно просто потеряет свое место в повествовании и смысл в сюжете. Как объяснить Розе, что с ним было и откуда его достали? Благословение родителей лежало среди разложившихся останков? Писатель этим шутить не имел привычки. Это толкователям только под силу.

Цепь, скованная Провидением между волей родителей (heaven) и судьбой детей (earth) в начале романа существует лишь на бумаге. Ее можно было игнорировать, изменять, можно было ею тяготиться. Но отказавшись от «бумажного» оформления своей судьбы, дети, и прежде всего Друд вступают в область духовно значимых реликвий, главная из которых – кольцо матери Розы, снятое любящим мужем с ее мертвой руки, чтобы стать обручальным для дочери. «В блеске этих камней есть что-то жестокое», - говорит о нем Грюджиус. Не надеть это кольцо для Розы – стать чужой для своих родителей. Друд только по лености и рассеянности оставляет его у себя – и цепь скована. Отныне он обручен с Розой навеки и кольцо поведет его за собой словно маяк.

Но вот деталь, никем не замеченная. Грюджиус сообщает Джасперу о решении Розы и Друда разорвать помолвку:

Но один из этой юной четы, именно ваш племянник, опасаясь, что при вашей, всем известной, привязанности к нему столь резкая перемена в его судьбе причинит вам горькое разочарование, не решился за те несколько дней, что гостил здесь, открыть вам свою тайну и поручил мне сделать это, когда я приду поговорить с вами, а его уже здесь не будет. И вот я пришел и говорю с вами, а его уже нет.

В романе нет никакого упоминания о том, что Друд виделся с Грюджиусом после рокового свидания с Розой в Клойстергэме. Но даже если бы и виделся, первое, что он бы сделал – вернул бы Грюджиусу обручальное кольцо, вокруг которого и крутятся все интерпретации. Друд сам рассказал Грюждиусу о покушении, явившись к нему в Лондон.

Мне приходилось задавать вопрос, остался ли жив Эдвин Друд, всем, кого удалось сподвигнуть на прочтение романа. Абсолютно все отвечали: жив. Диккенс всегда оправдывал читательские надежды. В угоду им он даже изменил финал романа «Большие ожидания» - это всем известный факт.

Поэтому мне лично всё равно, каким образом обернулись обстоятельства в роковую бурную ночь: совершил ли Джаспер преступление в своем воображении в результате приступа или удара камнем, душил ли он Друда спереди или сзади, засыпал он его известкой или не засыпал, была ли известка негашеная или погасла в результате дождя.

Для меня непреложны два факта.

Первый: Друд догадывался, что напал на него дядя, но отказывался в это верить. В лучшем случае он посчитал, что Джаспер впал в безумие.

Второй: отсюда совершенно понятно явление Дэчери. Грюджиус собирает факты, чтобы разоблачить Джаспера перед Друдом, доказать, что тот осознанно готовился к преступлению.

Почему Друд сам не разоблачает Джаспера? По очень простой причине: он его любит и даже мысли не имеет предать Джаспера суду. Свое отношение к тогдашнему британскому судопроизводству Диккенс однозначно выразил в романе «Холодный дом». Отдать человека на растерзание этому «министерству волокиты» означало погубить не только виновного, но и всех, кто «проходил по делу», и прежде всего – прелестную Розу. Это гибель репутации.

Грюджиус по известным причинам не любит Джаспера и организует за ним слежку. В свою очередь Джаспер, одержимый страстью, следит за всеми претендентами на руку Розы и оказавшись свидетелем случайной гибели Тартара (падение с крыши) обвиняет в ней Невила.

Джаспер – воображаемый убийца. Детективная интрига крутится вокруг сознания больного человека, совершающего убийство в воображении. А вот смерть Тартара, а затем Невила – реальна и необходима по сюжету. И заметьте: ни того, ни другого, в сущности, не жаль. Тартар – безличен, а Невил только всем мешает, своей сестре в первую очередь. Елена любит каноника, а мать Криспаркла не переносит молодого креола. Он просто запрограммирован на смерть на руках близких с благословляющим жестом на брак и всеобщим отпущением грехов. Диккенс имел слабость к таким сценам.

Заключительная сцена, спроецированная на обложку романа, - это не только разоблачение Джаспера, но и прощение героя. Сознание Джаспера не выдерживает, он бросается с башни, кончая счеты с жизнью. Правосудие торжествует в высшей форме, разрешаясь по воле Провидения, - тоже любимый мотив писателя.

Как бы этого не хотели многочисленные интерпретаторы романа, чего не мог сделать Диккенс, так это заставить героиню любить дважды, кольцо пребывать во мрази склепа, убить героя в Рождество, отдать под суд человека с помраченным сознанием и сделать целью положительного героя месть, поскольку был убежден в том, что карать – удел Провидения.

Если он обещал королеве Виктории рассказать продолжение романа, подобные вещи исключаются еще и по этическим соображениям: Виктория была последовательной пуританкой в вопросе нравственности. Девушка, дарившая нежные поцелуи одному и выходящая замуж за другого против воли умершего от любви отца, воспринималась бы ею как надругательство над образом жизни, который она воплощала собою перед подданными и пыталась (надо сказать, без особого успеха) привить им.

Вера Николаевна Тумарь, главный библиотекарь ЦГБ Нижнего Новгорода