Станислав Золотцев
Воспоминание о Душанбе
Памяти моих таджикистанских друзей и подруг,
унесённых братоубийственной бойней
и её последствиями
Ах, как пели соловьи в Душанбе!
Пели давнею дождливой весной -
так, что в стрельчато-певучей пальбе
разрывался влажный воздух ночной.
Ах, как пели в Душанбе соловьи,
в пряных запахах прогретой земли –
так, что даже поцелуи твои
заглушить их колдовство не могли...
То взрываясь, то журча и звеня
в сладкодышащем восточном раю,
после жаркого дождливого дня
соловьи впивались в душу мою –
так впивались их распевы в неё,
словно огненные губы твои
до зари сжигали тело моё,
утонувшее в шальном забытьи...
Ах, как пели соловьи в Душанбе! –
Будто вспышками червонных зарниц
чернота дарила ноты гульбе
меж черешнями ликующих птиц.
Так дурманили они соловьих,
одевая их в напев, словно в шёлк,
что и в ласковых объятьях твоих
слышал я их язычков перещёлк,
Перещёлк да пересвист, перелив
сердца в голос, а любви - в Млечный путь.
Эта млечность напролом, на разрыв
забивала мне и вены, и грудь,
и цвела она в ночной ворожбе.
И слетали с гор хмельные ручьи.
Ах, как пели соловьи в Душанбе...
Ах, как пели в Душанбе соловьи! –
Пели давнею и дивной весной...
…Перед новою гражданской войной.
Перед страшной и кровавой резнёй.
Перед смерчем в каждой нашей судьбе –
ах, как пели соловьи в Душанбе...
1992-1999
Душанбе
Разве поверят мне земляки северяне,
если скажу им, что у меня есть семья друзей,
в которой муж носит имя Спасибо,
а жена — Пожалуйста.
Старшего сына зовут Веселым Царем,
а среднего сына — Идущим-в-Дорогу,
а младшего сына — Счастливым Пророком.
Старшую дочку зовут Сердечным Огнем,
а младшую дочку — Лунным Цветком...
И никто не поверит, что эта семья
живет в городе по имени — Понедельник
И все же есть она, эта земля,
есть этот город, не крепостной стеной,
а горной цепью окруженный,
словно главный рубин в короне,
в затоне багряно-сизой мглы
и пыльно-золотого света,
есть город этот,
где тает снег на розах в декабре,
есть этот город и в моей судьбе!
Ах, Душанбе, Душанбе,
какая сила
меня к тебе навек приворожила...
* Душанбе — буквально означает «второй день недели», по европейскому календарю — понедельник (тадж.).
Таджики, прощаясь...
Таджики, прощаясь,
желают друг другу «белой дороги».
Для них белизна —
основа добрых примет.
А мы, россияне,
особенно в дни тревоги,
не зря говорим о земле —
«белый свет».
Газель Хафиза
Еще Восток не повидав ни разу,
я этих строк познал звенящий строй:
«За родинку тюрчанки из Шираза
отдал бы Самарканд я с Бухарой».
Но никогда не думал, что услышу
я их как песню нынешнего дня —
такую песню, что нужней и выше
напевов новых станет для меня.
И вот они сегодня зазвучали
на языке, которым рождены.
Была тиха мелодия вначале,
и ветер тих с памирской стороны.
И смуглый, седовласый, звездноглазый
певец возвысил голос на пиру:
«За родинку тюрчанки из Шираза
отдам я Самарканд и Бухару».
Опять ко мне пришла газель Хафиза,
пробив железный пласт шести веков.
И воздух дрожью музыки пронизан,
плывущий по извивам кишлаков.
Она живет и дышит воедино
с журчанием полуночной реки,
с урюковым дыханием долины,
теснящей красноземы и пески.
Она крепчает, как памирский ветер,
которым небо вытерто до звезд.
А этих звезд крупнее нет на свете,
и музыка во весь восходит рост.
И вековечной радостью и болью
она и ворожит и единит,
уже не гость, украсивший застолье —
хозяин дастархана и магнит.
...Какая же нужна поэту сила
перед лицом безумья и владык,
чтоб за века остался негасимым
его строки пылающей язык,
чтоб зазвучать как самый дерзкий вызов
тем, кто бросает песню под топор.
...Чтоб каждого сказителя — Хафизом
в народе называли до сих пор.
Чтоб на дутаре закипели струны
и, модных песен сбросив мишуру,
со старцем вместе пел потомок юный:
«...отдам и Самарканд и Бухару».
Чтоб вместе с ними, схвачен этим чудом,
внимал словам сладчайшего фарси
за тыщи верст родившийся отсюда
потомок древней Северной Руси.
Струной Хафиза к Азии привязан,
я сам запел на огненном ветру:
«За родинку тюрчанки из Шираза
отдам я Самарканд и Бухару!»
Мусича
Как забавно по-таджикски — «мусича» —
птица — горлинка восточная зовется.
Как, задумчиво и трепетно звуча,
трель ее в тиши рассветной раздается.
Словно бьет из-под земли глубинный ключ,
становясь летучей песнею нежданной.
И сливается с напевом первый луч
над проснувшейся землей Таджикистана...
И когда, подобьем дивного ключа
оживляя тишину зеленых кружев,
разливается под утро мусича —
уползает у меня из сердца стужа.
Как впервые я на все гляжу вокруг,
и душа влетает в солнечные сети.
Посреди глухих невзгод и горьких мук
столько радости еще на белом свете.
С гребня горного громадная свеча
плещет воском золотым по каждой крыше.
...Ах ты, радость, ах ты, муська-мусича! —
поживем еще, пока тебя я слышу.