Настоящий учитель запоминается на всю жизнь. Уже теперь, с высоты своего возраста, я могу оценить, что дает человеку школа.

    Я учился в Твери в 24-ой школе. Педагоги у нас были хорошие, особенно я запомнил двух учителей: биолога и классного руководителя М.И. Мельникова и учительницу истории М.Д. Шаламову.

Наш биолог был человек необыкновенный. Он умел увлекать на своих уроках всех – не только прилежных и успевающих, но и таких, как я, Борька Кампов, устойчивый троечник и порядочный шалопай. Впрочем, была у меня и четверка – по истории, которую вела у нас М.Д. Шаламова.

       Так вот, на мой взгляд, настоящий учитель – это тот, кто обладает силой воздействия на своих учеников, умением внушить им не только интерес, но и любовь к своему предмету, и при этом всему классу. Я считаю это основным качеством человека, который выбрал себе почетнейшую профессию – учитель…

     Когда сам педагог горит, только тогда он может зажечь своих учеников. Одних абсолютных знаний, на мой взгляд, для этого мало. Нужно именно гореть!

   К сожалению, не всегда знание предмета и любовь к нему совпадают. А ведь ребята не терпят формалистов! Бывают знания, так сказать, абсолютные, но формальные. А формальное отношение к делу, пусть самое добросовестное, вряд ли кого-нибудь может зажечь. Те педагоги, о которых я говорил, как раз и запомнились мне на всю жизнь отсутствием формального отношения к своим предметам.

     Ни грамоты, ни звания никогда не заменят умения гореть и зажигать. На мой взгляд, это – основная черта русской и, конечно, советской педагогики.

        Все, что я говорил об ответственности учителя перед своими учениками – в широком смысле слова – перед будущим, я могу без изменений отнести и к ответственности писателя перед читателями. Если писатель настоящий, то он прежде всего должен быть учителем. Это не я придумал. Мысль эта древняя, но особенно четко сформулировал ее Л.Н. Толстой. Я верю, что писатель живет в том, что он закладывает в души людей. И вот это-то и учит людей жить, видеть мир, отличать хорошее от дурного, правильно реагировать на различные жизненные явления. Передавать эстафету традиций из поколения в поколение, высоко нести, не ронять. Так же, как и учителю в его работе, писателю важно гореть своим делом… много, самоотверженно работать…

     А если педагог будет говорить о художественном произведении с тем же эмоциональным зарядом, с той увлеченностью, с которой писатель создавал книгу, ставшую классической, это вряд ли оставит кого-либо равнодушным. Ведь педагогика – это тоже искусство. А искусство, если оно настоящее, всегда покоряет людей.

    «Все начинается с детства», - сказал поэт. А детство с семьи и школы. Семья – это прежде всего мама, а школа – прежде всего учитель. Два велики предназначения на земле! Отношение к матери – пробный камень всех человеческих достоинств. И отношение к учительскому призванию тоже! Конечно, учителя есть совершенно замечательные, просто замечательные, а есть и не столь уж замечательные. Но само призвание воспитателя юных поколений – призвание святое! И так же как я никогда, ни на миг единый не расстаюсь с мамой, которой, к несчастью, давно уже нет на земле, так же никогда не забываю и любимую свою учительницу Марию Федоровну Смирнову, которая говорила нам, четвероклассникам: «Ванька Жуков написал письмо на деревню дедушке. Но допустим, это письмо дошло. Что бы дедушка ответил Ваньке?». И мы всем классом писали ответ от имени дедушки, всем классом звали Ваньку обратно в деревню и обещали ему, что все будет хорошо. Это был урок не только проникновения в гениальный чеховский рассказ, но и урок милосердия, сострадания и доброты!

  Когда у меня спрашивают, какие профессии я более всего почитаю, я отвечаю не задумываясь: «Учителя и врача!». Это даже в чем-то схожие профессии. Только один заботится о нравственном, духовном здоровье человека, а другой – о здоровье физическом.

Литература и школа. Детский юношеский писатель и учитель… Цели у них общие! Недаром Виссарион Григорьевич Белинский утверждал: «Детские книги пишутся для воспитания, а воспитание – великое дело: им решается участь человека». Какому же важному и какому ответственному мы с вами себя посвятили: решать участь, то есть судьбу человека!

Формализм недопустим, когда речь идет о юных – он просто «огнеопасен»… Никаких зерен формализма, показухи, фальши мы в юные души бросать не имеем права!

   Д.И. Менделеев писал: «Вся гордость учителя в учениках, в росте посеянных им семян». Пусть же семена, которые мы стремимся взращивать в душах наших юных граждан, всегда будут семенами разумного, доброго, вечного!

    Едва ли сейчас целесообразно распространяться и опыте сорокалетней давности той, впервые созданной в сельском районе, школы, которую я окончил, да где – в глухом лесном краю, в 400 верстах от ближайшего города.        Скажу только одно: при всех недостатках сельской школы – и тогда, и ныне – я бы и сейчас ни за что, ни в коем разе не променял её на городскую. Ибо природа, национальный уклад жизни, народная культура и язык, которые в наиболее первозданном виде сохранились в деревне, – всё это имеет неоценимое и ни с чем не сравнимое значение для этического и эстетического воспитания личности.

    Я приветствую всякий деловой и конструктивный разговор о школе. С интересом читаю статьи об организации учебного процесса, о программах, о профессиональной ориентации учащихся, но первейшая роль в школьном деле, конечно же, принадлежит учителю. Именно от его таланта, от масштабности и богатства его личности, от его душевной щедрости во зависти духовный климат школы, тот нравственный тип человека, который она выращивает. И тут мне хочется вспомнить о своем незабвенном учителе – Алексее Фёдоровиче Калинцеве.

Жизнь не обделила меня с так называемыми выдающимися людьми. Я слушал лекции у знаменитых профессоров и академиков, которые стали гордостью отечественной науки, я общался и общаюсь с крупнейшими писателями, художниками, артистами страны, мне не раз доводилось беседовать с государственными и партийными деятелями. Но никто, ни один человек не оказал на меня столь могучего нравственного воздействия, как сельский учитель Алексей Фёдорович Калинцев.

  Всё поражало нас, школьников, в этом немолодом уже человеке. Поражали феноменальные по тем далёким временам знания, поражала неистощимая и в то же время спокойная, целенаправленная энергия, поражал даже самый внешний вид его, всегда подтянутого, собранного, праздничного.

Никогда не забуду свою первую встречу с Учителем.

Был мартовский воскресный, морозный и ясный, день 1934 года, и я, четырнадцатилетний деревенский паренёк, с холщовой котомкой за плечами, в которой вместе с бельишком была какая-то пара ячменных сухариков (тогда ведь была карточная система – 300 граммов хлеба на иждивенца!), в больших растоптанных валенках с ноги старшего брата, впервые в своей жизни вступил в нашу районную столицу – Карпогоры. Тогда это было обыкновенное северное село, но всё мне казалось в нём удивительным: и каменный магазин с железными дверями и нарядной вывеской, и огромное, по моим тогдашним представлениям, здание двухэтажной школы под высоким, мохнатым от снега тополем, где мне предстояло учиться, и необычное для моей деревни многолюдье на главной улице. Но, помню, всё это в миг забылось, перестало для меня существовать, как только я увидел его, Алексея Фёдоровича.

     Он не шёл, он шествовал по снежному утоптанному тротуару, один-единственный в своём роде – в поскрипывающих на морозе ботинках с галошами, в тёмной фетровой шляпе с приподнятыми полями, в посверкивающем пенсне на красном от стужи лице, и все, кто попадался ему навстречу, – пожилые, молодые, мужчины, женщины, все кланялись ему, а старики даже шапку с головы снимали, и он всякий раз слегка дотрагиваясь до шляпы рукой в кожаной перчатке, отвечал: «Доброго здоровья! Доброго здоровья!»

Такого я еще не видывал. Не видал, чтобы в наши лютые морозы ходили в ботинках, в шляпе, чтобы все от мaлa до велика так единодушно почитали человека.

   Да, Алексей Фёдорович умел поддержать свое реноме народного учителя: самая обычная прогулка по райцентру у него превращалась в выход, но, конечно, великую любовь и уважение к себе моих земляков он снискал прежде всего своим беззаветным, поистине подвижническим служением на ниве народного просвещения.

  Еще задолго до революции окончив учительскую семинарию, он, наделенный незаурядными, а может быть, редкими, даже исключительными способностями сознательно, по убеждению, пошел, как говорили тогда, в народ и вот свыше четверти века учительствовал у нас, на Пинежье, в одном из самых глухих районов Архангельской области.

  Не буду говорить обо всём, что он сделал за свою жизнь. Да это и невозможно в рамках газетной статьи. Ведь помимо чисто учительской работы он еще многие годы занимался ликвидацией неграмотности среди взрослого населения, постоянно выступал с лекциями и беседами на самые разнообразные темы. А самодеятельный драмкружок при районном клубе? А первый струнный оркестр в райцентре? А школьный опытный участок, который долгие годы был рассадником агрономических знаний среди крестьян? Всё это и ещё многое, многое другое было делом рук его, Алексея Фёдоровича. Воистину он был первым воином и знаменосцем у нас, на Пинеге, того великого движения 20- 30-х годов, которое принято называть культурной революцией.

   Та же многогранная, та же разносторонняя деятельность характеризовала Алексея Фёдоровича и как преподавателя.

  В тридцатые годы в стране не хватало учителей, тем более на вес золота были они у нас, в лесной глуши. И вот Алексей Фёдорович для того, чтобы не сорвать в  школе учебный процесс, годами осваивал предмет за предметом. Он вёл у нас и ботанику, и зоологию, и химию, и астрономию, и геологию, и географию, и даже немецкий язык. Немецкий язык он выучил самостоятельно, уже будучи стариком, выучил с единственной целью, чтобы дать нам, первым выпускникам школы, хоть какое-то представление об иностранном языке.

      А как назвать, какой мерой измерить то, что он делал для нас как преподаватель дарвинизма! Один-единственный учебник на весь класс! И всё же мы знали предмет, знали учебник. По конспектам, составленным Алексеем Фёдоровичем.

  Чтобы понять, что это был за труд для нашего учителя, я должен заметить, что ему нелегко было выставлять даже отметки в классном журнале. Старая, поражённая ревматизмом рука его при этом тряслась (я и сейчас, спустя сорок лет, слышу это потрескивание пера в напряжённой тишине затаившего дыхание класса), подслеповатые, близорукие глаза только что не бороздили лист бумаги, и всегда сияющая, словно излучающая свет его лысина становилась малиновой от натуги. И вот как, когда, каким образом этот полуинвалид-старик мог написать конспект очередного раздела учебника, который мы проходили, да ещё не в одном экземпляре, а в пяти, да с рисунками, это для меня и доселе остаётся загадкой.

Хорошо поклониться святыне! Человеку это нужно в любом возрасте, в любом звании. И я завидую, безмерно завидую тем, кто может постоять с обнажённой головой у могилы своего любимого учителя. Мы, пинежане, сделать этого не можем. Мы, пинежане, не уберегли нашего Учителя. Он пал жертвой подлой клеветы и наветов, и мы даже не знаем, где и как окончил он свои дни.

  Алексей Фёдорович Калинцев – явление, конечно, необычное. Самородок, подвижник, русский интеллигент в самом высоком значении этого слова. И взывать к тому, чтобы все учителя были Калинцевыми, – бессмысленно. Но одно мы вправе требовать от каждого учителя – преданности своему делу. А преданность и энтузиазм возможны только при одном условии – при условии, что в педвузы будут принимать людей по призванию. Понятно, этого принципа должны придерживаться все вузы без исключения, но пединституты, думаю, – в особенности.

Другая мысль, которая сама собой напрашивается, когда я обращаюсь к светлой памяти моего Учителя, мысль, впрочем, тоже не очень новая – о пополнении нынешней армии учителей мужчинами.

  Сейчас постоянно слышишь: дисциплина в школе упала, авторитет учителя пошатнулся. А почему? Почему – упала? Почему – пошатнулся? Кто хоть раз по-настоящему, всерьез проанализировал причины? Общеизвестно: школа – зеркало общества. Но лично я думаю, многие беды современной школы связаны с тем, что она по своему преподавательскому составу стала в основном женской. Мне, например, известны школы, и таких немало, где нет ни одного мужчины-учителя. И это плохо, это ненормально! Это ведёт к всевозможным перекосам и перегибам, придает одностороннее направление всему школьному воспитанию. 3Комсомол, «Комсомольская правда» давно уже зарекомендовали себя как инициаторы многих важных начинаний в нашей стране. А почему бы комсомолу и «Комсомольской правде» решительнее не взяться за привлечение юношей в педвузы? Почему бы жилищное, бытовое и прочее устройство молодых учителей-холостяков на селе – а оно там, за редким исключением, никуда не годится, – почему бы всё это не взять комсомолу в свои руки?

  Великое это дело школа. Нет в нашем обществе фигуры более важной, чем учитель. И как тут не вспомнить слова моего старого Учителя, который любил в торжественные минуты говорить:

– Учитель – это человек, который держит в своих руках завтрашний день страны, будущее планеты.