Томас Стирнз Элиот: Уилки Кол­линз и Дик­кенс

Пе­ре­вод И. До­ро­ни­ной

Будем на­де­ять­ся, что ка­кой-ни­будь уче­ный и склон­ный к фи­ло­соф­ство­ва­нию кри­тик ны­неш­не­го по­ко­ле­ния вдох­но­вит­ся идеей на­пи­сать книгу об ис­то­рии и эс­те­ти­ке ме­ло­дра­мы. Прав­да, зо­ло­той век ме­ло­дра­мы ми­но­вал рань­ше, неже­ли кто бы то ни было из ее со­вре­мен­ни­ков отдал себе отчет в том, что она су­ще­ству­ет, — в самой се­ре­дине про­шло­го века. Но среди людей, ныне жи­ву­щих, нема­ло таких, кто не столь уж молод, чтобы не пом­нить театр ме­ло­дра­мы до того, как его вы­тес­ни­ло кино, кто си­жи­вал, за­во­ро­жен­ный, в пе­ред­них рядах сто­лич­но­го или про­вин­ци­аль­но­го те­ат­ра, где ста­ви­ли «Ист Линн», «Бе­ло­го раба» или «Без ма­те­ри», и кто не столь уж стар, чтобы не за­ме­тить с необы­чай­ным ин­те­ре­сом вы­тес­не­ние те­ат­раль­ной ме­ло­дра­мы ме­ло­дра­мой ки­не­ма­то­гра­фи­че­ской и рас­щеп­ле­ние ста­ро­го трех­том­но­го ро­ма­на на мно­же­ство типов ро­ма­на со­вре­мен­но­го, 300-стра­нич­но­го. Те, кто жили до по­яв­ле­ния таких тер­ми­нов, как «вы­со­ко­ло­бая ли­те­ра­ту­ра», «бо­е­вик», «де­тек­тив», по­ни­ма­ют, что ме­ло­дра­ма вечна, и долж­ны быть тем до­воль­ны. Если мы не по­лу­ча­ем удо­воль­ствия от того, что из­да­те­ли вы­да­ют за «ли­те­ра­ту­ру», мы на­чи­на­ем чи­тать — все мень­ше и мень­ше таясь — то, что на­зы­ва­ют «бо­е­ви­ка­ми». Но в зо­ло­той век ме­ло­дра­ма­ти­че­ской ли­те­ра­ту­ры та­ко­го раз­ли­чия не было. Луч­шие ро­ма­ны были за­хва­ты­ва­ю­щи­ми; жан­ро­вое раз­ли­чие между та­ким-то и та­ким-то глу­бо­ким «пси­хо­ло­ги­че­ским» ро­ма­ном наших дней и та­ким-то и та­ким-то ма­стер­ски сде­лан­ным «де­тек­ти­вом» наших дней боль­ше, чем жан­ро­вое раз­ли­чие между «Гро­зо­вым пе­ре­ва­лом» или даже «Мель­ни­цей на Флос­се» и «Ист Линн», при­чем по­след­ний роман «имел быст­рый и шум­ный успех и был пе­ре­ве­ден на все из­вест­ные языки, вклю­чая фарси и хинди». Мы знаем, что и неко­то­рые со­вре­мен­ные ро­ма­ны «пе­ре­ве­де­ны на все из­вест­ные языки», но мы уве­ре­ны, что у них мень­ше об­ще­го с «Зо­ло­той чашей» или «Улис­сом», или даже с «Ка­рье­рой Бью­чем­па», чем у «Ист Линн» с «Хо­лод­ным домом».

Чтобы по­лу­чить удо­воль­ствие от книг Уилки Кол­лин­за и оце­нить их, мы долж­ны су­меть со­брать во­еди­но те эле­мен­ты, на ко­то­рые был рас­щеп­лен со­вре­мен­ный роман. Кол­линз — это се­го­дняш­ний Дик­кенс, Тек­ке­рей, Джордж Элиот, Чарльз Рид и даже ка­пи­тан Мар­ри­ет. У него есть нечто общее со всеми этими ро­ма­ни­ста­ми; но осо­бен­но и наи­бо­лее су­ще­ствен­но он схо­ден с Дик­кен­сом. Кол­линз был дру­гом Дик­кен­са, а ино­гда и со­труд­ни­чал с ним, и про­из­ве­де­ния этих двух ав­то­ров сле­ду­ет изу­чать, по­ло­жив их рядом. К огор­че­нию ли­те­ра­тур­ных кри­ти­ков, не су­ще­ству­ет пол­ной био­гра­фии Уилки Кол­лин­за, да и фор­сте­ров­ская «Жизнь Дик­кен­са» с этой точки зре­ния со­вер­шен­но неудо­вле­тво­ри­тель­на. Фор­стер был за­ме­ча­тель­ным био­гра­фом, но как ис­сле­до­ва­те­лю твор­че­ства Дик­кен­са ему явно не хва­та­ло ши­ро­ты взгля­да. Для лю­бо­го, кто знает о факте зна­ком­ства Дик­кен­са с Кол­лин­зом и кто изу­чал твор­че­ство этих двух пи­са­те­лей, их от­но­ше­ния и их вза­им­ное вли­я­ние не могут не быть важ­ным пред­ме­том ис­сле­до­ва­ния. А срав­ни­тель­ное изу­че­ние их ро­ма­нов спо­соб­но мно­гое про­яс­нить в во­про­се о раз­ли­чи­ях между дра­мой и ме­ло­дра­мой в ли­те­ра­ту­ре.

«Луч­ший роман» Дик­кен­са, быть может, «Хо­лод­ный дом»; та­ко­во мне­ние г-на Че­стер­то­на, а среди здрав­ству­ю­щих кри­ти­ков нет луч­ше­го зна­то­ка Дик­кен­са, чем г-н Че­стер­тон. Луч­ший роман Кол­лин­за — или, по край­ней мере, един­ствен­ный из ро­ма­нов Кол­лин­за, ко­то­рый знают все, — это «Жен­щи­на в белом». Так вот, «Хо­лод­ный дом» — роман, в ко­то­ром Дик­кенс ближе всего к Кол­лин­зу (сле­дом за «Хо­лод­ным домом» идут «Крош­ка Дор­рит» и неко­то­рые эпи­зо­ды «Мар­ти­на Чез­зл­ви­та»), а «Жен­щи­на в белом» — роман, в ко­то­ром Кол­линз ближе всего к Дик­кен­су. Дик­кенс пре­вос­хо­дит Кол­лин­за ха­рак­те­ра­ми — он со­зда­ет ха­рак­те­ры такой силы, каких не бы­ва­ет у обыч­ных людей. Кол­линз в общем не силен в со­зда­нии ха­рак­те­ров, но он ма­стер сю­же­та и си­ту­а­ций, тех самых эле­мен­тов драмы, ко­то­рые наи­бо­лее су­ще­ствен­ны для ме­ло­дра­мы. «Хо­лод­ный дом» — пре­крас­ней­шее тво­ре­ние Дик­кен­са с точки зре­ния по­стро­е­ния, а в «Жен­щине в белом» Кол­линз со­здал свои наи­бо­лее до­сто­вер­ные ха­рак­те­ры. Графа Фоско и Ма­ри­он Хэль­комб каж­дый знает как будто бы лично, а ведь нужно быть очень при­леж­ным чи­та­те­лем Кол­лин­за, чтобы вспом­нить хотя бы пол­дю­жи­ны дру­гих его пер­со­на­жей по име­нам.

Граф Фоско и Ма­ри­он для нас на­сто­я­щие живые люди, такие же живые, как на­пи­сан­ные го­раз­до силь­нее пер­со­на­жи, такие же живые, как Бекки Шарп или Эмма Бо­ва­ри. В срав­не­нии с дик­кен­сов­ски­ми пер­со­на­жа­ми им недо­ста­ет лишь той сте­пе­ни ре­аль­но­сти, ко­то­рая почти сверхъ­есте­ствен­на, ко­то­рая вряд ли может быть ор­га­нич­но свой­ствен­на пер­со­на­жу, но яв­ля­ет­ся, долж­но быть, на­и­ти­ем свыше или бла­го­да­тью. Луч­шие пер­со­на­жи Кол­лин­за со­зда­ют­ся — с со­вер­шен­ным ма­стер­ством — на наших гла­зах. В за­ме­ча­тель­ней­ших ге­ро­ях Дик­кен­са мы не видим и тени рас­че­та или про­цес­са ра­бо­ты. Герои Дик­кен­са при­над­ле­жат по­э­зии, как герои Данте и Шекс­пи­ра, и од­ной-един­ствен­ной фразы, ска­зан­ной ими или о них, может быть до­ста­точ­но, чтобы они вста­ли перед нами во весь рост. У Кол­лин­за нет таких фраз. Дик­кенс одной фра­зой может за­ста­вить нас уви­деть пер­со­наж таким живым, как если бы он был со­здан из плоти и крови...

Пер­со­на­жи Дик­кен­са живые, по­то­му что они ни на кого не по­хо­жи; пер­со­на­жи Кол­лин­за — по­то­му, что они очень тща­тель­но сра­бо­та­ны и прав­до­по­доб­ны. Тогда как Дик­кенс за­ча­стую вво­дит пер­со­наж по­сте­пен­но, чтобы мы не осо­зна­ли — пока сюжет не про­дви­нет­ся до­ста­точ­но да­ле­ко, — с каким мощ­ным ха­рак­те­ром имеем дело, Кол­линз — по край­ней мере, в этих двух фи­гу­рах — сразу пус­ка­ет в ход все пре­иму­ще­ства дра­ма­ти­че­ских эф­фек­тов.

Из сбор­ни­ка «Из­бран­ные эссе».

1932 г.